Школа душегубов
Шрифт:
– Единодержец, однако был, – вставил Вельзевул.
– Ну как же! Во время той войны он возглавлял Госкомитет обороны, ставку Верховного командующего, был секретарём ЦК партии, Председателем совнаркома, наркомом обороны. Все мыслимые высшие посты в партии и государстве занимал этот человек. И никому не верил. Ни разведке, ни перебежчикам немецким, ни донесениям специалистов, что немцы нападут на СССР. Такой политикой ты способствовал
– Так это и есть ваша прэмия?! – изумился Сталин. – У мэня первая прэмия была 25 лет лагерей, а вторая – дэсять…
– Нет, – обнадёжил Мефистофель. – Это он так, к слову. Котлы не мы распределяем. Но равных тебе у нас ещё не было. Каков талантище! А! – без притворства восхищался дьявол. – Конечно, все мы здесь немало знаем о каждом своём клиенте, читаем их мысли и мысли их друзей и жертв, но не так уж чтобы подробно. Можем знать всё и до мельчайших деталей, но это уж когда очень нужно будет…
Благо России никогда не входило в планы ни Ежова, ни Берии, ни Свердлова, ни Вышинского, ни Ленина, ни тем более Сталина. Основной чертой характера, определявшей все поступки, всю жизнь Иосифа Виссарионовича и весь путь развития общества огромного государства в первой половине двадцатого века было просто-таки уникальнейшее злопамятство, а главная причина просчётов, ошибок, непростительных промахов коренилась в диктаторском единовластии. Коварство природы заключалось в том, что всем этим отвратительным свойствам она наградила на вид спокойного, рассудительного, даже вроде бы простодушного человека. Выведя в уме такую формулу, Мефистофель спросил советского
вождя:– Дельного-то хоть на Земле что сделал?
– Как же! Ленинские заветы по строительству социализма претворил. Можно сказать, что социализм я построил, – успокаиваясь, Сталин произносил более четко и правильно русские слова и грузинского акцента сейчас не прослышивалось.
– На страхе. На крови, на костях миллионов своих сограждан. Неужели не жалко было своего народа?
– Чэго жалэть? – опять заволновался кандидат на первую премию. – Массы только радовались, вождём назвали, учителем, отцом народов. Довольны, значит, были. Песни обо мне слагали, города моим именем назвали. Значит, вы мэне всё же спрос чините?
– Да нет, дорогуша. Просто уточненьице небольшое. А спрос тебе, повторяю, миллионы душ загубленных чинят, а мы тебя вот наградим. Не беспокойся, друг ты наш любезный. Ты первый будешь в очереди на главную награду. Или Ягода с Ежовым – славные малые, – засмеялся Мефистофель и все дьяволы загоготали вместе с ним. – Или друг твой и земляк Лаврентий Берия. А может, Вышинский? Или Ульянов-Ленин…
– Да чэго вы всяких бериев, вышинских-дзержинских слушаэте? Они бы без мэня что сдэлали? Чего бы они добились в той классовой борьбе? Да ровным счётом-ничэго! Без менэ бы их даже к власты нэ допустыли! А без власти как людей уничтожать? Двух, одного шлёпнул и всё – посадят ведь. А кто власть может наказать? Ныкто не может! Власть не наказуема была и будет всегда!
– Сколько ты погубил солдат и офицеров, которые войну выиграли? Ты их по тюрьмам расселил только за то, что в плен немецкий на фронтах попали, – спросил Вельзевул.
– А вот за плэн и сидели! Они ж – враги народа.
– Вина-то их в чём была?
– НКВД разбирался. Раз были в плену, то, может, их там фашисты завербовали на свою сторону…
– А как можно завербовать победителей? Куда? Для чего?
– Ну, раз были в плену, значит, провинились. Мнэ ж виднее там было, чем вам тут…
– Ну, молодец! Уморил-таки. Такое ж придумать надо! Гениален вождь советский, – утирая слезинку смеха заговорил Уриан. – Сейчас решим, только ещё одного-двоих послушаем. Вон претендент твой и соратник старый – очкастенький Лев Давыдович Троцкий. У вас с ним котлы по соседству. Сейчас оба паритесь, а скоро будете на сковородках лезгинку плясать – эпоха поджаривания начнётся…
Конец ознакомительного фрагмента.