Школа Северного пути

И если бы не куриная нога в туеске, то девушка приступила бы к исполнению задуманного немедленно. Но тут вспомнился брат Лю Хань, который, надо думать, сейчас от голода свиреп и ядовит почище, чем это водится за братом Чжу Юанем. У того вообще не бывает другого настроения, кроме едва сдерживаемой ярости.

Далеко идти не пришлось. Брат Лю Хань стоял посередь ближнего внутреннего двора, и по всему было ясно, что обыкновенный колун в его руке вот-вот превратится в оружие. А вывести из себя лишенного завтрака Ханя могла даже пичуга, чирикнувшая не вовремя. Имэй безрассудно ринулась на помощь двум мужчинам в широких плащах, что замерли в двух шагах от разъяренного ученика.

– Хань, не надо!

Еще она хотела добавить, что если уж эти люди свободно вошли в главные ворота, значит им не только позволено, но и предварительно назначено. Они пришли к Мастеру, а следовательно, являются уважаемыми гостями, которым в Школе Северного Пути всегда... почти всегда рады.

– Добрый день, стратег Ли Имэй, - сказал один из пришельцев, обернувшись на звук её шагов.
– Счастлив видеть вас... снова.

Это был тот самый редкий случай, когда гостям в Школе не возрадовались.

– {Да-цзян} (11) Хоу, помощник Юэ, - молвила в ответ девушка, вежливо поклонилась обоим военачальникам.

Эти доспехи она не могла не узнать и теперь молилась, чтобы ни по её лицу, ни по наклону головы, ни по каким-то еще признакам, эти двое не смогли прочитать истинных чувств стратега Ли.

– Приветствую в Школе Северного Пути, благородные господа. Благополучно ли вы добирались из Шоуяна?

Голос Имэй не дрогнул, хотя внутри у неё всё мелко-мелко тряслось от злости и бессилия.

– Небеса были благосклонны...
– начал было генерал Хоу Цзин, но брат Хань перебил его самым хамским образом.

– Лучше сказать - божьим упущением, - фыркнул он, перекинув туда-сюда, из руки в руку, увесистый колун.
– А с другой стороны, дело-то поправимое.

Хоу Цзин презрительно сощурил по-звериному светлые желтовато-карие глаза и не пошевелился, даже когда Хань повел плечом в его сторону.

– Смотрю, настроение у вас, доблестный цзюнь-ши, подстать паршивой погоде, - сказал генерал.
– Не печальтесь, скоро задует теплый ветер и тогда...

Говорил он медленно и ласково, как взрослый с неразумным ребенком. Чтобы даже до здоровенного воина, обычно плохо понимающего намеки, дошел смысл сказанного.

Хань недобро прищурился.

– А вы, да-цзян, решили податься в предсказатели погод? А что? Дело простое, непыльное и не требующее много ума...
– сказал он, повергнув Имэй в изумление.

Проще научить Бурого Тигра хорошим манерам, чем братца Лю достойно и своевременно отвечать на нападки. Вместо богатырского удара по черепу -- речи достойные царедворца. Вот и генерал Хоу с помощником тоже не ожидали от собеседника ничего подобного.

– Да как ты смеешь?

– А чо такого?
– ухмыльнулся нагло Хань.
– Уже и спросить ничо нельзя?

Если бы откуда ни возьмись не появился Мастер, то еще неизвестно, чем кончилась бы пикировка. А тот даже на слова поскупился, ограничившись тяжелым взглядом, вгоняющим в смущение всякого, кому не посчастливится его получить. Посланник Императора, дородный евнух Гао, помнится, вообще голову в плечи вжимал.

– Приветствую Мастера Школы Северного пути!
– словно по команде, одновременно воскликнули пришельцы и церемонно поклонились.

– Идемте, коль явились, - буркнул тот.

И зашагал впереди с видом едва ли не оскорбленным: гладкий подбородок вперед, руки сцеплены за спиной, а шаг упругий, как у юноши. Военачальники устремились следом, но не успела Имэй перевести дух, как генерал Хоу обернулся и одними губами сказал:

– Скоро встретимся, Стратежка.

Дело даже не в том, что он сказал, хотя это тоже важно, а в том, как он это сделал. Злорадно и торжествующе! Словно выведал постыдную тайну и собирался ею шантажировать. И сердце Имэй трепыхнулось подстреленной птицей и снова пропустило несколько ударов один за другим. Дышать становилось все сложнее и больнее, перед глазами потемнело...

– Э-э-э... нет, сестричка, так дело не пойдет!

У Ханя глаз всегда был зоркий, он ловко подхватил падающую навзничь Имэй, не дав удариться головой о землю, и сразу же надавил на нужную точку за ухом.

– Пожалуй, я ему-таки вломлю на дорожку, - посулил Лю Хань, легонько похлопывая девушку по щекам, чтобы в себя пришла.
– Что он тебе сказал, этот опарыш гнойный?

– Назвал... стратежкой.

– Вот ведь сучий пес!

Прозвище когда-то дал ей Бродяга.

– Стратежк-а-а-а...

Открывать глаза не то чтобы не хотелось, а просто не было никакой возможности, хоть пальцами веки держи. Голова тяжелая к подушке намертво прикипела -- не оторвешь.

– Чего... тебе?

Имэй перевернулась на другой бок, поглубже закопавшись в теплое одеяло, чтобы только нос торчал. Но от Бродяги разве отвяжешься? Он то за щеку ущипнет, то пятку пощекочет.

– Вставай, Стратежка, вставай! Снег же выпал. Красиво там.

Снег, особенно первый, Имэй любила -- и смотреть, и рисовать. Как он падает, как летит, как укрывает старые деревья в саду, ложится на привычные изгибы крыш, превращая вдоль и поперек истоптанные дорожки в белоснежный лист шелковой бумаги. А еще в день первого снега Мастер устраивал чаепитие в беседке для всех, кто зимует в поместье.

По такому случаю даже Чжу Юань выползал из своей "норы", пусть и завернувшись в меховое покрывало с головой, но от традиционных посиделок не отказывался никогда. Имэй рисовала, брат Шэн мог сыграть на цине что-нибудь подходящее. Чтобы любование первым снегом проходило, как у приличных людей. Лю Хань всегда бухтел, что без приглашенных танцорок ему скучно, за что получал по шее от Тин Тин.

Но все эти развлечения начинались не раньше часа змеи.

– Просыпайся, Стратежка, хватит дрыхнуть.

– Темно еще...
– жалобно скулила Имэй.

– В самый раз! Я фонарики зажег.

– У меня... туфли не просохли

– Я тебя отнесу.

– Холодно... бррррр....

Но, видимо, Бродяга устал от уговоров. Он откопал девушку из-под одеяла, закутал в меховой плащ и подставил свою спину:

– Ну! Забирайся быстренько. Давай-давай.

А что оставалось делать? Только обхватить его ногами и руками, и уткнуться носом в шею. И продолжать крепко спать. От братца Фэна шел жар, как от хорошей печки, возле которой немудрено задремать в блаженном тепле. Но печка каменная, а Бродяга-то живой -- мышцы волнами перекатываются под гладкой кожей, и мурлычет, словно кот: