Шрам

На палубе были другие люди, в большинстве уже усталые и пьяные. Они распевали песни и смотрели на море, но, когда на палубе появилась Любовница в сопровождении Утера Доула, все смолкли. Был один миг, угрожающий миг, когда присутствовавшие вспомнили о своем гневе, — боги знают, что могло бы случиться. Но это настроение быстро улетучилось.

Любовница несла туго набитые тюки. Она не смотрела ни на кого, кроме Доула. Беллис увидела, что в одном из тюков — случайница, этот необычный инструмент Доула.

— Это все? — спросила Любовница.

— Все, что я собрал, кроме моего меча, — кивнул он. Лицо Любовницы хранило мрачное выражение. Спокойное и решительное.

— Лодка готова? — спросила она. Доул кивнул в ответ.

Они шли вместе под взглядами пиратов, и никто не остановил их. Они шли к правому борту «Гранд—Оста» и улочек, петлявших по притиснутым друг к другу судам, к гавани Базилио за ними. Беллис не отрывала взгляда от дверей. Она ожидала, что следом появится Любовник, позовет назад свою любовницу или подбежит к ней и скажет, что идет с нею, что ничто не может их разделить, но он так и не появился.

Они никогда не были друг другом. Они никогда не стремились к одной цели. Видимо, лишь волею случая зашли они вместе так далеко.

У борта «Гранд—Оста» Любовница остановила Утера Доула и оглянулась, чтобы в последний раз взглянуть на корабль. Солнце еще не взошло, но небо посветлело, и Беллис ясно увидела лицо Любовницы.

По правой щеке, от виска до подбородка, тянулся новый шрам. Он отливал едва заметным слоем бальзама, похожего на лак. Он был глубоким, темно—красным и пересекал несколько прежних, старых шрамов, словно зачеркивая, отбрасывая их.

Беллис ни разу не слышала никаких рассказов об этом последнем путешествии, что удивляло ее. Все последующие дни и недели, когда только и говорили, что о ночи мятежа, она ни разу не слышала о Любовнице и Утере Доуле, спокойно прошедших по городу, который утомился и пресытился своим бунтом.

Но она могла представить себе их путь. Она видела, как невозмутимо идут они вперед — Любовница, печальная и задумчивая, оглядывается, запоминает черты города, которым она соуправляла столько лет. Вот она поудобнее перехватывает тюк, ощущая вес всех книг, содержащих тайную науку, брошюр о добыче возможностей, о древних машинах, подаренных ей Доулом.

Доул идет рядом с ней. Рука его лежит на эфесе меча, он готов защитить Любовницу в последние ее минуты пребывания в Армаде. Была в этом какая—то необходимость? Нужно ли было ему вмешиваться? Беллис никогда не слышала, чтобы он убивал армадцев.

И осталась ли Любовница действительно в одиночестве?

Трудно было поверить, что после стольких лет пребывания в Армаде не нашлось никого, готового последовать за ней. Ее убеждения расходились с грубым меркантилизмом, который управлял Армадой, но наверняка среди граждан города нашлись бы и такие, кому вовсе не чужда была ее логика. Сама по себе она не могла бы управлять кораблем, даже самым маленьким. Беллис проще было представить себе, как, идя по городу, Любовница увлекает за собой людей, которые прятались до поры до времени, а теперь, почуяв ее приближение, решили присоединиться к ней. Чуждые своим соседям и подчиняющиеся другим порывам, они идут следом за Любовницей и Утером Доулом, Шагают с ней в ногу, уже собрав вещи, готовые оставить свой город.

Романтики, выдумщики, неудачники и сумасшедшие. Беллис воображала, как они идут за Любовницей.

Она не могла не представлять себе, что, когда Любовница появилась из—под свесов крыш и пересекла пустующие склады порта, ее уже ждала небольшая группа приверженцев. Беллис воображала, как они присоединяются к Любовнице на палубе заранее подготовленного судна, как прощаются, как помогают ей запустить двигатели, отдать концы.

Но Беллис ничего не знала наверняка — возможно, Любовница отбыла в одиночестве.

Беллис знала только, что почти час спустя, когда солнце едва взошло и почти не успело рассеять темноту, из узкого входа в гавань Базилио вышел корабль и направился в море. Корабль был невелик. Его палубу загромождали краны и лебедки, всевозможные механизмы и котлы, о назначении которых Беллис даже не догадывалась. Суденышко выглядело хорошо оснащенным и чистым.

Беллис видела его не очень отчетливо. Она смотрела на него над неправильными контурами городских крыш, над этими плоскими и наклонными, серыми и красными листами металла, черепицы, бетона. Она видела, как движется суденышко сквозь подсвеченный солнцем утренний туман, мимо других судов, надежно причаленных в порту, как движется сквозь промоину в корабельной ткани города.

Она виде та, как повалил черный дым из трубы судна, когда непонятные и сильные течения Скрытого океана подхватили его и понесли прочь.

Неподалеку от Беллис за уплывающим кораблем наблюдал Любовник.

Глаза его были так красны от слез, что казалось, будто он натер их песком. На его щеке были, конечно, только старые шрамы.

Копаблик уходил все дальше и дальше. Он двигался с неизменной скоростью — такого Беллис в Скрытом океане еще не видела. Без всякой суеты, без пальбы из ракетниц он взят курс на север, в направлении, противоположном движению города. Он шел к горизонту и Шраму.

Спустя немало времени после того, как судно исчезло из виду, на палубе «Гранд—Оста» появился Утер Доул — один.

Доул стоял под мачтой, на которой был распят Бруколак: с восходом солнца вампир снова начал жалобно поскуливать.

— Снимите его, — властно приказал Утер Доул ближайшей к нему кучке людей.

Те испуганно подняли на него глаза, но возражать не осмелились.

— Снимите его и отнесите домой.

И в это необычайное утро, когда город нащупывал путь к новым правилам и никто не знал, что разрешено, что нормально, что приемлемо, что верно, милосердный приказ Утера Доула был выполнен.

«Больше уже не Любовница», — подумала вдруг Беллис. Она смотрела на кромку горизонта, за которой исчезло маленькое суденышко. Она думала о споре Любовников, о новой ране — новоприобретенном шраме, рассекшем лицо Любовницы, воссоздавшем ее заново, отделившем от Любовника. «Ты уже больше не Любовница».

Беллис попыталась заново представить себе Любовницу у штурвала ее корабля, который направляется к самому необычному месту в мире. Беллис попыталась переосмыслить ее, получить четкий образ, по справедливости признать ее заслуги или вину; Беллис пыталась думать о том, как эта женщина не по чьему—то, а по своему собственному плану или желанию направляет крохотный кораблик к оконечности мира.

Но Беллис продолжала думать о ней как о Любовнице Любовнице Любовнице, хотя и пыталась не делать этого.

Она не знала имени этой женщины.

КОДА

ФЛОРИН САК

Ну и заварушка была. Ты и не поверишь, чем я тут занимался.

Мы больше не плывем к Шраму. Мы направляемся назад, в те воды, откуда пришли. И все у нас будет по—прежнему.