Шорох сухих листьев

Снова загрохотав по ступенькам, Леша скатывается с лестницы и протягивает телеграмму Майке.

– Вот пожалуйста, - начинает Майка, но вдруг вприпрыжку бросается бежать через дорогу, разглядев Платонова у остановки автобуса. Майка проскакивает под самым носом тронувшейся машины и, когда Казимира с тетей Люсей, пропустив автобус, добираются до дома, Платонов уже кончает читать телеграмму при свете спички, которую держит Майка.

– Еще зажечь?
– спрашивает Майка.
– Прочитали? Ну что? Хорошая? Вы извините, нам бы только знать: хорошая или нет?

– Хорошая, - растерянно произносит Платонов.
– Конечно хорошая. Надо бы ехать...

– В Москву?

– Да. Только поздно, вечерний поезд уже ушел.
– Он смотрит на часы. Да, сейчас уходит, через полторы минуты.

– Николай Платонович, погодите, я Лешку спрошу. Он что-нибудь придумает. Ле-еш! Скорей, беги сюда.

Леша подходит и здоровается с Платоновым.

– Лешка, выручай, как хочешь, лопни-сдохни, а выручай. Надо к московскому поезду поспеть на Большую станцию. С нашей уже ушел последний.

– Вообще грязь, - задумчиво произносит Леша, - а то бы вдоль реки можно коротким путем, а в общем можно, вы собирайтесь только побыстрее. Машина у меня во дворе ночует - завтра в пять утра по наряду ехать... Собирайтесь, Николай Платонович, все будет как надо!

– А я что сказала?
– торжествующе замечает Майка в сторону Казимиры Войцеховны.
– Лешка сделает.

Платонов с тетей Люсей и Казимирой, уже начиная торопиться, отпирают дверь, кричат на Мишку и скрываются в доме. Почти тотчас же во всех окнах зажигается свет - наверное, начались приготовления к отъезду.

Майка расслабленным голосом стонет:

– Леша, я сделалась такая утомленная, теперь тащи меня на руках до дому.

Леша молча нагибается, чтоб подхватить ее на руки, она со смехом его отталкивает и вприпрыжку бежит к дому.

А Платонов в это время, не успев положить шляпу и снять пальто, стоит, подставив телеграмму под яркий свет лампочки, и перечитывает, перечитывает, чтоб поверить, что она ему не приснилась там на улице, при свете спички. Телеграмма такая: "Выезжай немедленно необходимо увидеться срочно приезжай обязательно непременно очень жду считаю часы обнимаю Наташа".

Через четверть часа, распахивая на ходу все двери, ворвалась в дом Майка, с вытаращенными веселыми глазами, крича на ходу:

– Готово, пора ехать!

Платонов в это время стоял посреди комнаты, Казимира подшивала прямо на нем слишком длинный рукав парадной нейлоновой рубашки, а тетя Люся, хлюпая носом и смаргивая слезы, мешавшие ей видеть, почти вслепую пришивала пуговку на вороте, ту самую, которую она давным-давно собиралась пришить.

Вздрогнув от Майкиного крика, она нервно дернула и оборвала нитку, а Казимира схватила со спинки стула пиджак и, мешая Платонову, силком стала запихивать руки в рукава, а он уже застегивал воротник одной рукой, а другой уже шарил по столу, на ощупь отыскивая портфель, кое-как уложенный в дорогу.

– А успеете вы к московскому поезду?
– тревожно причитала тетя Люся, и Майка с невыносимой гордостью отвечала:

– Лешка-то? Лешка успе-ет!

Только что пришитая пуговка снова отскочила и покатилась по полу, описывая дугу, которая неминуемо привела бы ее под кровать; Майка упала на колени и, хлопнув по полу рукой, точно кузнечика ловила, поймала пуговку, Платонов кое-как затянул ворот галстуком, и все побежали к машине.

В воздухе пахло ночной бодрящей свежестью многоводной ранней весны, зажженные фары освежали седую от росы траву, и вся машина была тоже в капельках росы, и слышно было, как вода журчит, сбегая по канавам к реке.

Казимира мужественно сказала "Ну!" и крепко пожала Платонову руку, а тетя Люся виновато чмокнула его в щеку и перекрестила украдкой так, чтобы никто не заметил.

Майка первой нырнула в кабину грузовика и прижалась к мужу, давая место Платонову, и, забавляясь его удивлением, закричала:

– Садитесь скорей, я с вами в Москву еду!

Приятно было смотреть на эту пару: проехаться вместе на грузовике ночью в город и тут же обратно - и то было для них громадным удовольствием.

Платонов сел и захлопнул дверцу. Не заводя мотора, Леша мягко тронул машину под горку. Тетя Люся взволнованно замахала платочком, всхлипнула и, не дожидаясь замечания, обернулась к Казимире:

– Ну, осуждайте, осуждайте, я и сама знаю, что надо радоваться, и я радуюсь, вы подумайте только, такая чудесная телеграмма. Я просто боюсь поверить в такое счастье!

– Хорошо. Но так волноваться совершенно нечего.

– Это вы им скажите!
– досадливо воскликнула тетя Люся.
– Я сама не понимаю, что с ними делается, с этими моими букашками: расчувствовались, просто разбушевались, удержу нет!..

Стало слышно, как зарычал начавший работать мотор, машина съехала к самому берегу, повернула, бросив на мгновение два столба света на воду, и ушла за бугор.

...Платонов, еще плохо понимая, что с ним происходит, сидел, упираясь ногами, придерживая портфель на коленях и хватаясь за ручку дверцы, когда машину встряхивало и Майка с веселым визгом валилась набок. Леша вел машину какими-то ему известными кратчайшими путями, взлетел на какой-то холм и снова спустился к самой воде.

– Николай Платонович, а верно, что Лешка у нас в школе шепелявый был?

Платонов помнил, как в Посаде среди мальчишек появилась уличная мода как-то шикарно шепелявить, выговаривая вместо "ч" что-то вроде шипящего "с", и у Леши это получалось особенно здорово.

– Что было - было, - охотно поддержал Леша.
– Например, вместо подчиненные, у меня получалось подсиненные. Черт нас знает, и с чего это у нас пошло, не могу понять. А отвыкать было как трудно!

– А Николай Платоныч тебя отвык, ну отучил! Да?

– Старался, - сказал Платонов.

– На всю жизнь осталось, - смеясь, покачал головой Леша.
– Перед всем классом он мне однажды говорит: "Как это ты, брат Леша, сказал? Повтори, пожалуйста". Ну я повторил: "Подсиненные его отса!", а он говорит: "Какая-то грустная картина получается, вроде они все ходят такие синеватые!"

– Ой, не могу!
– Майка, хохоча, повалилась на плечо мужа.

– Тебе смешно, - с удовольствием продолжал Леша, - а мне не очень-то было! Он меня нарочно стихи вслух заставлял читать и подбирал такие, чтоб я обязательно попал в ловушку. Вот я читал-читал, да и брякнул: "Не искусай судьбу!" - и с чувством, на полный голос. А этот безжалостный человек, Николай Платоныч, так серьезно мне говорит: "Ты запомни, Алешка, этот совет, смотри лучше не искусай судьбу, а то как бы она сама тебя не искусала!"