Шизофрения. Том 1

– Вообще я скорее не совсем нормальный, если уж быть откровенным. То есть бояться не надо: кусаться там и лаять не стану, равно как и высказывать, а тем паче выказывать претензии на лавры героя-любовника, но в целом немного да, шибанутый – во многом от потерянности и одиночества, впрочем, больше сознательного, хотя и звучит не очень утешительно.

– Михаил, – произнесла Инна, снова мягкой тёплой ладонью беря его за руку, – Вы не думали, как это обидно для девушки, когда Вы с первых минут знакомства постоянно твердите, что не имеете на неё совершенно никаких видов, – ей стоило изрядного напряжения построить эту фразу, следуя заданной, слегка вычурно литературной стилистике Михаила, и потому, как бы вознаграждая себя за труды, она закончила свою мысль лаконично и просто, но вместе с тем действенно. – И почему бы нам уже не перейти на «ты»?

– Неожиданно, – промямлил он в ответ слегка озадаченно. – Давай перейдём.

– Вот и славно, и постарайся уже расслабиться.

– Да я и так уже чересчур, по-моему, расслаблен; надо бы полчаса-час попить кофе, чтобы раньше времени с дистанции не сойти.

– Я имею в виду относительно меня: всё время чувствую какое-то твоё напряжение, я же не съем тебя, в конце концов, разве что слегка надкушу.

Сколько раз Михаил обещал себе никогда не поддаваться женскому обаянию и тем более коварству, но пока стоит мир, умело пущенный укол красотки бьёт по несчастным мужчинам сильнее удара профессионального боксёра. Это было откровенно фальшиво и неприкрыто грубо, но это было хорошо. Усмехнувшись про себя, как быстро рухнула его неприступная цитадель истиной мужественности от одного взмаха руки этого чертовски обольстительного неприятеля, он уже готов был плюнуть на всё и сдать гарнизон на милость захватчику, который, совершенно очевидно, не станет утруждать себя пленением вражеской армии, но равнодушно пройдёт мимо, толком и не прочувствовав удовольствие от столь молниеносной победы, как вдруг мощный контрудар будто вихрем смёл самонадеянных победителей с их позиций, разметал и рассеял по полю сражения, заставляя в панике бежать от одного вида наступающих войск.

Улыбающийся Сергей вышел из спустившегося лифта и приближался к ним пружинящей уверенной походкой, излучая прекрасное настроение и одним только видом утверждая простую парадигму сегодняшнего вечера: «Всё прекрасно, а будет ещё лучше, так что за мной, господа». Оба они как-то инстинктивно сжались при приближении этого слишком явного хозяина жизни, хотя одна из них была заслужившей сегодня лишь всяческой похвалы сотрудницей, а другой и вовсе желанным, но пока ещё сугубо потенциальным клиентом. Тем не менее, они безропотно отдались в его сильные руки, прервав разговор и только что не синхронно, как по команде, повернувшись к нему. Сергей встал между ними на своё как будто бы законное место и, как ни удивительно, но оно действительно стало казаться таковым, лишь только он его занял. Это магия по-настоящему уверенных в себе людей: всё, что ими ни делается, кажется податливым окружающим уместно и хорошо.

Очутившись по центру, он взял обоих спутников под руки и, воскликнув: «Вперёд же, к новым вершинам», потянул их к выходу. Михаилу показалось, что откажи сейчас его ноги, хотя бы и вследствие самой невинной причины в виде изрядного количества выпитого, Сергей с той же непоколебимой уверенностью потащил бы его волоком. Пока они шли к машине, трезвеющий мозг ведомого с поразительной отчётливостью и, надо признать, впервые за всю сознательную жизнь шаг за шагом сознавал, что ему мало того, что не претит играть навязанную ему роль; более того, он впервые в жизни готов был добровольно и со странным удовольствием поддаться чужой воле, превратиться в овоща, который совершенно не владеет ситуацией и тащится вместе со всеми в это неведомое прекрасное далёко, где будет обязательно весело, как в одноимённой песне. Именно поэтому этот вечер надолго и в подробностях остался в его воспоминаниях, и, несмотря на очевидную незначительность происходящего, каждое мгновение прямо-таки врезалось в сознание. Он не был избалован общением с сильными людьми: в быту его окружали посредственные бывшие одноклассники и однокурсники, для которых его молниеносная по их меркам карьера была верхом мечтаний, в то же время работа представляла собой оазис медленного ступенчатого карьеризма, больше похожий на прокачивание героя в онлайн-игре, и потому была бедна действительно яркими личностями, убивая самые зачатки непосредственности вне узких рамок корпоративной этики, а уж одинокие алкогольные возлияния и того меньше способствовали расширению круга знакомств.

«Наверное, я купился на самую жалкую мишуру внешнего лоска нашей проклятой золотой молодёжи», – думал он, озлобляясь, но так и не смог найти ответ на вопрос, за что он их проклинает, потому что – чем же виноват человек, если ему дано всё по праву рождения, и этот баловень судьбы проводит жизнь, полируя собственную личность, вместо того, чтобы прозябать в офисе.

За этим непродолжительным внутренним выпадом против голубой крови последовала открытая дверь недешёвого авто, и задумавшийся Михаил, изменив своим манерам джентльмена, пролез на заднее сиденье, чтобы через секунду почувствовать по правую руку присутствие своего главного сегодняшнего раздражителя, чьё и без того короткое платье ещё больше задралось от погружения в мягкое податливое кресло, и вид стройных ног, оканчивавшихся едва прикрытой возбуждающей тканью белья, вывел его из задумчивости. Михаил не обратил внимание ни на своё продолжительное, в общем, молчание, ни на многозначительные взгляды, которыми иногда обменивались по его поводу Сергей с Инной, впрочем, не нарушая его мысленный покой. Но одно оцепенение сменилось другим, и теперь он по выработавшейся уже за сегодняшний вечер привычке сосредоточенно и нескромно уставился на, так сказать, нижнюю часть своей дамы, несколько забывая про то, что выше. После нескольких брошенных удивлённо-оскорблённых взглядов она повела плечами, немного поёрзала, громко вздохнула, а когда всё это не произвело ровным счётом никакого эффекта, не считая искреннего смеха Сергея, взяла Михаила нежно рукой за подбородок и направила его взгляд туда, куда и полагается смотреть порядочному мужчине – в глаза, хотя бы даже и все помыслы его были о другом. Джентльмен не противился и совершенно таким же образом начал рассматривать очутившееся напротив лицо, благо природа наделила его владелицу правильными до картинности чертами: большие, глубоко сидящие глаза, тонкий выразительный нос, нежные губы и чуть выступающий вперёд подбородок всецело поглотили его внимание, так что уже не оставалось места для какой-либо даже и не очень светской беседы.

Сергей на переднем сиденье потешался от души. Подобно всем самоуверенным людям он лишний раз убедился, что даже самые непредвиденные обстоятельства играют ему на руку, если он чувствует в себе настоящий задор и что-то вроде охотничьего нетерпения в преддверии занимательной травли. Михаил был явно ниспослан ему самим небом, чтобы развеять скуку сегодняшнего вечера, да ещё при случае обрадовать папашу успехами на поприще руководства компанией. Перед ним был действительно особенный тип: и если в начале их знакомства он готов бы отнести его, так сказать, оригинальность на счёт излишне выпитого, то сейчас имел случай приятно убедиться в том, что последнее обстоятельство, а именно – степень выпитого, нисколько не влияет на способность его нового знакомого поражать воображение окружающих. Взглядом опытного ловеласа он видел, как совершенно бессознательно, что, впрочем, было достойно отдельного восхищения, Михаил выбрал единственно верную стратегию общения с блистательной и даже на его избалованный взгляд очень красивой Инной. Совершенно не желая видеть в ней существо, предназначенное служить чем-либо, кроме как бессловесным украшением их мужской компании, он задел её, может быть, самые тонкие струны – юная обольстительная девушка не станет проводить лучшие годы в душном офисе, если не хочет доказать себе, что она есть нечто большее, чем просто симпатичная обложка: в ней живёт личность, страждущая быть независимой и не торговать, хотя бы и под прикрытием дорогих подарков и прочего, своей красотой. Именно на эту личность Михаил сейчас и плевал, не замечая её в упор, но что-то не давало Инне обдать его обычным в таких случаях холодным презрением, которого, наверное, он бы даже не заметил, и отвернуться от этого пускающего слюну неудачника. В нём, может, и не чувствовалось силы, зато как бы подразумевалось некоторое интеллектуальное превосходство над окружающими, и, хотя оно и проявлялось пока лишь только пьяным блеянием, отчего-то не вызывало сомнения. Она в конце концов отвернулась от него и уставилась в окно, частым морганием выдавая своё пошатнувшееся вместе с излишней самоуверенностью душевное равновесие.

Машина неслась по пустеющим улицам погружающейся в пятничную ночь летней Москвы, водитель, видимо, предуведомленный Сергеем, уверенно двигался к цели, на поворотах слегка заваливая друг на друга сладкую парочку на заднем сиденье, Сергей повернулся вполоборота назад, чтобы не пропустить ни мгновения душераздирающей сцены, а Михаил продолжал наблюдать, пока, вдоволь насмотревшись на затылок, не очнулся окончательно, чтобы тут же спросить: «А куда мы едем?»

Сергей даже немного потерялся от этого вопроса, потому что по тону собеседника никак нельзя было понять, насколько хорошо он помнит предыдущие события и, соответственно, какой степени подробности он желал бы услышать ответ: адрес и название заведения, или к тому же ещё пояснить, кто они с Инной, или же и вовсе начать от печки и выложить историю последних двух часов. Впрочем, жизнь научила его никогда не теряться и в гораздо более затруднительных ситуациях, а потому, чуть подумав, он многозначительно возвестил: «В одно приятное место».

Михаил, похоже, удовлетворился ответом, хотя последний, казалось, был не слишком информативен. Вопреки его предположениям, вместо пафосного ночного клуба они остановились у какого-то дорогого на вид ресторана, но в то же время без присущей большинству московских заведений претенциозности. Внушительного вида швейцар на входе, видимо, исполнял попутно роль face-контроля, потому что, только узнав Сергея, пропустил и его сопровождающих: натянув улыбку радушия, хотя всё-таки без приличествующего моменту энтузиазма. Они вошли внутрь, неотягощённые по случаю летнего вечера верхней одеждой прошли мимо гардероба, отдались на милость хостесс, которая, радостно просияв при виде Сергея, проводила гостей на удобный кожаный диван, способный в другое время вместить человек шесть, но сегодня приютивший лишь троих: лениво утопил в своей плоти измученные дневными заботами тела, подарив им желанное ощущение неги, уюта и почти домашнего комфорта.

Разговор уже давно не клеился, и было непохоже, чтобы это сильно смущало кого-то из троих, разве что Инна немного расстроилась, что её обида и презрение остались совершенно без внимания обоих мужчин. Сегодня был как будто не её день: если можно было ожидать холодности от Сергея, слишком явно избалованного женским вниманием, то уж Михаилу следовало отнестись посерьёзнее к её знакам внимания, тем более, что такое благосклонное настроение очевидно не вечно. Она знала силу своей красоты и частенько, порой, искренне не желая того, шутя сводила таких вот средненьких офисных клерков с ума, и в опьянении захватившей их страсти они мялись и заискивали, сыпали пошлыми комплиментами и иногда даже сочинёнными на ходу виршами, чтобы в финале, преодолевая смущение и страх алкоголем, захотеть бросить к её ногам всё, что удалось накопить многолетним ежедневным трудом, лишь бы она снизошла до них хотя бы единожды. Такие предложения были, безусловно, оскорбительны, но в то же время приятны её тщеславию, и потому она хотя и отклоняла их с известной долей негодования, но всё-таки удерживалась от того, чтобы совсем растоптать несчастных влюблённых, говорила им что-то, скажем так, общеукрепляющее, непременно оставляя с приятными воспоминаниями и слабой, еле теплящейся надеждой на новую встречу. Она считала это принципом – не спать с неудачниками, хотя как таковой принципиальности здесь не было, её просто не влекло к тому почти уже сословию отечественных работников, гордо именующих себя менеджерами. В целом, для ослепительно красивой молодой девушки Инна была очень даже неплохим человеком: её жизнерадостности хватало на то, чтобы даже в московской действительности оставаться не злой, в меру повёрнутой на себе целеустремленной карьеристкой, и тем обиднее была эта сегодняшняя насмешка судьбы, вылившаяся в двух равнодушных спутников по контрасту с таким приятным летним вечером пятницы.

Лето в Москве – вообще особенная пора. Единственные три-четыре месяца в году, когда вечерами огромный мегаполис становится привлекательным и уютным городом, где прогуливающаяся студенческая молодёжь вечно смеется, источает жизнерадостность и любовь, живёт полноценной жизнью, жадно вдыхая прохладный вечерний углекислый газ, как может радуется и заражает своим настроением даже самых закоренелых пессимистов и разочаровавшихся в жизни скептиков, которыми так полна любимая столица. Пусть ненадолго, но мы начинаем по-настоящему любить наш город, восторгаемся им, разбредаясь по редким уютным кафешкам и кофейням, умиляемся ещё встречающимся изредка сочетаниями вкусного меню и хорошего, почти душевного, обслуживания, которое в промозглый осенний вечер снисходительно окрестили бы ненавязчивым. Ходим парами в кино, гуляем по бульварам и вообще ведём себя так, будто находимся в маленьком уютном курортном городишке, а не в огромной неповоротливой столице русского царства, живущей по безжалостным дарвиновским законам выживания. Образованный русский человек считает почему-то недостойным любить что-либо, связанное с его родиной, но в этом непрекращающемся летнем карнавале мы позволяем себе ненадолго забыть свой стыд и радоваться ярко освещённым ночным улицам, редким уцелевшим архитектурным памятникам и даже каким-нибудь уродливым высоткам, которые теперь то ли в шутку, то ли серьёзно стали называть лужковским ампиром. Встречая скучающим взглядом безошибочно различаемые в толпе лица своих, мы предусмотрительно не замечаем их радостного умиления, потому что в этот мягкий тёплый вечер можно, разрешено и даже негласно поощряется ненадолго позволить себе найти что-то хорошее в этой улице, этом городе, да что уж там – в этой стране. Не примириться с ней, потому что примирение есть отказ от борьбы, а мы ведь так… просто нудим монотонно, читаем западные новости и всё лучше всех знаем – это же не преступление.

Так, может быть, размышлял почти уже протрезвевший Михаил, неожиданно оказавшийся в компании золотого мальчика и самовлюблённой девки, которые ещё недавно казались ему почти занимательными собеседниками. Сказывалась преждевременная трезвость, а вместе с ней и далёкий, но очевидный отголосок наступающего похмелья, который грозил развиться в настоящую тоску, но не ту желанную пьяную депрессию с одинокими бессильными слезами, чоканьем с зеркалом и непременной эйфорией яркого как вспышка неожиданного осознания собственного ничтожества, которое так приятно размазывать, а в обычную бестолковую и совершенно ненужную грусть с погасшим настроением и неясными перспективами. Чтобы спасти ситуацию, требовались действия решительные, без оглядки на условность приличий и нелепость последствий.