Школа обмана

— Да… Понятно… После драки кулаками… Ты тоже считаешь, что мне следует возвращаться?

— Да. То, что ты просил по Англии, я организовал…

— Это хорошо. Однако здесь только я в курсе всех дел, и по ряду причин мне не хотелось бы расширять этот круг.

— Решай сам. Я не знаю всего, что у вас там происходит, но думаю, здесь сегодня быть важнее. Поставь в курс Борю. Будешь руководить по телефону. Однако, похоже, работы в Танзании придется притормозить. Кредитные деньги я все раздал. Другой кредит вряд ли дадут, особенно сейчас. Поэтому денег нет, и я боюсь, что в ближайшее время не будет, а то, что лежит в Танзании, я не стал бы тратить… Вообще это все не телефонный разговор.

— Ладно. Передавай всем привет. Я подумаю и завтра перезвоню. Давай в десять по Москве. Будь на месте.

— Договорились. Боре и всем пожелай от нас самого хорошего.

«Вот, дьявол. Беда за бедой, как волна за волной, — подумал Родик, по московской привычке несколько раз стукнув по рычагам телефонного аппарата. Линия и без того разъединилась, и в трубке послышался длинный гудок. Родик набрал свой домашний номер. Соединение прошло почти мгновенно, но к телефону никто не подходил. Он положил трубку на аппарат и задумался. — За последние дни сделано очень много для реализации намеченного плана. Необходимая информация должна появиться со дня на день. Если она будет такой, как предполагается, то придется менять очень многое. По силам ли это Боре? Как этим руководить из Москвы? Какие будут ответные ходы, когда все тайное станет явным? Как поведут себя танзанийцы в новых условиях? Мистеру Мбаго, вероятно, можно верить. А остальные на чьей стороне? Майкл — темная лошадка, себе на уме. Других сотрудников «Танмайна» я вообще плохо знаю. А вдруг это заговор? Они без меня Борю живьем съедят. Хотя и со мной могут… Вопрос на вопросе. Что-то Гриша про сворачивание работ в Танзании сказал? Чепуха какая-то. Вдруг все это одна цепочка? Тогда и Боря может быть в этой цепочке. Цепочка простая. Если здесь с кардамоном все лопнет, то нужно с позором удирать. Все, включая деньги, останется здесь, и их возьмет в качестве компенсации танзанийская сторона. Если они в доле с Гришей, то могут все поделить, а я об этом даже не узнаю. Тогда и Мбаго, вероятно, в доле. Ему достанется производство. Я лишусь всего. Уехать и все передоверить Боре? Не хочется. Что, если он замазан? Хотя в этом случае мои шпионские потуги бессмысленны. Он уже все знает и смеется надо мной. Очень похоже на матовую ситуацию. Правда, один ход есть. У Игоря Николаевича пока никаких проблем. Он лучше меня знает, что делать. По его снабжению, включая оружие, я с мистером Мбаго все обговорил. Он сам все сделает. И его результаты забрать не так-то легко. В Москве, судя по Гришиной реакции, огромные проблемы. Хотя чего они от меня ждут — не ясно. Я что, факир? Ну, мои, понятно, не желают брать на себя ответственность. А Гриша? Наверное, что-то знает и, как всегда, темнит, либо это часть большой интриги, что дела не меняет. Однако если он зовет, вероятно, что-то очень серьезное, иначе он не преминул бы выставить себя спасителем человечества. Видно, ему в хвост перышко воткнули, или это входит в его планы… Да, так можно устать думать, надо принимать решение. Ситуация такова, что куда ни кинь, в какое-нибудь дерьмо попадешь. Вернусь в Москву. Ближайший самолет через три дня. За это время успею проинструктировать Борю и договориться с ним об условных словах для телефона. В конце концов, всегда смогу быстро сюда прилететь. Объясню ему, как действовать в разных ситуациях. Если он не виноват, то, конечно, обидится… Не страшно. Страшнее, если все перепутает или если виноват…»

13 глава

Дом — это то место, в котором нас всегда принимают.

Р. Фрост

Родик улетал из Дар-эс-Салама с тяжелым сердцем. Последние два дня, заставив себя забыть все подозрения, он беспрестанно инструктировал Борю, проигрывал с ним различные ситуации. То ли от избытка информации, то ли от предчувствия возможных больших проблем Боря, не привыкший брать на себя всю полноту ответственности, находился в состоянии глубокой растерянности, которую даже не пытался скрывать. Это чувство, вероятно, было столь сильным, что Боря, вопреки ожиданиям Родика, даже не обиделся на то, что его использовали втемную, и это всколыхнуло в Родике прежние подозрения. Как-то не вязалось это с Бориным характером. Прощаясь в аэропорту, он поймал Борин тревожный и неуверенный взгляд, от которого внутри у Родика неприятно защемило, а настроение вконец испортилось.

Самолет летел по странному маршруту — с посадкой на Сейшельских островах. Там пассажиров долго держали в салоне, опрыскивая каким-то дезинфицирующим аэрозолем, а потом выпустили в безлюдный зал, где нельзя было даже выпить кофе. В салоне самолета было еще хуже. Вокруг Родика все кресла занимали африканцы, не стремящиеся к общению. Пить в одиночку Родик не хотел, спать тоже, к болтовне со стюардессами не располагало настроение. Он погрузился в состояние тупого безразличия, в котором и пребывал до посадки в Москве.

Самолет по какой-то причине не пристыковали к зданию аэропорта, а остановили в поле. Из иллюминатора Родик видел заснеженную равнину с серой кромкой леса на горизонте. Эта холодная картина неожиданно всколыхнула внутри волну тепла, ему захотелось побыстрее попасть домой. Обнять жену, дочь. Только сейчас он понял, как соскучился. Это чувство, дополненное нетерпением, не покинуло его и когда он, выйдя на обледеневший трап, окунулся в сумрачную сырость зарождающегося утра. Идти до автобуса пришлось по грязному, расползающемуся под ногами снегу. Нетерпение возросло в автобусе, который медленно заполнялся людьми — против своей воли жавшимися друг к другу, освобождая место входящим. Казалось, что конца этому не будет, но вот двери закрылись, и надоевший самолет начал удаляться.

В толпе встречающих Родик сразу увидел жену и Айзинского. Он помахал им рукой и понял, что глаза увлажнились от целой гаммы нахлынувших чувств. Чувства эти оттеснили на второй план удивление по поводу появления Григория Михайловича, который никогда раньше встречать или провожать в аэропорт не ездил. Удивление свое он высказал уже потом, когда водитель загружал вещи в багажник «Вольво», но вразумительного ответа не получил. Григорий Михайлович отшутился. Жена, радостно улыбаясь, делилась домашними новостями, и так известными Родику из телефонных разговоров.

— Гриша, что, все так плохо? Без меня обойтись не получилось? — устроившись на заднем сиденье, спросил Родик.

— Плохо. Гиперинфляция. Особенно много проблем на заводе. Саша не справляется. Огромные трудности с комплектующими. Я пытался разобраться, но ни времени, ни всего другого у меня нет. Там еще то ли руководство сменилось, то ли форма собственности. В общем, они все договоры аренды расторгли, а новые пока не подписывают. Я от этого устал, сам завтра выясняй. Меня же дела финансирования совместных предприятий заботят. Деньги от твоего сектора не поступают, а содержать-то все — от офиса до танзанийского проекта — надо.

— Ты генеральный директор — ты и соображай. Кредиты обещанные бери. Я-то при чем? Свою работу, слава богу, выполняю. Зачем ты меня дергал? Знаешь же, что в Танзании проблемы. Я Боре все перепоручил, но ты же понимаешь… Это не его. Он еще до моего отъезда в панику впал.

— Не ершись. Ты с дороги… Давай завтра обо всем переговорим. Подъезжай часикам к двум.

— Хорошо, но утром я на завод загляну, проясню ситуацию. Если буду задерживаться — позвоню. Что не спрашиваешь про Танзанию?

— Завтра. Все завтра.

— Как поживает твой лошадиный бизнес? Твой партнер Рон еще существует?

— Что это ты вдруг лошадьми интересуешься?

— Да я не столько лошадьми, сколько Англией. Надо, чтобы ты туда скатал — по тому делу, о котором я по телефону с тобой договаривался. А про лошадей к слову пришлось.

— Напрасно ерничаешь, бизнес этот прекрасно себя чувствует. Я новую коневозку купил и недавно отправил двух лошадей. Рон к ним какие-то претензии имеет. Нужно ехать. Заодно…

— Ну это ты своему «правлению» втирай. Мое мнение по этому поводу ты знаешь. Я очень образно представляю тебя на бегах или аукционах, величественно восседающего с сигариллой в окружении лордов… Может, у тебя еще и прибыль появилась от лошадей?

— Если бы не купил коневозку, была бы.

— Ой… Я тебе, наверное, не раз рассказывал анекдот о том, как обезьяну учили говорить…

— Рассказывал, рассказывал. Давай переменим тему.

— Как Миша поживает?

— Работает. Мама у него что-то болеет… Я закурю с вашего позволения?

— Кури. Ты сегодня какой-то странный. Опять мне сюрприз готовишь по заданию «правления»?

— Радуйся. Нет больше «правления», как ты его называешь. Будем теперь самостоятельно плавать… Если не утонем. Ты там что, за нашими новостями не следил?

— Я здесь-то газет не читаю, а там вообще ни до чего было. Неужели контору закрыли? Вот радость-то…

— Не юродствуй. Еще плакать будешь.

— Никогда. Я уже все слезы выплакал. Однако полагаю, что ты врешь. Эта субстанция не тонет. Да и коневозку ты купил… Зачем? Она ведь дорогая небось. Лучше бы машину поменял. Да и лошадей теперь тебе никто не продаст. Чем же тебе себя занять, трижды генеральный директор? Может, ко мне референтом пойдешь? Будешь английским манерам учить. Я даже в таком случае сигариллы готов начать курить…