Шрамы войны. Одиссея пленного солдата вермахта. 1945

Вечером я был счастлив. Штаны немного сели и стали мне тесными, но они устояли! В свитере зияли громадные дыры, но что за беда?! Его все равно можно было еще носить. Тело мое наслаждалось небесным покоем. Господи, как я тебе благодарен, что ты наконец навел меня на эту простую мысль! Никто мне не мешал, а старик в тот день сам пас кобылу и корову. Ему тоже хотелось, чтобы человек наконец хорошенько вымылся. Благодарю и тебя, дорогой дедушка!

Бернд весь вечер громко мне завидовал, и я лег подальше от него. Но на следующий вечер сиял и Бернд. У соседей он произвел ту же процедуру, что и я.

Пишта сказал, что в соседней деревне, в нескольких километрах отсюда, у одного крестьянина живут и работают два немецких солдата. Мы решили в воскресенье их навестить.

Стоял великолепный солнечный день, когда мы в сопровождении молодого шваба отправились наносить визит двум своим боевым товарищам. Я все еще хромал и опирался на палку, но солнце и радость как будто поддерживали меня под руки, и я без труда преодолел весь путь. В той деревне мы познакомились с двумя старыми солдатами — один был родом из Вены, второй из Бачки, в Венгрии. Оба пробыли в русском плену очень недолго и бежали из него, сами того не ожидая, благодаря счастливой случайности. Их эшелон, составленный в Австрии, надолго задержался в этих местах. После раздачи воды охранник забыл запереть вагон. Этим воспользовались три человека и, когда поезд тронулся, выпрыгнули из него прочь — на волю. Остальных охватил панический страх. Что теперь будет? Их накажут за бежавших? Расстреляют? От страха у остальных просто помутился разум. Все боялись стать жертвами. Короче говоря, в результате все остальные — один за другим — тоже попрыгали из вагона. Таков был их рассказ. Браво! Видит бог, хороша же была у них конвойная команда! Но эти странные вояки ни разу даже не попытались уйти отсюда, двинуться дальше. Они были счастливы, что сумели спрятаться здесь и работать, как батраки, на чужой ферме. О своих женах они вообще не думали! Хотя и вспоминали о них со слезами на глазах. Да, да, они плаксивыми голосами рассказывали о своих семьях. Тьфу, черт! Мне было их совсем не жалко! Что это за мужчины? Они надеялись только на чудо, а их жены сейчас, может быть, гуляют с русскими. Что за люди? Прошел целый год, а они сидят здесь и плачут, как бабы! Но мы внимательно их слушали и оживились, когда узнали, что как раз сего дня они решили навестить одного немецкого солдата. Да ну? Сколько же здесь прячется ветеранов вермахта? Мы тоже хотим познакомиться с тем парнем.

В гости мы отправились вчетвером.

Как же здесь хорошо, думал я. Здесь вполне можно жить. Пшеница уже колосилась. Еще немного, и она созреет. Какие у нее мощные и прямые стебли. Вокруг было нескончаемое море золотистых семян, накопивших добрую силу солнца. Внутри колосьев таилась непреодолимая природная сила. Каждое зернышко улыбалось небу. Да, здесь можно жить, пели сверчки.

Мы дошли до нужной нам усадьбы. Это был одиноко стоявший среди полей хутор. И кто был этот немецкий солдат? Такой же молодой парень, как и мы. В плену он не был ни одного дня. Во время завершающих боев их часть была разгромлена, все разбежались кто куда, а он оказался здесь. Крестьяне спрятали его. Вот это да! Когда мы еще сражались, он уже жил здесь вполне гражданской жизнью. Родом он был из Баварии.

— Почему ты не возвращаешься домой? — спросили мы у него.

— Я не сумасшедший, — ответил он. — Мне не надо, чтобы меня поймали.

Этот парень нашел нормальную работу в пятнадцати— двадцати километрах отсюда, получал зарплату и даже завел себе девушку. Место, где он жил, называлось Уграш. Сюда он пришел на выходной день, в гости к своему первому спасителю. В Германию его совершенно не тянуло.

— Я, наверное, останусь здесь навсегда, — сказал он.

Да, да, именно так. Чего только не бывает в этой жизни! Мы с Берндом очень этому удивились, но рассказали им о себе. Нас было пять немцев, пять немецких солдат! Любой прохожий принял бы нас за ломовых извозчиков или за поденных рабочих, из которых двое — цыгане. Я разумею под цыганами себя и Бернда.

— Да, между прочим, о швабах, — заговорил вдруг парень из Уграша. — Среди них есть прекрасные ребята. Но сейчас им приходится тяжко. Завтра уходит еще один транспорт!

— Куда?

— В Германию.

— Что?!

— Их выселяют отсюда. С собой разрешают брать лишь узел с самым необходимым.

— Куда же их выселяют?

— В Германию.

На небе не было ни облачка. Одно только ослепительное, жаркое солнце. Но мне показалось, что в меня ударила молния. Завтра отправляется эшелон в Германию!

— Бернд! — сказал я. — Идем! Нам надо срочно вернуться к нашим гостеприимным крестьянам! — Голос мой предательски дрожал. — До свидания, — попрощался я и заковылял прочь.

— Ты, что, тоже хочешь уехать? — смеясь, кричали они мне вслед.

— Да! — ответил я и побледнел от гнева.

— Удачи с жандармами!

— Я иду дальше, пусть они остаются.

— Отговори его от этой глупости! — кричали они вслед догнавшему меня Бернду.

— Бернд!

— Что такое!

— Ах!

Больше я не смог сказать ничего. Ах! Этим словом я выразил все, что было у меня на сердце. Я ускорил шаг. Мы снова были рядом, идя плечом к плечу. Мы с Берндом шли рядом, а остальные трое остались, но завтра утром отправляется поезд в Германию. Завтра. Он покатится по рельсам в Германию! Завтра утром! Мы должны успеть! Мы должны на него попасть! Не важно, где мы поедем — на крыше, на сцепке, на подножке — лишь бы ехать! Мы должны уехать, должны! В моих ушах снова зазвучала песня рельсов. Я услышал шипение пара, гром и гудение паровоза, я представил себе длинный, бесконечно длинный состав, перелетающий через речки и границы, состав, спешащий в Германию. Ах!

В моем мозгу вертелась одна-единственная мысль. Я не видел уже ни полей, ни колосьев, я не видел даже солнца, играющего с пшеницей. Мы молча возвращались в наше пристанище. Я совсем потерял голову от охватившего меня волнения.

— Завтра мы едем домой! — с порога крикнул я деду, который в тот момент кормил кур. — Домой?

— Да, мы едем домой! Завтра из Уграша уходит наш поезд.

— Из Уграша?

— Да, и мы поедем на нем.

Я приставил лестницу к сеновалу и забрался наверх. Я лег в сено и закинул руки за голову. От жары я купался в поту, на висках бились жилы. Душа моя пела: домой! Завтра мы поедем домой! Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, потом резко выдохнул. Ах!

Мне захотелось немедленно поговорить с Берндом, но он не пошел со мной на сеновал.

— Бернд! — кричу я из двери. — Бернд! Наконец, он появляется.

— Мне кажется, ты свихнулся! — это были первые слова Бернда после того, как он сел рядом со мной. При этом он не улыбался, он говорил совершенно серьезно.

Только теперь я понял, что Бернд придерживается совершенно иного мнения. Он просто не видел великого, единственного шанса, подаренного нам судьбой. Он его не видел и считал мою идею глупой, взбалмошной затеей — глупой и невыполнимой.

— Ты спятил! — грубо прервал он мой пылкий монолог.

Ага! Теперь мне стало ясно, что беззаботное житье подорвало его бунтарский дух. Он хотел остаться. Да, точно так, ага. Сосед, оказывается, уже на второй день сказал, что Бернд может работать у него сколько пожелает. Дед сказал Бернду, что был бы не прочь удержать меня. Здесь у нас не будет никаких неприятностей, и мы должны остаться.

— Ты же только сейчас сам все видел! — почти орал на меня Бернд. — Эти три товарища что, плохо живут? Да, да, эти трое! Они здесь уже больше года. За это время с их головы не упал ни один волос. Я не хочу, чтобы за мной снова охотились, не хочу, чтобы меня поймали! Я этого не хочу! С этим эшелоном все пойдет вкривь и вкось. Ты что, не соображаешь? Русские! Жандармы! Контролеры! Досмотры! Пограничники! Нет, ты точно спятил! Ты бредишь!

Свои слова Бернд подкреплял бешеной жестикуляцией. Безделье отравило его. Он вдруг заговорил про зимовку, рисуя совершенно фантастические картины. Переубедить его я был не в состоянии. Наша дружба, наше товарищество подверглись суровому испытанию. Каждый остался при своем мнении. Я страшно разозлился и, охваченный горестным разочарованием, спустился по стремянке на землю и остаток дня провел, бродя по лугам. Ну что ж. Ну что ж. Я уже шел в одиночку в Карпатах, когда вместе со мной отказался идти Готлиб. Теперь я сделаю то же самое. Бернд может оставаться. Мое решение твердое, я от него не отступлю. Бернд решил остаться. Хочет работать на винограднике и каждый день наедаться досыта. Пусть его! Я же завтра утром отправлюсь в Уграш и попытаю счастья. Я поставлю на карту все! Точка.