Шпион смерти

С Седаном дружить было легко и интересно, жалко только, что ему, как и другим деревенским ребятишкам, оставшимся без отца, приходилось много помогать матери по дому и на огороде. Колька был старше Борьки на два года, но он тянулся к нему, потому что Борька много читал и много знал, а главное — беспрекословно поддерживал все его начинания.

У Борьки вообще друзья были, как правило, на несколько лет старше. С одногодками и тем более младшими по возрасту ему «водиться» было совсем неинтересно.

…Апрельское солнышко пригревает все сильнее, снег почернел, и кое-где уже проглядывает черная земля. Село прорезала целая сеть весенних ручьев и потоков. Овраги забеременели полой водой и вот-вот разродятся мощным выбросом в Красивую Мечу. Лед на реке вздулся, посинел, и ходить по нему уже довольно небезопасно. Окраины ушли под воду.

Борька с Митькой и Толькой-Арбузом каждый день пропадают на речке, чтобы не пропустить ледохода. Надо во что бы то ни стало не пропустить момента, когда по реке раздастся мощный гул, лед тронется и начнет колоться на огромные сегменты. Сначала он медленно поплывет по течению, шурша и задевая краями о берег, потом вдруг упрется в мост, начнет под напором крошиться, подниматься, словно живой, на дыбы, вода хлынет на поверхность и зальет все вокруг. Тысячи тонн напирают на жалкое строение колхозных инвалидов, и стихия побеждает. Мост издает слабый треск, и ледовый броненосец возобновляет свой плавный бег к Дону. На такое зрелище можно смотреть часами, не отрывая зачарованного взгляда от стихии!

— Лед поше-о-о-л! Лед пошел!

На крики сбегается чуть ли не все население, и стар и млад стараются не пропустить ледохода. Все стоят на самом краю берега и оживленно комментируют:

— Смотри, смотри, что он делает!

— А вон кто-то солому оставил на льду!

— А это что? Ребята, гляньте! Кто это там мечется? Никак чья-то собака?

— Какая собака! Это лиса. Ничего, она из любой ситуации выкрутится.

— Мишка, отойди от берега! Свалишься в воду!

Мужики прибежали с саками — длинными рогатками, снабженными сетью, — и бросают их в промоину с берега, стараясь выдернуть их из воды раньше, нежели их затрет льдинами. В мутной воде попадаются огромные рыбины — голавли, подусты, окуни, плотва, пескари и «попы» — местное название бычков. Сегодня вечером рыбаки пойдут по селу предлагать рыбу.

В течение одного-двух дней лед идет сплошным потоком, а потом появятся полыньи, пока, наконец, на третий день на водной, стремительно текущей глади останутся только редкие льдины и льдинки.

Вода поднимается метров на пять-шесть выше номинала, заливает огороды и растекается чуть ли не до самого подворья. Часто, копая огород, Борька находил в земле скелеты рыбин.

…Первые четыре года в школе Борька откровенно скучал — настолько он перерос программу всеобуча. Еще двух-трехлетним карапузом мать брала его с собой в школу, сажала на «камчатку» к какому-нибудь второгоднику, и Борька к семи годам незаметно для всех прошел всю науку с детьми старше его лет на пять или шесть. Бывало, что ему приходилось шептать правильный ответ соседу по парте, и тогда неумолимая указка матери довольно больно била его по макушке: «Веди себя прилично! Не подсказывай».

Свою первую учительницу Борька запомнил надолго, потому что ею стала его мать. Она по-родственному не пропускала ни одного его проступка и непременно «награждала» указкой по лбу. Ему страшно хотелось поучиться у другой учительницы, но так уж случилось, что коллега матери в 1949 году вела 2 и 4 классы, а матери в порядке очередности пришлось набирать первый класс и продолжать третий.

Начальная школа не оставила у него никаких ярких или радостных впечатлений. Даже святое и долгожданное для него время — лето — мать умудрялась испортить тем, что отдавала его на срок или два в пионерский лагерь. Самое смешное или грустное в этом было то, что лагерь располагался в родном селе в здании той же начальной школы. И пока Борька с чужими «городскими» ходил в строю по улицам деревни, его дружки носились как угорелые по огородам, купались по семь-восемь раз в речке, играли в «чижа», в «войну» или «казаки-разбойники», веселились во всю силу своей необузданной детской энергии и с сочувствием, как на заключенного, смотрели на него. Борька был готов сгореть со стыда перед односельчанами, бабка Семениха вступалась было за внука, но мать была непреклонна и каждый июнь определяла его в лагерь.

Донимали и сельскохозяйственные работы. Ладно, если бы на них «выгоняли» в учебное время, а то норовили отобрать для этого часть каникул. Он и так выматывался с бабкой и матерью на огороде.

Первое соприкосновение с сельскохозяйственной компанейщиной Борька получил в первом классе, когда они всей школой вышли на сбор кок-сагыза. Что это за культура и как ее выращивать, никто в деревне не знал, но занимала она на другом берегу реки огромные площади. Урожай выглядел в виде созревших и распушившихся одуванчиков. Пух, который, оказывается, должен был пойти на изготовление резины («Даешь стране резиновые покрышки!») уродился в настолько ничтожных количествах, что он весь с нескольких гектаров вместился в небольшой мешочек, прихваченный учительницей.

Несколько лет подряд проводились выходы на уничтожение сусликов — вредных грызунов, уничтожавших якобы чуть ли не весь колхозный урожай. Никто не удосужился, однако, подсчитать, в какой пропорции находилось количество съеденного этими довольно безобидными зверьками зерна с теми потерями, которые были вызваны нарушением агротехники и прочими головотяпствами хлеборобов. Но борьба с сусликами занимала не одну райкомовскую голову. С другой стороны, если учесть, что урожай зерновых еле превышал количество затраченного посевного материала, то и съеденное сусликами представлялось величиной не такой уж и малой. При этом администрация колхоза категорически запрещала колхозникам собирать на полях для себя колоски, которые в огромных количествах, срезанные несовершенными комбайнами, оставались гнить под снегом или запахивались плугом.

Охотникам на сусликов председатель выделял лошадь с повозкой, на которой стояла бочка с водой. Ребята выливали воду в нору суслика и ждали, когда захлебнувшийся вредитель вылезет наружу, чтобы тут же прикончить его палками. Шкурки с убитых зверьков снимали и сдавали в «Заготсырье» по двадцать копеек за штуку. У Борьки эта охота на беззащитных зверьков вызывала отвращение.

Но тяжелее всего давалась уборка картофеля и свеклы. Как правило, к этому времени начинали лить дожди, и черноземное поле превращалось в один большой и крутой замес, из которого не то что корнеплод, а ногу вытащить было невозможно. «Уборщики» представляли собой жалкое зрелище: учительница, словно наседка, застряла на километровой грядке, а вокруг нее сгрудились нахохлившиеся промокшие и прозябшие цыплята.

Все полевые работы лежали на плечах женщин и подростков. Недаром самая популярная частушка на селе была посвящена горемычным вдовам, с утра и до вечера пропадавшим в поле и еле зарабатывавшим один трудодень, на который выдавали по 200 граммов зерна. Прожить на это с двумя-тремя детьми было практически невозможно, если бы не выручал огородик и кое-какая скотинка, на которые власти то и дело угрожающе замахивались и грозились отобрать, отрезать, конфисковать, потому что частная собственность мешала с полной отдачей трудиться в колхозе.

В какой-нибудь праздник или застолье охмелевшая с рюмки самогона женщина с присущим всем русским стоическим отношением к горю звонко запевала:

Вот и кончилась война, И осталась я одна. Я и лошадь, я и бык, Я и баба и мужик.

Из ста двадцати призванных на фронт мужчин вернулись десятка полтора, да и то почти все инвалиды. Основным мужским подспорьем стали подростки, принявшие на себя нагрузку погибших на войне отцов с десяти-двенадцати лет. Вернувшиеся с фронта мужики использовались в основном на плотницких и кровельных работах.

Безотцовщина сидела в каждом доме, выглядывала из каждого темного угла, печально смотрела на мир из каждой пары детских, слишком рано повзрослевших глаз.

Символом бессмысленности и тщетности колхозного труда было ежегодное строительство моста через Красивую Мечу. Каждое половодье мост сносило паводком, и каждое лето мост восстанавливался заново. На строительстве задействовалось почти все мужское население. Как только река входила в свои берега, на речке появлялась бригада плотников с топорами, пилам и неизменной «бабой» — огромным толстенным бревном, приспособленным для забития в дно реки свай. Мужики не торопились со сдачей моста, им был обеспечен постоянный «магарыч» от председателя колхоза, и они размеренно, не торопясь, с перекурами и байками трудились над ним весь май и июнь. Борька часто приходил на речку убедиться, как продвигается строительство моста, и слышал заунывное пение мужиков: