Шоумен. Король и Злой Горбун

– И всё-таки?

– Меня уволили с работы.

– За что? – удивился я.

Почему-то единственное, что пришло мне в голову в эти минуты – Гончарова уволили за прогулы. Или за выпивку.

– За тот случай.

– За какой случай? – не понял я.

– Ну, за съёмки те. За удостоверение. Ни за что, в общем.

Он явно был расстроен. Не хватало ещё, чтобы с ним что-то стряслось. Если что случится – вроде как мы будем виноваты.

– Приезжайте, – предложил я. – Прямо сейчас. Я вас встречу внизу. Договорились?

– Да.

Даже не обрадовался.

Он и приехал таким, каким я ожидал его увидеть – с мрачным выражением лица, с печалью во взгляде. Я провёл его наверх. В кабинете сидели Светлана и Дёмин. Светлана поздоровалась с Гончаровым доброжелательно и с участием, женское сердце отзывчиво к чужим несчастьям, зато Дёмин лишь буркнул что-то нечленораздельное и даже не подал руки.

За пару минут Гончаров поведал нам приключившуюся с ним историю. Люди из ФСБ добрались-таки до него и целый день, девять часов без перерыва, допрашивали его на Лубянке, всё из-за того злополучного удостоверения. Гончаров предусмотрительно всё отрицал, и даже сделанная нами видеозапись не сдвинула его со спасительной позиции – он продолжал уверять своих собеседников в том, что удостоверение было никакое не эфэсбэшное, а так, писулька какая-то, и актёру Баранову, которого он, Гончаров, с помощью этой писульки разыграл, со страху что-то примерещилось. Поскольку по видеозаписи трудно было сказать, что за удостоверение он показывал, гончаровская позиция была единственно верной. Не было поддельного удостоверения – нет и ответственности за подлог. Не добившись ничего, эфэсбэшники всё-таки для острастки заехали на работу к Гончарову, в овощной магазин, устроили там форменный обыск и здорово напугали его немногочисленный персонал и ничего не понявшего директора. Понять директор ничего не понял, кроме одного: гости пожаловали с Лубянки и причина этому жуткому событию не кто иной, как грузчик Гончаров. И едва эфэсбэшники уехали, в следующие шестьдесят секунд Гончаров вылетел с работы. На всякий случай, для профилактики. Если какой помидор в корзинке подгнил, его лучше выбросить сразу, пока и остальные не подпортились. Такая, наверное, была логика.

– Вот, – печально заключил Гончаров. – Такие дела.

Светлана смотрела на него с нескрываемым состраданием. Лично у меня эмоций было поменьше, но Гончарова я жалел. И один только Дёмин с демонстративной невозмутимостью таращился в окно, всем своим видом показывая, что этого грузчика-проныру он видит насквозь.

Я позвонил Касаткину.

– Это Колодин, – сказал я. – Мы сможем с вами встретиться?

– По какому делу?

– По неотложному.

Я услышал, как Касаткин вздохнул. У него каждый день – по три тысячи дел, и все без исключения неотложные.

– Это очень важно, – упорствовал я.

– Хорошо, жду.

Я положил трубку.

– Оставайтесь здесь, – сказал я. – Переговорю с Касаткиным и вернусь.

Касаткин встретил меня в коридоре, у двери собственной приёмной, из чего я заключил, что у него в кабинете гости, наверное, очень важные, и он вышел мне навстречу специально, потому что никак иначе не мог бы со мной переговорить.

– Женя! – с чувством сказал он и выразительно посмотрел на часы. – У меня одна минута на беседу с тобой!

В отведённое мне время я уложился. За пятьдесят секунд рассказал Касаткину о злоключениях бедного Гончарова, ещё десять секунд у Касаткина ушло на то, чтобы всё осмыслить.

– И – что? – спросил он.

– Вы должны вмешаться!

– Должен? – Касаткин приподнял бровь.

Настоящий чиновник! Всегда очень четко расставляет акценты. Я был вынужден дать задний ход.

– Нет, вы лично ничего, конечно, не должны …

– И на том спасибо.

– Но у вас связи, Николай Вадимович! Позвоните кому следует, пусть от Гончарова отстанут!

– Кто отстанет?

– ФСБ.

– Женя! Ты всерьёз думаешь, что я могу что-то указывать этим людям?

– Но ведь это нелепость!

– Ну почему же? Пусть его проверят. Этого, как его …

– Гончарова, – подсказал я.

– Вот именно, Гончарова. Он всё-таки чего-то там начудил.

– Но ведь это нелепость! – повторил я.

И опять Касаткин невозмутимо повторил:

– Ну почему же? Эта история с удостоверением …

– Вы сами в это верите?

– Во что?

– В то, что всё это – серьёзно!

Касаткин задумчиво посмотрел на меня. Я его понимал. Ему не хотелось ни во что вмешиваться, тем более что Гончаров, по большому счёту, подставился сам, но несоизмеримость гончаровского розыгрыша и последовавших вслед за этим событий настолько меня поразила, что я уже не мог остановиться. Мне бы возраст Касаткина, его житейский и чиновничий опыт – и я бы, возможно, отнёсся ко всему этому спокойнее. Но я был тем, кем я был, и не собирался отступать.

Касаткин, наверное, это понял.

– И что я должен, по-твоему, делать? – со вздохом осведомился он. – Сражаться за восстановление твоего протеже на работе?

– Я прошу вас защитить его от преследований.

И опять Касаткин вздохнул.

– А разве кто-то его преследует?

Делал вид, что ничего не понимает.

– Да ведь с ним пытаются расправиться! – не выдержал я. – Ничего не могут доказать и потому мстят!

Касаткин недовольно поморщился.

– Мстят! – упрямо повторил я. – И нет никакой гарантии, что они не состряпают какое-нибудь дельце …

– Хорошо, – с усилием сказал Касаткин. – Я попробую что-нибудь предпринять.

Похоже, сейчас он готов был пообещать что угодно, лишь бы я от него отвязался. Но я знал, что если он что-то пообещал – сделает. Хотя бы попытается. Это вселяло надежду.

– Спасибо! – совершенно искренне сказал я.

Касаткин неопределённо махнул рукой и скрылся за дверью. Я отнял у него целую кучу времени.

Я возвращался в наш офис и думал о Гончарове. По большому счёту, он не так уж был и виноват. Его разыгрывали, он разыграл – и что же тут такого? А все шишки достались ему. И Служба безопасности обложила со всех сторон, и с работы вот выгнали. С этими мыслями я и вошёл в кабинет. При моем появлении Гончаров встрепенулся и с надеждой посмотрел на меня.

– Колесо завертелось, – сообщил я. – Думаю, все обойдётся.

– На работе восстановят? – уточнил Гончаров.

Об этом он, оказывается, пёкся более всего. А вот как раз по поводу работы ничего конкретного я не мог ему сказать.

– С работой пока не ясно.

Это сообщение его расстроило.

– Я поговорю с вашим директором, – пообещал я.

– Бесполезно. Идиот, каких мало.

– Может быть, пойдёт навстречу.

– И не надейтесь.

Помолчали.

– Да вы не расстраивайтесь, – сказал Гончаров. – Я у вас могу поработать. Вы ведь своим артистам деньги платите?

Это было настолько неожиданно, что я в первый момент даже не нашёлся, что ответить. И не я один пребывал в таком состоянии. Дёмин, например, даже в лице изменился.

– Поработаю у вас, – продолжал Гончаров, не замечающий нашего состояния, – а там видно будет.

– Ну это уж дудки! – очнулся Дёмин.

– Почему? – совершенно искренне изумился Гончаров.

– Потому! – огрызнулся Илья.

Он всё ещё не мог простить этому человеку сорванную съёмку.

– А что здесь такого? – сказал Гончаров. – Мы же с вами договорились.