Шпагу князю Оболенскому !

Мы уселись в кресла около окна, закурили. Яков, пощелкав замками большого портфеля и привычно покопавшись в нем, достал бланки.

– Кстати, очень кстати прибыли, товарищ Оболенский. На задании здесь? Его брал?
– он кивнул в сторону убитого.
– Нет? Все равно кстати. У нас, знаешь, штат-то - во.
– Он показал для убедительности кончик авторучки. Правда, и работа не очень беспокойная. Но уж если что случится - каждый человек на счету. Даже такой, как ты, - не выдержав солидного тона, съехидничал Яков.

– Вряд ли смогу тебе помочь.
– Я загасил сигарету и прямо взглянул на него.

Его наигранная бодрость не обманула меня: я видел морщинки вокруг глаз и мешки под ними, а там, где сохранились когда-то рыжие волосы, тускло блестела седина.

– Ну, ну, не упрямься. Или тебе уже грех с нами работать - до генерала дослужился?

– Я не служу.

– То есть как?

– Так.
– Я потянулся и заложил руки за голову.
– Сменил профессию.

– Выперли?
– язвительно поинтересовался Яков.
– И чем же ты теперь занимаешься?

Он взял со стола мои документы.

– Что это ты? На старости-то лет? Легкого хлеба захотелось? Жаль, жаль... Я думал, ты поможешь, а теперь еще и с тобой возиться надо.

Я рассказал ему, как попросили меня когда-то написать в газету очерк о "наших суровых буднях", как почти без правки он пошел в ближайший номер и как я постепенно увлекся новым делом.

– Вообще-то, на тебя похоже, - безжалостно резюмировал Яков, рассматривая документы.
– Ты всюду обнаруживал большие способности, но нигде до конца их не реализовывал. Так, так, так - это что же такое?
– Он держал в руке мое удостоверение внештатного следователя районного управления.
– Значит, ты еще не совсем потерян для нас?

– Ну уж нет!
– отрезал я.
– Тебе лично я помогать не буду. К тому же я здесь совсем с другой целью.

– Обиделся?
– угрожающе засопел Яков.
– Ладно, попомним такое дело. Для начала я с тебя допрос сниму. Пока как свидетеля допрошу. Пойдем-ка.

Мы подошли к убитому. Его перевернули на спину, и эксперт-криминалист щелкал аппаратом.

– Знаешь его?
– спросил меня Яков.

– Самохин, работник музея.

– А у вас что?
– обратился Яков к судмедэксперту.

– Проникающее ранение колюще-режущим предметом в область сердца...

– Шпагой?
– неожиданно для себя перебил я эксперта. Он удивленно взглянул на меня и не ответил.

– Так, так, так, - оживился что-то смекнувший Яков.
– Шпагой?

– Пока трудно сказать, но похоже, что нет: лезвие, видимо, было коротким, удар - резким, а шпага оставила бы более глубокий, длинный, скользящий порез. И потом - смотря какая шпага.

– Дальше?

– Скончался через тридцать-сорок минут после получения ранения, около двадцати трех часов.

– Точно, - опять вмешался я.
– Я заметил время, это произошло у меня на глазах.

Эксперт протянул Якову узкую черную перчатку, видимо, дамскую. Он взял ее, повертел ("так, так, так"), понюхал и осторожно вынул из нее аккуратно сложенный листок, немного запачканный кровью. Прочитал, хмыкнул.

– Где вы ее обнаружили?

– Под трупом, на покрывале.

– Интересно.
– Яков отдал эксперту-криминалисту записку и перчатку. Поработайте с ними, только побыстрее.

Эксперт опустил их в полиэтиленовый пакет и убрал в саквояж.

В Яшкиной комнате не было ничего лишнего. По-моему, так и самого необходимого явно не хватало. Общий стиль - армейская простота, если не сказать определеннее. Но все равно комната чем-то неуловимым производила такое впечатление, будто в ней живет старая дева, которая, казалось, вот-вот обнаружит себя фотографией душки-актера над узкой кроватью или приколотым к занавеске бумажным цветком, покрытым горькой пылью.

Яков включил плитку и поставил на нее кофейник. Он так и остался неисправимым копушей, только стал суетливее, потому что старался все делать "быстро и четко".

– Как там наши?

Яков разлил кофе по кружкам, нарезал хлеб и, отдернув занавеску, открыл окно.

– Светает. Покурить-то у нас есть еще?

Я взял кружку, пересел на кровать - ее ржавая сетка прогнулась бы подо мной до пола, если бы под ней не стоял чемодан, - и подбил под спину подушку.

– Ты, Яшка, жениться не пробовал?

– Не берет никто.
– Он, щурясь от бьющего из кружки пара, большими, шумными глотками пил кофе.
– Да и времени нет. Дружил, правда, с одной, да ей надоело, что я неряха, так и разошлись. А ты чего это гнездишься? Устал? То-то, брат, это тебе не пером щелкать. Кстати, что за народ в вашем музее? И этот Самохин? Расскажи - ты ведь там за своего ходишь.

– С Самохиным я почти не общался. Знаю только, что он недавно отбыл срок...

– Так, так, так...

– Что его не любили, не доверяли ему. Саша, так тот все ждал от него какой-нибудь пакости, жаловался, что в музее стали пропадать вещи...

– Калоши, например?

– Например, шпаги.

– Очень мило.
– Яков жадно кусал черный хлеб.
– Ну-ка, - он провел в воздухе волнистую линию кружкой, - поподробнее.

– Тут ничего интересного, на мой взгляд: шпага нашлась, правда, она была поломана.

– Как же так?
– очень искренне огорчился Яков.

Я развел руками.

– Кто-то - не исключено, что и Самохин, - переломил ее и бросил в бочку с цементом, что ли. А Саша нашел эфес и обломки клинка.

– Все обломки?
– быстро спросил Яков.

– Не знаю, не спросил: ни к чему было.

– Эх, ты!
– Он сердито отставил кружку.
– Полная деквалификация налицо.

– Что-то между ними еще было.
– Я припоминал вчерашнюю размолвку. Что-то такое личное, но тут я совершенно не в курсе. Не интересовался.

– Ну да, - кивнул Яков, - "ни к чему было".

– А ты думаешь, я еще в Москве знал, что здесь произойдет, да? разозлился я.

– Но ведь ты же должен был писать о них, так ведь? Или ты уже в поезде свой очерк настрочил, а сюда ехал только командировку отметить? У вас ведь и так делается. Люди тебя интересовали или нет?
– Он вскочил с табуретки и ходил по комнате, задевая стоящий у стены велосипед, такой же ржавый, как кровать.

– А велосипед тебе зачем? На случай распутицы, что ли? поинтересовался я, чтобы сменить тему разговора: в чем-то Яков был прав.