Шпионаж и любовь

Владимиру и Анджею понадобилось не много времени, чтобы понять, что происходит, но оба находили свои оправдания. Владимир уважал и жалел Анджея, «раненого солдата», но недооценивал силу его связи с Кристиной [4]. Он полагал, что ее привязанность к Анджею тоже вызвана жалостью к его увечью. Кристина не разубеждала его и даже один раз весьма жестокосердно поинтересовалась, кто бы мог заниматься любовью с одноногим мужчиной? Владимир отказывался от романа с Кристиной под носом у Анджея, но и отпустить ее не мог. Он клялся в воспоминаниях, что не любил ее, но так же клялся, что готов был сделать для нее что угодно. Тем временем Анджей понимал интенсивность чувств, возникших в условиях крайней опасности, но оставался уверен, что его отношения с Кристиной, основанные на чем-то большем, нежели общий риск, выдержат это испытание. Для Анджея Владимир был стихийным бедствием, болезнью, которая пройдет, когда спадет первый жар. Кристина эгоистично позволяла себе удовольствие жизни на грани, встречалась с Анджеем, когда тот был в Будапеште, а когда он уезжал со спасенными интернированными в Югославию, встречалась с Владимиром, «затыкая его рот поцелуями», уверяя его, что их отношения буду развиваться, когда они снова отправятся в Польшу [5]. Зачастую все трое выходили куда-то вместе, Владимир пылал ревностью, когда видел Кристину рядом с Анджеем. «Красное вино застилало мне глаза», – сентиментально записал он в дневнике после долгого вечера с пустыми разговорами, закончившегося для него бессильными жалобами «звездам, которые видели наши поцелуи» [6]. И этого мало: муж Кристины, Ежи Гижицкий, который по-прежнему жил во Франции, занимаясь написанием пропагандистских материалов для британцев, хотел знать, что происходит с его женой, он надеялся на их воссоединение. Кристина поддерживала с ним контакт как через Секцию Д, так и напрямую, но в начале апреля 1940 года Ежи был «серьезно обеспокоен», что давно не получал от нее вестей [7]. Из Секции Д ему ответили – с деликатностью военного времени, – что Кристина находится «в вашей собственной стране, посещает родственников, часто ей не так-то просто написать вам, как вы понимаете» [8]. Это письмо совпало с долгожданными новостями от самой Кристины: она тоже старалась быть тактичной, по крайней мере Ежи признался, что испытал облегчение. Но вскоре он вновь начал тревожиться. Кристину вызвали в Лондон, она должна была добираться туда через Париж, где Ежи надеялся ее увидеть, но к середине мая Франция находилась перед лицом военного и политического коллапса, и планы Кристины пришлось отложить. Она застряла в Будапеште. «Такое невезение для меня, – писал Ежи, не придавая значения опасностям, угрожавшим ему самому, – я лишь надеюсь, что она не попадет в серьезную беду» [9].

На самом деле Кристине трудно было найти хоть что-то подобное той опасности, которую она жаждала встретить. Она передала микрофильм «Мушкетеров» Губерту Гаррисону из Секции Д, как только добралась в Будапешт. Несколько дней спустя она представила и собственный отчет, который Гаррисон направил в Лондон, прежде чем уехать в Белград, столицу Югославии. Когда шесть недель спустя он вернулся, Кристина все еще ждала связи с его представителем, но, как обычно, праздной не оставалась. Она организовала прием курьеров от «Мушкетеров», таких как Михал Градовский, доставлявший информацию из Польши, а также поддерживала Анджея, помогая ему находить курьеров и обеспечивать доставку беженцев через Татры, для чего обращалась к своим друзьям-лыжникам из Закопане.

Отношения Кристины с Гаррисоном никогда нельзя было назвать хорошими. С самого начала он регулярно пропускал заранее назначенные встречи, не желал выдавать зарплату и деньги на расходы, его часто видели пьяным вместе с другими британскими офицерами, например с Тедом Хоу, о котором она тоже была весьма невысокого мнения [10]. Теперь Кристине приходилось ежедневно разыскивать Гаррисона, чтобы убедиться, что он действительно прочитал сообщения, которые ее связные с риском для жизни доставляли из Польши. Но даже когда она его находила, как позже раздраженно сообщала в отчете, зачастую «он не предпринимал никаких действий» [11]. Позднее она получила письмо от Витковского, который заметил, что считает британцев «весьма непонятными людьми, которые действовали очень странно» [12]. Кристина еще не знала, что польское правительство в изгнании испытывает серьезную озабоченность по поводу верности как Витковского, так и «Мушкетеров», и вся предоставленная ими информация рассматривается с особой осторожностью. «Среди самих поляков существовали некоторые разногласия относительно того, чего они действительно хотят, – сообщал Черчиллю чуть позже в том же году Хью Далтон, глава британской службы специальных операций. – Способы и средства помощи им были тщательно изучены, но до сих пор не найдена возможность сделать нечто существенное» [13].

Реакцией Кристины и Анджея на очевидную – и, по их мнению, необъяснимую – неспособность британцев действовать с учетом предоставленной им разведывательной информации стало решение расширить работу с любыми представителями союзников в Будапеште. Сведения о новейших польских скорострельных ружьях, способных пробить броню немецкого танка, вызвали шок у французского военного атташе, господина с безупречно ухоженными усами [14]. Темпы немецкого вторжения были столь невероятными, что сверхсекретные противотанковые ружья так и не использовались самими поляками, а чертежи были поспешно уничтожены, так что возобновление производства требовало серьезной инженерной работы [15].

Атташе обещал оплатить расходы и вручить французские награды тем, кто предоставит ему образцы, и Анджей договорился с одним из дальних кузенов в составе Сопротивления, Людвигом Попелем, что тот извлечет ружье, в прошлом сентябре оставленное самим Анджеем в запечатанном ящике в лесах его поместья.

Майор карпатских улан, Людвиг дважды был награжден орденом «Виртути милитари», а затем и британским Военным крестом за захват немецкого пулеметного гнезда, которое он взял, вооруженный лишь кучкой кирпичей [16]. Теперь он с не меньшей отвагой посвятил себя Сопротивлению. В сопровождении друга он преодолел тот же опасный горный перевал в Польшу, по которому прежде прошла Кристина, и добыл припрятанное ружье. Отпилив ложе и ствол, они с товарищем через несколько дней вывезли оружие в Будапешт, где спрятали его, без особых хитростей, под кроватью Людвига. Затем они встретились с Анджеем и Кристиной в баре. Вскоре между ними возник громкий и горячий спор о том, что делать с оружием. Раздраженная Кристина решила оставить мужчин одних. Вернувшись домой поздно вечером, Людвиг обнаружил, что венгерская полиция, где теперь служило много пронацистски настроенных офицеров, обыскала его комнату. И что самое худшее, ружье исчезло. Скомпрометированный и потрясенный Людвиг был готов бежать, когда в дверь постучали. На пороге с виноватой улыбкой стояла Кристина. Только после того, как Людвиг пробормотал свое постыдное признание, она положила конец его мучениям. После конфликта в баре она поехала в его пансионат, взяла ружье, разобрала его, отвезла его к себе в дом на Дерек Утца и зашила в матрас. Она всего лишь на час опередила полицию, явившуюся с обыском, и ее быстрая реакция спасла и ружье, и жизнь Людвига. В тот вечер она сказала ему, что намерена спокойно спать на оружии вплоть до момента передачи ружья французскому атташе, который сможет вывезти его из Венгрии с дипломатической почтой [45] .

45

К сожалению, польское противотанковое ружье так никогда и не послужило союзникам, потому что повторная инженерная работа оказалась слишком трудоемкой. Между тем захваченные готовые противотанковые ружья были широко использованы как немцами, так и итальянцами. История о контрабанде этого ружья известна со слов Билла Стэнли Мосса: см.: Bill Stanley Moss, Christine the Brave’, Picture Post, vol. 56, no. 11 (13.09.1952), p. 14. По другой версии, Кристина и Анджей взяли ружье у Людвига без его согласия, чтобы передать его британским или французским, а не польским властям. См.: Anna Potocka, Through Hills and Valleys (2011), p. 140.

Вскоре после этого Кристину вызвали в Лондон, но в конце мая капитулировали бельгийцы, и немецкие танковые дивизии развернулись по северной Франции, а французы и англичане отступали. Гаррисон снова отсутствовал, Кристина была временно отрезана от Лондона и от источников финансирования. Она обратилась к польской разведке в Будапеште, но те все еще нервничали и не могли решить, принимать ее или нет [46] . Британская политика и польские интересы на данный момент совпадали, но поляки прекрасно понимали, что в будущем возможны расхождения. Один офицер так сформулировал это мнение: «Мы – польское подполье, и мы не хотим, чтобы англичане заглядывали нам в подштанники» [17]. Кроме того, полагая, что Кристина, как британский агент, может оказаться под наблюдением немцев, поляки предостерегали Владимира от того, чтобы появляться вместе с ней на публике [18]. Это сердило Кристину, и ее резкая критика в адрес польских коллег никак не могла пойти на пользу отношениям с ними.

46

Несмотря на постоянную осторожность, а иногда и враждебность по отношению к Кристине в Польском VI бюро (польская военная разведка), Кристина упомянута в качестве курьера в списках VI бюро под именем Гижицкой в 1941 г. с указанием, что она получила небольшую сумму «платы за опасность». Ледоховский указан в том же отчете. См.: TNA, HS7/183, Polish VI Bureau’, Captain Venner to Colonel Perkins (21.02.1946).

Как только стало ясно, что не будет финансирования для предлагаемой ею радиостанции, которая должна была вещать на Польшу, Кристина решила самостоятельно доставить свежие новости и пропагандистские материалы в Варшаву. Сидя в кафе на берегу Дуная, она, Анджей и Владимир прочесывали «Польские новости», «Пари Суар» и вечерний выпуск «Пестер Ллойд», ведущего издания на немецком языке за пределами Третьего рейха, обсуждали ход войны с дружественными венгерскими, британскими и польскими журналистами, работавшими в венгерской столице. Одним из них был Бэзил Дэвидсон, бывший корреспондент «Экономиста», возглавивший официальное информационное агентство в Будапеште, Кристина тогда не знала, что он служит в британской разведке и издает и распространяет большой объем пропагандистских материалов. Дэвидсону нравилась Кристина, он даже восхищался ее отвагой и «великим изяществом», однако не всегда восхищался ее суждениями. «Она была очень полькой, – позже комментировал он, – в том смысле, что она была очень романтичной» [19]. Ярость Кристины, почти слепая, напоминала Дэвидсону о мужестве польской кавалерии, которая шла на немецкие танки с ясным пониманием своей участи. Дэвидсон сопротивлялся искушению рассказать ей о своей тайной деятельности. Вместо этого он позволил Кристине упрекать его, молодого человека призывного возраста, «сидящего в Будапеште, вместо того чтобы сражаться за свою страну, а не просиживать в барах и ночных клубах, где я не имел права быть» [20].

Вскоре изгнанный бывший редактор группы «Польских новостей» поручил Кристине доставить в Варшаву некоторые средства и пропагандистские материалы, собранные для подпольной прессы [21]. Затем, несмотря на официальное отношение к Кристине польской разведки, атташе Польского консульства передал ей большой конверт с глянцевыми фотографиями, на которых генерал Сикорский вручал награды польским офицерам в Париже, а также встречался с Уинстоном Черчиллем; все это планировали издать в польской подпольной печати как свидетельство поддержки со стороны союзников. Это было все, в чем она нуждалась. Учитывая, что протез мешал ему пересекать границу пешком, Анджей согласился, что лучшим эскортом для Кристины будет Владимир, который тоже стремился вернуться в Варшаву, однако ожидаемое им задание от будапештского представительства Союза борьбы никак не появлялось, и Кристина решила больше не ждать. В первую неделю июня она отправилась в Варшаву одна [47] . Непосредственно перед ее уходом Анджей вышел купить сигареты, а Владимир сделал ей прощальный подарок, «ожерелье из кремниевого стекла с крошечными разноцветными крапинками», которое он купил, заложив часы [22]. «Ты сошел с ума?! – воскликнула Кристина, украдкой взглянув в зеркало. – Лучше бы купил себе пару приличных ботинок» [23]. Оба любовника провожали Кристину до вокзала. Потом Анджей и Владимир отправились в будапештский «Пале-де-Данс», чтобы напиться вместе сливовицей. Это было редкое эмоциональное перемирие, и к концу вечера они согласились, что, если ситуация в Венгрии будет ухудшаться, они помогут друг другу покинуть страну.

47

Личное дело Кристины в УСО гласит, что «в ходе исполнения своих обязанностей г-жа Гижицкая, действующая из Венгрии, совершила четыре перехода в Польшу пешком через Словакию в условиях большой опасности и лишений». Однако в отчетах содержатся неточности, и для этих путешествий даются противоречивые даты. 31 мая 1940 г. британцы сообщили, что совершены два успешных перехода в Польшу, но в других местах регистрируется только один. Наиболее вероятная последовательность: первый переход в феврале/марте, две попытки в июне и успешное путешествие в ноябре 1940 г. Кристина также совершила дополнительные поездки по венгерским границам в рамках их с Анджеем работы по эвакуации беженцев.

Через два дня Кристина вернулась. Пограничные патрули были увеличены, поля затоплены, реки вышли из берегов после весенних дождей. Ей не удалось добраться до цели. «Мышь бы не проскользнула», – сказала она мужчинам, и Владимир подумал, что она выглядит побежденной, ее уверенность в своих силах пошатнулась [24]. Она с трудом сдерживала разочарование и была так возмущена, когда услышала о соглашении, которое Владимир и Анджей заключили в ее отсутствие, что воскликнула: «К черту вас обоих», – а потом разрыдалась, как рассерженный ребенок [25]. Это был для нее не лучший момент. Хотя она любила риск, на своих условиях, но для человека, в нужный момент необычайно хладнокровного, она оставалась невероятно ранимой; любой удар по гордости отдавался в ней поразительной неуверенностью. Но, вероятно, в тот раз причина была глубже: осознание того, что Анджей и Владимир допускали возможность, что она не вернется. Она попыталась поскорее организовать новый переход. «Новость, которую я получил от жены, не обнадеживает», – писал Ежи Гижицкий в Секцию «Д». – Непохоже, что мое желание быть с… или по крайней мере ближе к ней осуществимо в ближайшее время» [26].

Сразу после возвращения Кристины Владимир наконец получил свои задания. Ему было поручено провезти контрабандой микрофильм бумаг, подписанных Сикорским и подтверждающих присвоение командиру Тадеушу Бур-Коморовскому звания генерала [48] . После яростного утреннего изучения карт и сбора материалов Кристина, Владимир и Анджей отправились из Будапешта в благоухающие медом акациевые леса, чтобы провести там последний беззаботный день. Оставив Анджея на нижних склонах, Кристина потащила Владимира выше, к цветущим деревьям, где он страстно поцеловал ее. Они оба были счастливы при мысли о возвращении в Польшу и возобновлении романтических отношений. В тот вечер они втроем собрали два рюкзака с картами, компасом и перечной мятой, микрофильмом, спрятанным внутри фонаря, тайной почтой, пропагандистскими материалами, поддельными удостоверениями личности и пропусками с печатями гестапо, американскими долларами, польскими злотыми, чешскими кронами и венгерскими пенгё, «все из этого набора» (кроме мяты), как отмечали в Секции Д, «в случае ареста могло бы серьезно скомпрометировать ее» [27]. Однако Анджею самым криминальным материалом представлялись фотографии Сикорского. Опасность того, что может случиться с Кристиной, если их найдут в ее багаже, казалась ему невыносимой, и Анджей потихоньку забрал фотографии из ее рюкзака. Затем он отвез Кристину и Владимира на вокзал.

48

Бур-Коморовский впоследствии отдал приказ о начале Варшавского восстания, стал главнокомандующим польских вооруженных сил, а также в течение нескольких лет служил премьер-министром послевоенного польского правительства

в изгнании.

Кристина долго прощалась с Анджеем, и когда поезд наконец тронулся, они с Владимиром сидели напротив друг друга, «как враги» [28]. Еще до наступления темноты они совершенно рассорились. Владимир горько выговаривал ей, сколько боли она причинила ему, но добавил, что, по крайней мере теперь, он окончательно почувствовал себя свободным от нее. Это было неудачное начало. Тем временем, вернувшись в Будапешт, Анджей обнаружил, что, несмотря на все его усилия, Кристина заново упаковала глянцевые пропагандистские фотографии.