Шпаги и шестеренки (сборник)

Скрип жестяных листов под ногами казался оглушительным в наступившей тишине. Шум улиц словно отдалился, уступив место едва различимым шорохам – скрипнуло где-то совсем рядом, что-то с шорохом спорхнуло наземь. Элоиза заглянула за край крыши, но увидела лишь черную шляпу, упавшую прямо в грязь.

– Попалась, негодница! – Голос мастера раздался сбоку. Элоиза вздрогнула от неожиданности и рванулась к лестнице, но Ханс Миллер схватил ее за лодыжку и повалил на крышу, потащил к себе, продолжая увещевать вполголоса. Элоиза уже не слышала его слов – так гулко стучало в висках. Уже не помня себя от страха, она направила пистолет на своего творца и выстрелила. Миллер с криком рухнул вниз, а Элоиза, подхватив изорванные юбки, вскарабкалась по лестнице и прежней дорогой – через окошко – проникла в комнату, где так спокойно жила последнюю пару недель.

Мысли метались, не желая позволить сосредоточиться. Мастер, ее мастер! Ханс Миллер убивал людей? В это невозможно было поверить. Но еще меньше верилось в то, что она выстрелила в своего создателя. Убила.

– Убииили! – раздался с улицы крик миссис Фрис. Хозяйка, видимо, не сдержалась и пошла полюбопытствовать, зачем ее жиличка и незнакомец отправились за угол.

Элоиза закрутилась, оглядывая комнату – что взять с собой.

«Не станешь же ты воровать у мертвых? – напомнил внутренний голос. – И комната, и все в ней, даже цветочная корзинка, с которой ты столько простояла на улице, – принадлежит Элизе. Даже твое лицо – это теперь лицо последней жертвы Убийцы со стальным стержнем».

«Ззынь» – напомнила о себе шкатулка. Девушка сунула ее в карман, и коробочка глухо стукнула, упав на пистолет.

Нужно было уходить – Элоиза понимала, что скоро во дворе будет полно зевак, а потом и полицейских. Ее могут арестовать за убийство мастера, ведь «Дерринджер» все еще в кармане. Выбросить оружие? Оставить его на крыше? Тогда подумают, что храбрая цветочница из последних сил застрелила своего убийцу…

Эта мысль ободрила Элоизу. Она направилась к окну, собираясь выбраться на карниз, но услышала:

– Здесь она жила, нанимала у меня комнату. Вон ту! Да нет, там, где окошко открытое.

И прижалась к стене, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.

– Если вы комнату нанять хотите, так я покажу, а если только глаза пялить, так пусть сначала легавые смотрят, – ругалась с кем-то миссис Фрис.

Каждая минута промедления могла стоить свободы. Элоиза залезла под кровать и, проклиная свою чистоплотность, провела ладонями по полу, надеясь собрать достаточно пыли. Мазнула сажей с донышка чайника по щеке – по счастью, его она собиралась вычистить только завтра.

«И куда ты побежишь? – осведомился внутренний голос. – Едва ли ты сумеешь спрятаться от полиции, если уже завтра Элиза Дулитл будет…»

– Во всех газетах Лондона, – проговорила Элоиза вслух, и опустилась на пол, закрыв лицо руками. – Лондона… Но не Оксфорда!

Мысленно прося прощение за дурной поступок, она вынула из верхнего ящика комода платок с их с Элизой накоплениями, спрятала за корсажем, приколола наспех матросскую шляпку из черной соломки и выбежала на лестницу, надеясь успеть скрыться, пока к собравшейся за углом толпе не присоединились полицейские.

Элоиза, девица весьма начитанная, пользовавшаяся известностью в мире богемы, приятельница крупных художников, нарядная, изящная, очаровательная, была умнее, чем бывают обычно прима-балерины.

Оноре де Бальзак. «Кузен Понс» (Перевод И. Татариновой)

– Вы просто великолепны, мисс Элиза! Профессор, она делает просто поразительные успехи! Каких-то три месяца – и вы изъясняетесь как истинная леди! – Мистер Шоу в волнении прохаживался по небольшой гостиной Генри Суита.

– О, Джордж, не хвалите эту бестолковую девчонку. Вы слышали сегодня это ее гнусное «э» – словно кто-то наступил на лягушку. «Э», – не поднимая глаз от бумаг, повторил профессор, смакуя мерзостность произнесения, заметную ему одному. – «Э-э».

Суит сидел за столом, подписывая рождественские открытки. Он писал их во множестве к каждому празднику, используя свое фонетическое письмо, и Элоиза, с трудом получив на то одобрение своего сурового наставника, аккуратным летящим почерком добавляла к написанному подстрочник. Скрывать, что она обучена чтению и письму, получилось недолго. Уже через три недели профессор застал ее с анатомическим атласом в руках и выбранил за то, что читает всякую чушь вместо занятий по фонетике. Элоиза кротко согласилась выбросить «эту гадость», тем более что профессор, по счастью, забыл поинтересоваться, откуда, собственно, «гадость» взялась.

– Очини мне карандаш, неблагодарная.

Элоиза бросилась исполнять поручение под недовольным взглядом мистера Шоу.

– И все-таки, Генри, вы должны признать, что мисс Элиза сегодня была великолепна. Это вам не студенты, а почтенная публика. Ваши коллеги…

– Здешняя профессура дурачье. Ограниченные, непрофессиональные… Они отводят химии и математике больше времени, чем фонетике! Как можно научить человека думать, если он не способен внятно говорить?!

Суит в раздражении отбросил карандаш, очиненный Элоизой, и потребовал другой.

– А впрочем, постой, – одернул он себя под взглядом гостя. – Я написал тебе названия книг, что мне будут нужны сегодня. Забери их из библиотеки… – и, фыркнув на осторожные покашливания мистера Шоу, добавил сквозь зубы: – Пожалуйста.

Элоиза с книксеном приняла список и выскочила из комнаты. Но чуть помедлила у закрытой двери, не сумев отказать себе в маленькой слабости – послушать, как мистер Джордж отчитывает старика, настаивая, чтобы тот не обращался с Элоизой как с горничной и хоть изредка вспоминал о вежливости.

Она всегда с радостью сбегала с библиотеку. Нет, не потому, что ей не нравилось учиться фонетике. Напротив, Элоиза испытывала истинное удовольствие от музыки речи, ее полутонов и оттенков и искренне разделяла увлечение своего учителя. Но этого было мало, а множество оксфордских библиотек как волшебным ключиком открывались именем Генри Суита. Все знали, что профессор поселил у себя племянницу, которую, пользуясь властью старшего родственника, посылает с поручениями. Чтобы не вызывать вопросов, Элизе дали фамилию родственницы профессора, жившей затворницей в Дербишире, и она стала называться мисс Элоиза Лоуренс. Нрав Генри Суита был хорошо известен всюду, и, чтобы лишний раз не иметь проблем, все охотно соглашались общаться с племянницей вместо ее несносного зануды-дядюшки.

Поначалу Элоиза просто подавала список, не произнося ни слова и боясь выдать себя. Пары уроков с Суитом хватило, чтобы понять – человеку с хорошим слухом речь может рассказать о тебе слишком много. Больше, чем тебе хотелось бы поведать, а собеседнику – узнать.

Но неделя за неделей речь Элоизы все больше нравилась Суиту (хоть он и бранился по-прежнему и передразнивал ее ежеминутно), и племянница профессора начала заговаривать с библиотекарями, расположив их к себе настолько, что появление в списке книг для фонетического гения справочников и монографий по предметам, которые он называл «гадостью», не вызывало лишних вопросов. А главное – оставалось тайной для самого Генри Суита.