Шкатулка
Шрифт:
— Не шуми, Тамара, — испугалась Нина.
— Не бойся, никто нас не слушает. Здесь все женщины. Поймут.
— Я не хочу, чтобы вся баня знала о моих проблемах.
— Если уж на то пошло, у всех баб одна проблема — замужество.
— Я не баба.
— Хорошо. Ты девушка в возрасте. Это дела не меняет.
— Знаешь, Том, когда мы с тобой разговариваем, мне все так ясно. Я верю в себя. А как тебя нет, ну просто тяжесть какая-то.
— Правильно. Потому что я добра тебе хочу. А твой Сашенька обыкновенный эгоист. Думаешь, у него действительно есть причина резину тянуть? Бред!
Из подсобки вышла дежурная, нежно икнула и приняла билеты у вновь прибывших.
— Я эту ванную не переношу, — сообщила соседям маленькая старушка с красным добрым лицом. — Ни влезть, ни повернуться, ой ты! Никакого удовольствия. А здеся — пришел, попарился, омылся.
— Небось в деревне привыкли к баньке, — подхватила одна из слушательниц.
— Так мы не деревенские. Здесь раньше рабочий поселок был. Да. А теперь город. Раньше все в бане мылись.
— И не хворали. Народ крепче был.
— Ага, крепче. Этим гриппом не болели, как теперь.
… — Он говорит, на что ты мне старуха, да. У меня молодая есть, — по другую сторону дивана с высокой спинкой шел свой разговор. — Ей только пятьдесят два года.
— А этому хрену сколько?
— Ему, кажись, семьдесят четыре.
— Да ну?
— Вот и ну! Бес в ребро. Так старуха ему: ступай, родимый. Не нужон ты мне в таком разе. Пусть молодая тебе портки стирает.
— То-то верно.
Подруги невольно вслушались.
Дежурная прошла мимо с чайником и двумя стаканами:
— Пейте на здоровье.
— Вот это кстати, — обрадовались женщины, которые и составляли группу «бывалых». Среди них выделялась средней упитанности дама в малиновом халате с лицом, обмазанным медом. Лидер.
— Тоже мне, многодетная! — рассуждала одна из «бывалых». — Троих родила! Нас у матери шестеро было, да еще двое померли. Всех на ноги поставила. Не ждала, когда подсобят, сама ворочала.
— Теперь другие критерии, — решила высказаться соседка.
— Ага, другие. Подавай им радости жизни, а об детях святой дух позаботится.
Тамара посмотрела на подругу: у той в лице была тоска. И она скомандовала:
— Пошли греться!
В парной никого не было, и Тамара приступила вновь:
— Неправильно ты ведешь себя, вот что я думаю. Не так надо себя с ними держать. Вот мой Федя…
— Таких, как твой Федя, один на миллион, — перебила ее Нина.
— Да ничего подобного! Такой, как все. А то и похуже. Белоручка. Ленивый, как боже ж ты мой.
— А кто у тебя на рынок ходит? Кто посуду, полы моет, не Федя твой? — возразила Нина.
— Так я ж его воспитала. А ты что думала — мне ангел готовый достался? Сколько я об него душу царапала, сколько нервов на него истратила, ого!
— У тебя дар педагогический, — заключила Нина.
— Может, и дар. А только я не стала терпеть его характер. Прошлась мокрым веником по кудрям и объяснила, что если ему нужна жена, а не лошадь ломовая, пусть похрустит суставами ради общего счастья.
Дверь в парную открылась, вошла женщина в шерстяной шапочке. Взглянув на полок, поинтересовалась:
— Пар
якши?Подруги переглянулись.
— Есть пар, или добавить? — повторила она и, не дожидаясь ответа, открыла печь. В горячей глубине белели раскаленные камни. — Совсем нет пар. Сейчас будет, — пообещала она и обернула к сидящим смуглое лицо — Зачем сидите? Идите туда, сейчас пар делаем.
Подруги нехотя вышли.
— Я тебе давно собираюсь сказать, — продолжала Тамара. — Нужно переменить выражение лица. Глядя на тебя, становится ясно: несчастная. А таких избегают. Чужие невзгоды тоже обуза, кому охота ее принимать! Лицо должно быть приятное, улыбчивое. Скалиться не надо, а то прослывешь дурой. Но легкая полуулыбка не помешает. Тебе тем более. Вон какие у тебя зубки ровные.
— Улыбаться хорошо, когда повод есть, — протянула Нина.
— Повод найти не трудно, была бы охота. Поводов тьма. Новое платье — пожалуйста. Хорошая погода — тоже радость. Зарплата — сама понимаешь, еще какой повод.
— Ты у меня первая и единственная подруга…
— Кстати, с кем ты общаешься кроме меня и моих приятелей? У тебя есть еще знакомые, ну, кроме нашего цеха? Боюсь, не густо. Напрасно. У тебя должно быть много знакомых. Ты молодая, энергичная, не глупая. Вот тебе задание: познакомься с мужчиной.
— С каким?
— С каким угодно. Попробуй. Причешись, туфли надень хорошие и пройдись просто так по нашему проспекту. Ради интереса.
— Да я уже прохаживалась… ради интереса, — призналась Нина.
— Ну и что?
— Ничего. Никто на меня не смотрит. Мужчина один двадцать копеек попросил в долг.
— Понятно. Ты была при скучном лице. Теперь надо иначе. Пройдись как на празднике. Пусть все видят, какая хорошая женщина идет.
— И что потом?
— Ты причешись и туфли новые надень, потом узнаешь. Мне расскажешь.
— А как же Саша?
— Что Саша? Ничего с ним не сделается. Заведи себе дружка. Саша узнает, может, спохватится. Не спохватится, значит, не твоего поля ягода. Ты думай, милая, жизнь идет, твоя молодая единственная жизнь, а ты киснешь.
Они встали под душ. Нина отпрянула от ледяной струи, потянулась к крану, прибавила горячей воды, но стоять не было сил: в глазах темнело. Тамара, сообразив, выволокла подругу в раздевалку и уложила на лавку.
— Нюхни-ка, — дежурная поднесла ватку с нашатырем.
— Наподдавались! — осуждающе произнесла мощная рыхлая женщина с бесцветным лицом. — Это ж надо такую душиловку устроить! — она обращалась к «бывалым». — Не все же выносливые.
— На то парная, чтобы париться. Не можешь, не входи, — холодно парировал малиновый халат.
— Том, я уже в кондиции, — тихо произнесла Нина. — Закруглимся?
— Хорошо. Ты полежи немного, я еще разок схожу и — привет.
На улице их обдал легкий прохладный ветер. Хотелось пить. Они с вожделением взглянули на вывеску «Русский квас», перемигнулись и ринулись к двери. «Чтобы я залпом целую кружку, сроду такого не бывало», — думала Нина. Еще она подумала, что румянец ее красит. Потом она вспомнила смешное слово «якши», одобрительно хмыкнула и пообещала: «Ну, Сашенька, погоди. Еще посмотрим, кто чего стоит».