Штауффенберг. Герой операции «Валькирия»
Шрифт:
Хотя проект Мольтке был самым серьезным из мертворожденных проектов, он был далеко не единственным. В ноябре 1943 года Бертольд попытался связаться с тайными службами Англии при посредничестве банкира Валленберга. Военно-морской атташе Швеции в Берлине майор Ёстберг согласился содействовать этому. Во время ужина в служебной столовой военного флота он отметил единственное требование заговорщиков: недопущение оккупации страны советскими войсками. Он передал предложение англичанам, но на этом все и закончилось.
Сблизившийся с американцами в Мадриде друг Бертольда, руководитель отделения «Люфтганза» в испанской столице Отто Йон, предложил организовать весной 1944 года встречу Рузвельта, Эйзенхауэра и принца Пруссии Людовика-Фердинанда. Подавив свои монархические убеждения, Штауффенберг твердо выступил против этого, поскольку опасался того, что перспектива реставрации монархии могла отпугнуть союзников, в понимании которых династия Гогенцоллернов была неразрывно связана с прусским милитаризмом.
Последним из тех, кто попытался найти дипломатическое решение, был, судя по всему, Адам фон Трот цу Зольц. После ареста Мольтке он стал основным советником Клауса по вопросам внешней политики. Они тем более хорошо понимали друг друга, что молодой дипломат был лишен угрызений совести, которые мучили Мольтке. Он хотел добиться реального решения вопроса независимо от цены, которую пришлось бы заплатить.
Высадка союзников в Нормандии 6 июня 1944 года все изменила. В поражении Германии больше не сомневался никто. Это был всего лишь вопрос времени. О чем можно было еще вести переговоры? О немногом. Только о том, чтобы избежать оккупации страны Красной армией. Для заговорщиков в этом заключалась вся сложность, но это было и их шансом. Сложность состояла в том, что теперь они не могли предложить ничего, кроме своего пота и своих слез. Шанс был в том, что преодолеть Рубикон нерешительным военным стало намного проще.
Доказательством этому может служить поведение Роммеля. Если верить Хофакеру, великий Роммель, этот «Лис пустыни», грозный командующий Африканским корпусом, готов был сознательно примкнуть к заговорщикам. 17 июня, спустя несколько дней после высадки союзников, он был вызван в Бергхоф, чтобы доложить обстановку. В присутствии генерал-фельдмаршала фон Рунштедта он, как командующий Западным фронтом, твердо заявил фюреру: Западный фронт не может долго продержаться, армия близка к коллапсу, надо искать политическое решение. Гитлер был в ярости. Ему возразили, с ним не согласились в том, что только победа могла быть единственно возможным исходом тотальной войны. Он не удержался и произнес: «Пусть Роммель занимается своим фронтом и прекратит играть в политику». Из этого генерал-фельдмаршал сделал свои выводы. Когда в начале июля Цезарь фон Хофакер отправился в Ла Рош-Гийон для того, чтобы прозондировать состояние умов военных на Западном фронте, генерал Шпейдель сказал ему, что Роммель [87] вроде бы был готов выступить против Гитлера и бросить все силы против русских.
87
Отсутствие информации и само участие Роммеля в государственном перевороте вызывает много споров. В своей монументальной биографии «Эрвин Роммель» (Париж, изд-во Перрен, 2009 г.) Бенуа Лемей утверждает, что генерал-фельдмаршал ничего не знал о плане покушения и что Хофакер неправильно истолковал слова Шпейделя. Однако бесспорно то, что он рассматривал возможность вступления в союз с американцами.
Тогда Хофакер подробно рассказал Шпейделю о планах Штауффенберга. Шпейдель выразил свою личную поддержку. Неизвестно, знал ли генерал-фельдмаршал о планах покушения. Ясно только то, что он был не против заключения мирного договора с союзниками. 10 июля он сказал полковнику Гансу Латтману: «Поскольку я имею высокую репутацию у союзников, попробую договориться с Западом вопреки воле Гитлера при условии, что они согласятся совместно с нами выступить против русских». 14 июля он сделал еще один шаг. На востоке русские продвигались вперед. Фронт держался лишь чудом. Над группой армий «Север» нависла угроза окружения в Рижском котле. Советские войска вышли к Висле, русс кие пушки уже вели огонь по Восточной Пруссии. Он сказал Клюге, который должен был 16-го встретиться с фюрером, что бы он спросил, сосласен ли Гитлер пойти на политическое решение либо не согласен. «В противном случае я раскрою Западный фронт: самое главное в том, чтобы англо-американцы оказались в Берлине раньше русских». Клюге пообещал передать послание. Но Гитлер ничего не ответил. В конченом счете все это не имело продолжения, потому что 17 июля во время американской бомбежки на узкой сельской дороге Роммель был тяжело ранен. И этот увенчанный лаврами генерал-фельдмаршал, которого обожала вся Германия, этот на редкость скромный военачальник, престиж которого мог бы очень сильно помочь заговорщикам, был выведен из игры.
Штауффенберга это повергло в отчаяние. Но это не давало ему повода отказаться от действия. К тому времени он уже перестал строить иллюзии относительно политических решений. 1 июля он говорил лейтенанту Тиршу: «Государственный переворот ничего не сможет изменить, но спасет жизни многих». Пусть даже он не удастся, но он смоет с них «стыд и позор ничегонеделания». Примерно то же самое он сказал Герделеру и Беку, а также своим близким — Адаму фон Трот цу Зольцу, Йорку и Мерцу фон Квирнхайму. Кенигсберг, город дорогих его сердцу тевтонских рыцарей, город Канта, как и всю Восточную Пруссию, спасти уже не представлялось возможным. Единственное, что еще можно было сделать, так это направить на запад и на восток эмиссаров, чтобы попытаться поговорить «как военный с военным […], но нам еще не известно, как на это отреагируют за границей. Мы должны поступать так, как подсказывает нам наша совесть». 13 июля в ходе обеда вдвоем с Мерцем фон Квирнхаймом в столовой резервной армии, он высказал все, что у него накопилось на душе: «Право будет заменено бесправием. Я понимаю, что мы похороним немецкий воинский дух. Какой мы можем получить мир? Мир рабов. Военная каста будет уничтожена раз и навсегда. Однако мы должны действовать ради Германии и Запада». Но надо было еще успешно совершить покушение. А предыдущие попытки вовсе не обнадеживали.
Трудновыполнимое
покушениеДействительно, период с сентября 1943-го по 20 июля 1944 года был отмечен невероятной чередой сорвавшихся покушений из-за внезапной трусости исполнителей или технических неполадок. Больше всего надежд Штауффенберг возлагал на участника заговора полковника Штиффа. Тот был начальником Организационного департамента ОКР и имел прямой доступ к Гитлеру в ходе совещаний в Бергхофе или в Ставке фюрера «Вольфшанце» («Волчье логово») в Восточной Пруссии. Он был близок к Трескову и уже в 1943 году заявил, что готов принять участие в покушении. Но при этом всякий раз откладывал дату покушения. После долгих споров с другими заговорщиками он решил прибегнуть к взрывчатке.
После неудачной попытки в марте 1943 года покушение было намечено на 1 октября. Гитлер должен был принять участие в показе новых образцов вооружения в казарме на Терезиенштрассе. Там же должен был находиться и Штифф. В его столе была взрывчатка. Он мог действовать. Но ничего не случилось. Штауффенберг разозлился. Штифф в оправдание заявил, что операция имела смысл только в том случае, если бы рядом с фюрером был Геринг. Преемник должен был погибнуть вместе с ментором. Теоретически это был хороший план, но он зависел от многих случайностей.
Тогда Клаус сказал Ольбрихту, что лично займется этим. Штиффу он больше не доверял. И готов был лично выполнить «грязную работу» и, если придется, пожертвовать собой. Но Ольбрихт был против. Клаус был необходим в штабе, чтобы руководить операцией «Валькирия» после покушения. Надо было найти других добровольцев, готовых действовать вместе со Штиффом или без него. Среди младших офицеров таких добровольцев было много.
Хеннинг фон Тресков предложил повторить мартовскую попытку. Было известно, что Гитлер намеревался посетить командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Клюге, который на сей раз дал свое добро на проведение акции. Охранники, близкие к Хеннингу — полковник фон Клейст, капитан Эггерт, лейтенант фон Фосс и майор фон Эрцен, — были готовы стрелять в фюрера, когда тот войдет в зал с оперативными картами. Гитлер намеревался побывать в Минске, Орше, Смоленске. Весь октябрь заговорщики ждали его с большим нетерпением. 28 октября случилось непредвиденное. Клюге попал в серьезную автомобильную аварию. А в его отсутствие надеяться на приезд диктатора не приходилось. Это была еще одна несбывшаяся надежда.
Тогда к Штауффенбергу, по рекомендациям Хайнриха фон Лендорфа и Фридриха Дитлофа фон Шуленбурга, явился капитан фон дем Бусше. Тот раньше служил в 9-м Потсдамском полку и был настоящим воякой. Он несколько раз был ранен, награжден Железным крестом и постоянно стремился вернуться на передовую, хотя в качестве единственного кормильца семьи мог бы оставаться в тылу. Покрытого шрамами рейтара мучила совесть, и он стал фанатически ненавидеть нацизм после того, как стал свидетелем убийства 3000 евреев на Украине, неподалеку от города Дубно, от рядом СС и местной полицией. Для него убийство тирана было поступком логичным, поскольку человек, которому присягнули в верности, сам предал христианские ценности, которые поклялся защищать. Попав в кабинет Штауффенберга, он был очень быстро убежден Клаусом, который «поражал своим спокойствием среди штабной суеты, подобно Александру Великову накануне битвы под Граником». Они сошлись во мнении, что и католики, и протестанты должны были сплотиться, поскольку и Лютер и святой Фома оправдывали то, что при чрезвычайных обстоятельствах могла быть пролита кровь. Штауффенберг предложил ему отправиться в Мауэрвальд с приказом, встретиться там со Штиффом и подготовить на месте покушение. Бусше согласился, удивившись при этом, что тот полковник, у которого было больше всего возможностей для действия, не хотел заняться грязной работой. Ему пришлось ответить, что «тот был нервным наездником, который мог все сорвать». Эта элегантная перифраза означала, что у того не хватало на это смелости. Капитан попал в «Вольфшанце», где Штифф принял его в бункере для гостей, в первый раз. У него не было взрывчатки. Тогда ему предложили взрывчатку британского производства с кислотным взрывателем. Единственным, что смущало, было то, что невозможно было с точностью установить момент взрыва, время срабатывания детонатора занимало от четырех до двенадцати минут. Это было все равно что готовить покушение, играя в наперстки. Бусше готов был умереть, это ведь было его ремеслом, но умереть ради чего-то стоящего. Он отказался подвергать себя бессмысленному риску и вернулся в Берлин требовать выдать ему взрывчатку и детонаторы немецкого производства. Несколько дней он провел в императорском дворце на улице Унтер ден Линден. В разрушенном бомбардировками и частично горевшем городе среди деревянных украшений в стиле рококо он предался воспоминаниям с одной из потомков дома Гогенцоллернов. А тем временем служивший в саперном батальоне бывший подчиненный Штауффенберга по Тунису лейтенант фон Хаген раздобыл для него взрывчатку. Но надежных детонаторов он не нашел. Поскольку Бусше был готов на самопожертвование, он нашел единственный выход: детонатором могла стать ручная граната. Ее достал один офицер из 9-го Потсдамского полка. Задержка взрыва равнялась всего четырем секундам. Этого было вполне достаточно. Уложив свой арсенал в ранец, капитан вернулся в Мауэрвальд. Он был готов. И ждал своего часа. Но Штифф все тянул. То ссылался на отсутствие Геринга, то на невозможность представить его Гитлеру. После трех дней ожидания Бусше уехал окончательно. Прекрасная возможность была упущена. Но он оставил у себя взрывчатку, на всякий случай. В июле 1944 года, когда гестаповцы обыскивали его барак, его спасло чудо. Заряд был спрятан на шкафу. Ищейкам не пришло в голову влезть на стремянку.
В феврале 1944 года по вине Штиффа сорвалась еще одна попытка покушения. Штауффенбергу стало известно о подготовке показа нового обмундирования и о том, что 11 февраля фюрер был намерен лично там присутствовать. Надо было найти молодого офицера, который мог бы рассказать о своем фронтовом опыте и, таким образом, принять участие в совещании. Штауффенберг сразу же подумал о сыне своего друга Клейста. Тот был в команде выздоравливающих при все том же 9-м Потсдамском полку. 28 января он вызвал его телеграммой. Молодой лейтенант Хайнрих явился. Штауффенберг был на месте. Ему была известна ярая ненависть членов этой семьи к нацистам. И он сразу же изложил ему план действий. Предложение было не из приятных: надо было подорвать себя вместе с Гитлером во благо Германии. Заставлять его пойти на это он не хотел. И поэтому дал ему на размышление сутки. Хотя Хайнрих и был смел, но умирать он не торопился. Он отправился за советом к отцу, тайно надеясь на то, что его запрет жертвовать собой спасет его от этого опасного шага. Словами, полными римского величия, отец не оправдал надежды сына. Прусский офицер не должен бояться смерти. Если он упустит эту уникальную возможность, он будет сожалеть об этом до конца своих дней. «Сделай это, — сказал он в заключение, — ради Христа, ради наших предков, ради Пруссии». С наполненной печалью душой, Хайнрих снова пришел к Штауффенбергу. Там ему вручили портфель со взрывчаткой. Ему оставалось лишь дождаться решающей минуты. Но она так и не наступила. Штифф опять в последнюю минуту отложил покушение из-за отсутствия Геринга и Гиммлера.