Шпионские игры

Абади сложил руки замком, поднял к груди и принялся потрясать ими при каждом слове:

— Я заложник ситуации. Лишь очередная жертва этой войны, понимаете? Я никогда не хотел во всем этом участвовать! Я… Я никогда не хотел, чтобы гибли люди… — Он замолчал и снова поник. Продолжил уже гораздо тише: — В семьдесят девятом я предупредил вашего майора Петренко о засаде у перевала Саланг. Вернее… Я… Я пытался предупредить, но не успел. Советские солдаты погибли.

Я не выдал своей подозрительности, только вернул Шарипову фотографию. Здесь Абади лгал. Лгал бесстыдно и убедительно, словно хороший актер. Да только я был на перевале Саланг в моей прошлой жизни. Общался с офицерами, что стояли там еще с семьдесят девятого. А потому знал — в то время там не было никакого майора Петренко, погибшего в засаде.

— Ну и скажите мне… — на выдохе произнес Абади, — какой мне смысл вам врать?

Мы с Шариповым молчали. Смотрели на Абади с каменными лицами.

— Нет мне смысла врать, — сказал он грустно и тихо. Потом, качая головой, добавил: — Пусть со мной сделают все, что угодно. Если подумать, я даже расстрела не боюсь. Я только надеюсь на то, что СССР поможет моей семье остаться в живых.

— Покажи шрам еще раз, — сказал я.

Этот вопрос застал Абади врасплох. Видимо, он решил, что мы уже прониклись его историей, раз уж молчим и не выражаем своего недоверия. А потому пакистанский шпион совсем не ожидал от меня подобного выпада.

— Да, конечно, — замешкался он лишь на мгновение, а потом снова задрал свою майку.

Я опустился на корточки, всмотрелся в светловатый на смуглой коже рубец, протянувшийся справа от грудины.

— В каком году, говоришь, ты его получил?

— В семьдесят четвертом.

— Больно он у тебя свежий для семьдесят четвертого, — сказал я, намеренно добавив голосу скептических ноток. — Какой-то почти розовый.

— На смуглой коже таким кажется, — шпион поторопился опустить футболку.

— М-да, — я поднялся. — На смуглой коже. Ну хорошо. А что ты там говорил про яд, что носил у себя в желудке?

— Ну… Подробностей я не знаю, — явно занервничал Абади, — капсула, не больше таблетки…

— Эта? — перебил я его, достав из кармана и показав маленькую белую капсулу в прозрачном пакетике.

Абади не сдержался. Глаза его расширились от удивления. Он, словно рыба, выброшенная на берег, открыл и закрыл рот. Потом, сжав губы, сглотнул.

— Что внутри? — спросил Шарипов.

Абади не сразу ответил на вопрос. Глаза его сделались остекленевшими, взгляд — отсутствующим.

— Значит… Нашли… — отрывисто проговорил он.

— Что это за капсула? Что внутри? — нажал Шарипов.

— Если ваш суд и не осудит меня на высшую меру… Теперь я все равно мертв, — пролепетал шокированный шпион.

— Не пытайся давить нам на жалость, Абади, — холодно проговорил я. — Сказочки свои слезливые будешь рассказывать в детском саду. Что внутри капсулы?

Абади медленно, как-то заторможенно посмотрел на меня. Моргнул. Столь же неторопливо и потерянно произнес:

— Микрофильм. А на нем — список имен агентов ISI. Тех агентов, которых перевербовала советская разведка.

Шарипов принялся быстро записывать что-то в свой блокнот, делать какие-то пометки. Я оторвал его от этого занятия и передал пакетик с капсулой. Особист торопливо спрятал его в карман кителя.

Потом я невзначай глянул на часы. Время оказалось удачным.

— И еще один вопрос, — сказал я. — Последний.

С этими словами я достал компас и извлек его из чехла. Открыл и передал шпиону. Тот нахмурился, медленно опустил взгляд и уставился на стрелку.

Не отрываясь от часов, я сказал:

— Вот. Сейчас. Смотри на стрелку.

Абади посмотрел. Когда она дернулась, он стиснул зубы так, что скрипнуло.

— Компас, — протянул я руку.

Абади, потерявший всякую волю к сопротивлению, послушно вернул мне подарок Наливкина.

— Тебе что-то известно об этом? Ваших рук дело? — спросил я.

Абади повременил с ответом. Казалось, он собирался с силами. Шарипова, вроде как, совершенно не интересовал наш с Абади разговор. Особист увлекся записями. Даже вновь достал капсулу, осмотрел и снова принялся черкать что-то в блокноте.

— Похоже на маяк. Передатчик, — сказал Абади.

Шарипов вдруг оторвался от своих записей, глянул на шпиона.

— Передатчик каждые десять минут генерирует кратковременный электромагнитный импульс, — закончил Абади.

— Ты поставил этот передатчик? — спросил Шарипов.

Абади покачал головой.

— Я не знаю ни о его назначении, ни о местонахождении. Я только слышал о подобных, — Абади пристально посмотрел мне в глаза, — что такие должны быть у ISI.

— Кто там? — раздался хрипловатый голос по ту сторону двери.

— Сержант Селихов. Разрешите войти, товарищ майор, — сказал я.

Несколько мгновений ответом была только тишина. Потом послышалось негромкое:

— Войдите.

Я открыл дверь. Петли скрипнули. Внутри небольшой комнаты лейтенанта Пуганькова стоял полумрак. Искандарова я застал сидящим на кровати. Майор решил не включать света. Единственным освещением здесь была старая керосиновая лампа, которую он поставил на придвинутый поближе к кровати обеденный столик.

— Вы что-то хотели, товарищ Селихов? — спросил Искандаров. Лицо разведчика при этом совершенно ничего не выражало.

Искандаров был странным человеком. Все то время, когда мы были «за речкой», даже у нас, в нашем небольшом отряде, его почти не было видно и слышно. Искандаров редко с кем-то говорил, редко привлекал к себе чье бы то ни было внимание. Иной раз создавалось впечатление, что такого офицера, как майор Рустам Искандаров, и вовсе не было среди нас.

Потому раньше я никогда не рассматривал этого человека пристально. Теперь рассмотрел. Искандаров был высок, но худощав. У майора были узковатые и несколько сутуловатые от усталости плечи, узкое лицо с высокими скулами и небольшие, цвета серого асфальта глаза. В черных густых бровях можно было различить прожилки седины. Его волосы, растрепанные и немного отросшие, побелели у висков.

Удивительно, насколько его внешность была «обычной». Казалось, этот человек был профессионально обучен тому, чтобы сливаться с толпой, чтобы не выделяться. Передо мной был волк. Умный, хладнокровный, обученный носить овечью шкуру.

Только всмотревшись внимательно, я смог различить особые приметы: узкий, свежий, но едва заметный шрам на скуле. А еще руки. В особенности пальцы: скрюченные, бугристые и похожие на стариковские. Он держал руки на коленях, и я сразу сделал вывод — вид его пальцев соответствовал возрасту в общем-то зрелого мужчины. Мужчины, которому нельзя было дать больше сорока-сорока двух лет.