Школа свободы и бесстрашия

кап-па-частица

Вот в это время Аде приснился сон. В начале третьего часа.

кап-италоотдача

кап-ительный

кап-ээсэсовец

кап-реализм

кап-тированный

кап-сида

кап-ость

кап-тон

кап-труд

Ну как?

Чуток легче?

4. Третье пришествие

Зонт сломан, палка лыжная держится на соплях, дождь идет, и Ада идет.

Взяла большой целлофановый пакет, надела на голову, взяла новую сумку.

Идет Ада на работу, как на Голгофу, – каждый шаг свинцовый.

Видит издали, мужик на парковой дорожке стоит, ждет. Ада далеко лучше видела.

Точно, мужик. Неубиваемый который. Стоит целехонький. А вокруг него птицы: голуби, вороны, воробьи, утки. Все живы, в добре и мире, клюют пшено, которое мужик им сыплет из своих больших мозолистых ладошек. Дождь идет, а птицам и мужику нипочем. Одна Ада, как дура, с пакетом на голове, с сумкой наперевес и с лыжной палкой.

– Брось ты это все, – сказал Аде мужик, когда та подошла к нему. – И палку брось, и пакет этот идиотский с головы сними. Разве тебе холодно?

– Нет, – ответила Ада и отбросила пакет в сторону.

А мужик протянул ей свою ладонь и отсыпал горстку пшена.

– М-мне п-птиц надо собирать. Я же на работе, а вы… – сказала Ада.

– Ты что, убивать их, что ли, будешь? Ты ведь добрая, пальцем никого не тронешь. Смотри, какие! Воркуют.

Ада нервничала оттого, какая она «добрая», и от этого нерва очень хотела есть.

Пшено пришлось кстати. Ада заглотила всю пригоршню, предназначенную птицам. Когда работала челюстями, становилось легче. Учила ее мать, не говори с набитым (пшеном) ртом, учила, без толку. Ада спросила мужика: «А вы че бороду сбрили?» И закашлялась. Пшено не в то горло попало. Ада думала, что на этом месте она и кончится. Как птица. В сумку ее тогда и в контору к начальнику снесите. И ведь никто не хватится, не вспомнит.

Мужик сильной мозолистой рукой долбанул Аду по спине. Застрявшее пшено выскочило из Адиной глотки и попало мужику прямо на щеку. Туда, где раньше борода колосилась.

– Вот запейте! – Мужик протянул Аде бутылочку с красной жидкостью.

– Это еще что? – просипела Ада.

– Кровь. Шучу. Гранатовый сок. Сам выжимал. – И мужик сжал руки в кулаки. И Аде показалось, что вместо кулаков у мужика два спелых граната, которые вот-вот треснут.

– Это мой любимый сок. Спасибочки, – поблагодарила Ада и даже сделала идиотский реверанс.

– Знаю…

– Откуда?

– Мне мама ваша сказала. И чтоб бороду сбрил тоже…

– Да, да, вам так лучше, – заметила Ада. – У вас пшено на щеке. Я уберу?

– Почту за честь.

И Ада притянула мужика к себе. Так же, как он ее когда-то. И целовала его, целовала. Так упрямо, так горячо, так смело, как свою подушку поцелуйную не целовала. И не только в губы, а по всему лицу мужика рассыпала поцелуи, прямо как зерно рассыпают птицам, благодарно так, не думая наперед, освобождаясь от всего наносного.

Мужик поначалу обомлел от такого напора, а потом принял Аду в объятия и ответил поцелуйной очередью.

Он и она целовались. Дождь здесь был явно лишним. Он ушел: то ли на перекур, то ли вообще с концами. Ну зачем он здесь, спрашивается? Губам скользко, неудобно, и звук такой хлюпающий появляется, нехорошо это все, не по-людски как-то.

Он и она целовались. Стояли как монумент. Памятник любителям гранатового сока. Лыжная палка и пакет валялись бесхозно на газоне. Ворон и ворона уселись на памятник. Ну, то есть на головы целующихся. Ворон на мужика, ворона на Аду. Любители гранатового сока не почувствовали птичьего вторжения. Ворон с вороной сначала стучались клювами, радовались бездождевой жизни, а потом зачали на головах Ады и мужика потомство и тут же испражнились от нахлынувшего счастья так мастерски, что на памятник даже не попало.

– А как тебя звать? – спросила Ада мужика.

– Смотри… снег идет! – улыбнулся мужик, как шестилетний ребенок.

И на ладонь мужика опустилась снежника. Потом вторая, третья.

сне-г

сне-жный

сне-сти

сне-жинка

сне-жок

сне-гопад

Мужик и Ада набили сумку первым снегом. Снег – это вам не птицы-самоубийцы, не мужик с отбитыми бубенцами (все ли теперь целехонько, господи), снег, он, сука, тяжелый.

Несет сумку со снегом мужик в контору и выдыхает: фьюх-фьюх-фьюх. Но мужик сильный, он справится.

А Ада семенит за мужиком, посланным ей с того света матерью.

Идет и поет: джингл бээээлз, джингл бэээлз. И на «бэлз» так широко рот открывает, что туда снег так и валит хлопьями.

И так мокро Аде, так хорошо.

сне-дь

сне-сенный

сне-говой

сне-гоход

сне-дать

сне-гурочка

сне-говик

сне-даемый

сне-гирь

сне-йк

сне-стись

сне-давший

сне-гоочиститель

сне-гоуборочный

сне-дающий

сне-жник

сне-ток

сне-жно

сне-жковый

В это время Ада сдала начальнику сумку со снегом и написала заявление на отпуск. Начальник выдал Аде немалые отпускные.

сне-гозащитный

сне-гурки

сне-жище

сне-дение

сне-жноягодник

сне-жочек

сне-готаялка

сне-жистый

сне-жура

сне-жиночка

сне-гомерный

сне-гоуборка

сне-гоочистка

сне-гопах

сне-госъемка

сне-гонакопление

сне-говал

сне-гоборьба

сне-гообразный

сне-голом

сне-гопогрузчик

сне-женный

сне-гование

сне-гозащита

сне-гомер

Конец.

Конец бестиарии.

Не снегу,

он

продолжает

идти

…

18.07.21

Биба и боба бестиария

биба и боба были подарены Аркадию в том самом возрасте, когда жизнь только и делает, что отбирает: пять лет назад умерла от рака жена, в прошлом году ушел из дома кот. Как плакал и убивался Аркадий по любимому кошаку. Если бы видела жена, засмеялась бы ему в лицо. Или вообще плюнула бы в него. Да она и плюнула. Ушла туда, где ее ценят и ждут другие, поднебесные человеки. Жена Аркадия долго уходила из этого мира, сначала смирилась, но ждала, потом слегла и ждала, потом в первый раз взлетела и тоже ждала – раскаяния, доброго слова от мужа, на дорожку, на прощание. Но Аркадий после ее улета в поднебесье зажил с удвоенной силой. Забыв о своем восьмом десятке, он зарегистрировался на сайте знакомств «Любвеобильный пенсионер» и ждал, ждал, ждал чуда, что кто-нибудь напишет ему. Писать первым – было выше его мужского достоинства.

Он пробегал странички любвеобильных пенсионерок, дивился своему организму, что тот способен еще что-то чувствовать, «фунциклировать» от вида завлекательных аватарок. Аркадий знал, что повсюду ложь и обман. Он сам поставил на главную фотку себя десятилетней давности, в костюме, при галстуке. Аркадию хотелось большего. Леди пенсионного возраста – это, конечно, надежно, но скучно, пресно, второсортно. Вот бы кого помоложе – лет тридцать, тридцать пять. Сорок – это уже потолок.

Давно известно, если чего-то сильно, неистово, до сведенных зубов хочешь – то сразу не получишь. Вот он и получил не сразу. Не пенсионерку, не сорокалетку, а молодую, горячую кровь. И не одну, а две горячих крови. Бибу и Бобу. Они сами постучались к Аркадию в друзья. Вот так подарок. В графе «возраст» у Бибы и Бобы было написано, что им тридцать два года. В скобочках приписка – на двоих.