Школа обольщения

И вот уже хихикающая девушка, прожившая всю жизнь в Нью-Джерси, верит каждому его слову, потому что, стоит ей только заметить, как вздулись штаны у Спайдера, — а это невозможно не заметить, — как она понимает, что и вправду божественна. И, сознавая это, она и вправду становится божественной, причем в девять раз быстрее, чем Спайдер успевает сказать: «Оближи губы, куколка, и улыбнись мне так же еще раз».

Именно эта разница между тем, как выглядит модель у занудного фотографа, бросившего ей дежурное «Чудесно, просто чудесно, дорогая!», и тем, как она выглядела, когда фотоаппаратом щелкал Спайдер, под облегающими белыми джинсами которого в треугольнике между ног отчетливо вырисовывалась громада его члена, а девушка ощущала электрические разряды внизу живота — боже, я уже вся мокрая в этом дурацком кринолине! — и составляла то, что называют хорошим снимком и великолепным снимком.

Хэрриет Топпинхэм, редактор модного журнала, открывшая Спайдера, достигла высот в своем деле. Как ни странно, все редакторы модных журналов, какими бы крупными шишками они ни были, не только вдыхают наэлектризованный, пропитанный духами воздух «от кутюр» и сплетничают на званых обедах. Они работают как звери. Одной из обязанностей Хэрриет был внимательный просмотр рекламы во всех журналах, не только модных притом, ибо реклама — животворная кровь газетного дела. Стоимость бумаги, расходы на печатание и распространение обычно превышают розничную или подписную цену газеты. Без доходов от рекламы не смог бы существовать ни один журнал, и редакторы остались бы без работы.

В Соединенных Штатах не так уж много редакторов высококлассных модных журналов. В каждом сугубо модном журнале имеется главный редактор, которому обычно помогают два или три заместителя. Существуют специальные редакторы, которые занимаются обувью, дамским бельем, аксессуарами, тканями; у каждого из них есть ассистент, так как в перечисленных отраслях фирмы ведут широкие рекламные кампании и им нужно уделять особое внимание и направлять их. В журналах с обшей женской проблематикой, таких, как «Гуд хаускипинг», отдел мод состоит из главного редактора, ее ассистента, редактора по обуви и редактора по аксессуарам, но они каждый месяц выпускают по шесть страниц или того меньше. В «Вог» около двух десятков редакторов, включая проживающих в Париже, Риме и Мадриде, — они в первую очередь осуществляли общественные связи, а уж потом выполняли функции редакторов.

В любом журнале только редакторы высшего разряда получают приличную зарплату. Остальным платят не больше чем хорошей секретарше, но они охотно трудятся, рабски покорные ради обретения положения, успеха и престижа. Эти редакторы низшего эшелона должны быть не только талантливыми и честолюбивыми. Желательно, чтобы они принадлежали к такому социальному слою, где работающей женщине не нужны собственные деньги на покупку дорогого мыла и приведение время от времени в порядок своих ног.

Когда модный редактор, подобно Хэрриет Топпинхэм, находится на вершине, ее, как мадам де Помпадур в период фавора у Людовика XV, беспрерывно осаждают искатели ее внимания. Фабриканты одежды, модельеры и лица, ответственные за связи с общественностью, оплачивают ее обеды в немногих избранных французских ресторанах; одежда достается ей если не бесплатно, то за значительно сниженную цену; а на Рождество ей приходится нанимать машину с шофером, чтобы дважды в день вывозить из кабинета подарки. Естественно, что путешествует она бесплатно. Размещение в журнале хотя бы детали или фрагмента символа авиакомпании или фотографии уголка гостиничного плавательного бассейна, сопровождаемые парой признательных слов в тексте, окупают проезд и проживание редактора, фотографа, моделей и ассистентов.

Хэрриет Топпинхэм достигла вершин бизнеса заслуженно, не расплачиваясь, собой за свой путь наверх, хотя ее отец, владелец компании, изготовлявшей сотни тысяч ванн, обеспечивал ей значительный доход. У этой женщины был такой жесткий и резкий характер, что при виде ее на память приходило отточенное лезвие ножа. Ее чувство собственного достоинства было настолько неподдельным, что порождало столь же неподдельный страх у всех ее подчиненных, а творческое воображение Хэрриет просто не знало границ, словно у Феллини. Ее находки сначала осмеивались, потом копировались, и в конце концов признавались классикой. Когда она впервые обратила внимание на работы Спайдера, ей было сорок с небольшим и многие считали ее уродливой. Она никогда не была тем, что французы называют «jolie laide» — прекрасная дурнушка, потому что не видела смысла в подчеркивании своих достоинств. Она предпочитала олицетворять другой обожаемый французами тип — «божественное чудовище». Все, чем она обладала, она демонстрировала бескомпромиссно, не приукрашивая себя: прямые редкие каштановые волосы сурово стянуты сзади, большой мужеподобный нос выдается вперед, тонкие губы покрыты ярко-красной помадой, невыразительные карие глаза, маленькие и пустые, посаженные по бокам головы, как у черепахи, замечают каждую мелочь и отбрасывают все, кроме самого утонченного, самого замысловатого, самого существенного и изысканного. Выше среднего роста, прямая, как палка, она одевалась кричаще и с шиком, поскольку никакие фасоны не могли придать ей стильность, которой она не обладала. Она не делала уступок текущей моде. Если в этом сезоне моден «американский спортивный стиль», или «возврат к мягкости», или «одежда чистых тонов», то, можете быть уверены, Хэрриет оденется так, что ее стиль нельзя будет увязать ни с годом, ни с десятилетием, но это будет стиль, который заставит любую другую женщину, как бы нарядно она ни была одета, почувствовать себя паршивой овцой в стаде. Хэрриет никогда не была замужем, жила одна в квартире на Мэдисон-авеню, заполненной коллекциями, по ее мнению, сокровищами, которые она привезла из бесчисленных поездок по Европе и Востоку, большей частью слишком странными и кричащими, часто чересчур гротескными, чтобы хорошо смотреться где-либо, кроме ее битком набитых интерьеров в коричневых тонах.

Примерно раз в год Хэрриет Топпинхэм любила «сделать» какого-нибудь неизвестного фотографа, чтобы при этом выгнать, хотя бы на время, одного из своих постоянных сотрудников. Какой интерес иметь власть над людьми, если они не подозревают, что ты в любой момент не колеблясь воспользуешься ею? Новый фотограф, созданный Хэрриет, становился ее должником на всю жизнь, и даже когда ее благорасположение проходило, на этом фотографе оставалась присвоенная ею печать избранности. Она считала открытых ею фотографов своими творениями, такой же собственностью, как предметы своей коллекции. В качестве главного редактора журнала «Фэшн энд Интериорз» она могла, не советуясь со своим врагом — художественным директором, — вызывать фотографов (ибо она отказывалась иметь дело с их агентами) для собеседования в свой кабинет, известный в посвященных кругах под названием «коричневая калькуттская яма».

Натолкнувшись на рекламу средства для укрепления ногтей, затерявшуюся на последних страницах «Редбук», она осведомилась в агентстве, кто делал фотографии.

— Говорят, Хэнк Леви, — сказала она секретарше. — Но я в это не верю. С конца шестидесятых он не создал ничего столь оригинального, как это. Свяжитесь по телефону с Эйлин или с каким-нибудь другим агентством и выясните, кто позировал для снимка. Пусть эта девчонка позвонит мне.

Через два дня она вызвала Спайдера на аудиенцию. Он принес с собой большую папку из черной кожи, перевязанную прочной черной тесьмой. Там лежали лучшие отпечатки с лучших фотографий, снятых им когда-либо. Часть из них была сделана во время работы у Леви, но большинство были сняты им в выходные дни для собственного удовольствия. Спайдер всегда имел при себе заряженный «Никон Ф-2», потому что подлавливать женщин в моменты, когда они не позируют, в краткие мгновения их внутренней сосредоточенности на себе, стало его страстью. Он прославлял женщину в момент, когда в ней сильнее всего ощущалась женственность: жарила ли она яичницу, грезила ли наяву за стаканом вина, или устало раздевалась, или просыпалась, зевая, или чистила зубы.

Хэрриет Топпинхэм пролистала снимки, умело скрыв неприязнь при виде девушек, у которых на лицах написано, что они получают по пятьсот долларов в час, девушек, одетых в купальные халатики или небрежно завернутых в полотенце.

— Гм-м… интересно, очень симпатично. Скажите, мистер Эллиот, кто ваш любимый художник — Эйвийдон или Пени?

Спайдер натянуто улыбнулся:

— Дега, когда он не рисует балерин.

— Неужели? Ну что ж, Дега лучше, чем Ренуар — слишком определенно розовый и белый. Скажите… я слышала, вы знаменитый жеребец. Это слухи или факт? — Хэрриет любила атаковать неожиданно.

— Факт. — Спайдер дружелюбно взглянул на нее. Она напомнила ему учительницу математики из пятого класса.

— Тогда почему вы никогда не работали для «Плейбоя» или «Пентхауза»? — Хэрриет не собиралась сдавать боевые позиции.

— Девушка, продевающая нитку фальшивого жемчуга в лобковые волосы или разряженная в столь любимый в Голливуде пояс с подвязками и, глядя в зеркало, играющая с собой, навевает какую-то тоску. Мастурбация не слишком возбуждает меня, — вежливо ответил Спайдер. — Когда же они снимают двух девушек вместе, художественно это делается настолько слабо, что и на секс-то не похоже. В общем, это угнетает меня и выглядит такой бесцельной тратой…

— Да. Возможно. Гм-м…

Она зажгла сигарету и затянулась в задумчивости, как будто была одна. Время от времени она поглядывала на снимки, беспорядочно рассыпанные по всему столу. Внезапно она сказала:

— Вы можете сделать для нас несколько страниц женского белья для апрельского выпуска? Они нам понадобятся не позднее следующей недели.

— Мисс Топпинхэм, я бы отдал все, чтобы работать у вас, но я в течение всего рабочего дня занят у Хэнка Леви…

— Оставьте Леви, — скомандовала она. — Вы же не собираетесь работать на него всю жизнь? Откройте свою студию. Начните с малого. Я дам вам достаточно работы, чтобы вы не умерли с голоду до выхода апрельского номера. Если вы сможете работать так, как я надеюсь, вам не нужно будет беспокоиться об арендной плате.

И Хэрриет одарила Спайдера одним из взглядов, считавшихся у нее поощрительными. Ради таких моментов она и жила — ради этого осязаемого приложения своей власти, возможности изменять жизнь людей так, как ей вздумается. Она чувствовала себя вдохновенной, могущественной, великой. Фотографии, которые она заказала Спайдеру, ее художественный директор собирался отдать Джоко. Но Джоко в последнее время стал скучноват: банален, фантазии мало. Ему нужна хорошая встряска. И художественному директору никогда не помешает хорошая встряска. Кроме того, Спайдер Эллиот делал самые сексуальные фотографии женщин из всех, которые она когда-либо видела. Девушки Спайдера, которым платили за то, чтобы они выглядели нездешне прекрасными в рекламе косметики, показались ей более соблазнительными, чем она могла представить себе, и в то же время более доступными, более естественными.