Школа на краю земли

«Поедем поужинаем вместе, – сказала она. – Нам надо поговорить».

Когда мы сели за столик, жена напрямую заявила: «Дорогой, если ты сейчас не уедешь, ты и сам потеряешь рассудок, и сведешь с ума всех нас. Сегодня же вечером начнешь собираться. Тебе пора заняться тем, что у тебя получается лучше всего. Это – твое призвание. А мы все будем ждать тебя».

Время для отъезда было совсем неподходящим. Не за горами праздники и детские каникулы. И я, и Тара, знали, что если я отправлюсь в Кашмир, то, скорее всего, не смогу вернуться к Рождеству. Принять такое решение было нелегко, но за меня его приняла моя жена – мой лучший друг. Она осознавала: физически я дома, но мои мысли далеко. Чтобы потом по-настоящему быть рядом с близкими, мне сейчас нужно покинуть их.

Утром в День благодарения я направился в аэропорт.

Глава 9 Парты Фарзаны

Однажды среди руин раздались голоса, и мы вдруг увидели импровизированную школу… Сквозь трещины в стенах проникали лучи солнца. Дети повернули головы, они смотрели на нас и улыбались.

Колин Таброн. «Тень Шелкового пути»

В течение следующих шести недель то мы с Сарфразом, то мои пакистанские сотрудники из «грязной дюжины» регулярно проникали в самые глухие уголки долины Нилум. Иногда мы путешествовали на перекладных, пару раз ездили на ослах, но чаще всего просто добирались до нужного места пешком. Питались крекерами и быстро завариваемой лапшой, пили речную воду, предварительно растворив в ней таблетки йода, спали под разбитыми машинами прямо у дороги или под брезентовым тентом. Когда мы ездили вдвоем с Сарфразом, то дошли до пределов аскетизма, хотя мы и раньше не особенно баловали себя в поездках. Но сейчас ночной сон занимал не более трех часов, и мы поддерживали себя в форме, глотая ибупрофен пригоршнями и выпивая литры чая. Время от времени я звонил Таре, но ужасы, которые я наблюдал повсюду, заслоняли все другие эмоции, так что просто не было сил скучать по дому.

Вскоре я понял, что Сарфраз вовсе не преувеличивал масштабы катастрофы. Даже спустя два месяца после землетрясения пропавшими без вести числились тысячи людей. Может, кто-то из них погиб, а кто-то был ранен? Кто-то добрался до лагеря беженцев или отправился к родственникам в другую область? Власти не могли подсчитать потери не только потому, что поисковые бригады все еще продолжали извлекать неопознанные тела из-под завалов, но и из-за того, что люди постоянно мигрировали.

По дорогам бродили группы мужчин, как правило, земляков, которые искали пункты раздачи гуманитарной помощи или место, где найдется еда и кров для них и их родственников и соседей. Обнаружив хорошо оборудованный лагерь, они селились в нем, а затем отправляли посыльного в свою разрушенную деревню. Вскоре практически все ее жители присоединялись к ним. Эти места сбора пострадавших напоминали мне афганские лагеря беженцев прямо рядом с пакистанской границей – антисанитария, отсутствие канализации и нехватка питьевой воды. Ночью людям было трудно заснуть в забитых до отказа палатках, а днем жители лагеря слонялись без дела.

Иногда такие палаточные городки исчезали так же внезапно, как появлялись: запасы кончались, и скитальцы снова выходили на дорогу в поисках пристанища. Бывало, что у лагеря оказывался более стабильный источник жизнеобеспечения, так что вокруг него начинало постепенно образовываться нечто вроде постоянного поселения.

В таких случаях люди находили себе какую-то черную работу и вместо навесов из брезента и пластика сооружали импровизированные жилища из обломков стройматериалов.

Мы стремились посещать именно те места, где беженцы пытаются основательно обустроиться. Расспрашивая обитателей лагерей, из какой деревни они родом и сколько было в их районе детей, я интересовался также, уцелела ли школа. Ответ на последний вопрос всегда был отрицательным.

Все школы в пятидесяти или шестидесяти деревнях долины Нилум были полностью разрушены. Возможно, где-то были исключения из этого правила, но мы о них так и не узнали.

В каждой школе этого региона училось по 150–600 ребят. Почти всегда оказывалось, что от трети до половины из них погибли. Чаще всего причиной тому становилось обрушение плохо построенных или ветхих зданий. Подрядчики, строившие по государственному заказу, пытались сэкономить и клали кровельные балки на расстоянии метра и более друг от друга (а положено – не больше 70 сантиметров). В других случаях они замешивали раствор в неправильной пропорции – соотношение песка и цемента должно составлять 6:1, а они делали 10:1. Кто-то урезал расходы на бетон, а кто-то отказывался от использования двойных листов металла, повышающих прочность крыши.

В результате здание разваливалось, причем происходило это по одному из двух сценариев: либо ломалась кровля и обломки падали прямо детям на голову, либо трескались стены, а крыша падала целиком. В последнем случае нередко погибали все, кто оказался в помещении. В маленькой деревушке Нусада таким образом заживо были погребены 198 учеников. Тремя годами позже, в 2009 году, огромный кусок бетона так и лежал в том же месте на склоне холма, где когда-то стояла школа. Он по сей день служит памятником над общей могилой детей из Нусады.

У властей и неправительственных организаций редко доходили руки до того, чтобы обеспечить обитателей отдаленных районов продовольствием и лекарствами, что уж говорить о восстановлении системы образования. Хотя в некоторых местах пакистанские военные ставили большие палатки и объявляли, что здесь будет местная школа. Однако такой подход к делу не работал. В лежащих в руинах окрестных деревнях нужно было еще как следует поискать тех, кто сможет преподавать, а затем предоставить этим людям учебные материалы и зарплату. В местах, где мы побывали и где приложили собственные усилия для налаживания учебы, палаточные школы Сарфраза были единственными по-настоящему действующими учебными заведениями.

Весь декабрь и часть января мы ездили по деревням, где открылись наши школы, чтобы выяснить, какая поддержка им необходима для продолжения бесперебойной работы. Там, где Сарфраз еще не был, начинали работу с нуля. В некоторых местах ничего не клеилось или поначалу выходило вовсе не так, как задумывали.

Главной задачей было найти одного или двух преданных делу педагогов, вокруг которых и выстраивался весь учебный процесс. Если детей, приходящихся на одного учителя, набиралось более сотни, мы организовывали посменные занятия, скажем, два «захода» по три-четыре часа каждый. Одна смена – для мальчиков, другая – для девочек. При этом предполагалось, что старшие ребята помогают заниматься младшим. Трудность была еще и в том, что люди все время приезжали и уезжали. В один день в школу могло явиться двести детей, а в другой – четыреста. Так же непредсказуемо мигрировали и учителя, по мере сил пытавшиеся наладить свою жизнь.

Конечно, эти школы были далеки от идеала. Но вряд ли мы или кто-то другой мог бы сделать больше, учитывая условия работы. Средств у нас было мало, а также не хватало людей, которые могли бы регулярно инспектировать дальние точки, поэтому вполне понятно, что первые месяцы после катастрофы мы не очень внимательно следили за судьбой каждого проекта. Тем не менее в ту зиму 2005/06 года кто-то из наших пакистанских сотрудников все же посещал палаточные школы примерно раз в одну-две недели: привозил зарплату учителям, знакомился с успеваемостью учеников и организовывал доставку необходимых принадлежностей. В отсутствие государственной поддержки и помощи от международных благотворительных организаций мы могли сделать очень немного для жителей этих районов. Но все же наш труд оказывался очень важным звеном в восстановлении нормальной жизни и принимался с благодарностью и энтузиазмом.

В горных поселках в самые суровые зимние месяцы учебу часто отменяют, но в тот год некоторые самоотверженные учителя продолжали работать и в мороз, чтобы ребята не отстали от программы, которую проходят их сверстники в других областях страны.

В деревнях нам с гордостью рассказывали об этом. Иногда в обед родители приносили в школу чай и лепешки, а потом садились сзади и следили за ходом урока, готовые помочь, если только это понадобится.

Постепенно прием, оказываемый нам в новых местах, стал теплее. Медленно, но верно по Азад Кашмиру распространялся слух о странной парочке – исмаилите с перебитой рукой из долины Чарпурсон и его приятеле-американце в забрызганном грязью шальвар-камизе, необъятных размеров и с медвежьей походкой. Постепенно у нас в этом регионе стали появляться прочные связи.

Мы с Сарфразом никогда не выдавали себя за представителей организаций, оказывающих экстренную помощь пострадавшим. Но при этом люди знали, что мы хотим быть им полезными. Особенно ценили это в местах, куда никто, кроме, пожалуй, экипажей «Чинуков», не добирался. Но еще более важным для кашмирцев, думаю, было то, что везде мы первым делом обращались за советом к старейшинам. Мы часто консультировались с родителями школьников, пытаясь выяснить, что именно им необходимо. Мы протягивали руку жертвам бедствия, но, приходя в любую деревню, прежде всего просили, чтобы местные жители сами стали нашими учителями и подсказали, что нам делать. Неудивительно, что вскоре мы с Сарфразом получили еще один важный урок. Он был сродни тому, что преподал мне много лет назад Хаджи Али, седобородый вождь деревни Корфе.