ШТОРМ. За бурей не всегда приходит рассвет

– Забери малыша! – попросила девушка громче. – Слышишь? Забери малыша! Унеси его отсюда!

Какого малыша?

Данил замер, глядя на Чернову непонимающе. Взгляд его прыгал от ее лица к банке, от банки к ране и снова к банке… Прыгал и не мог остановиться. Капитан ничего не осознавал. Мозги все еще не встали на место после контузии…

– Уходи, унеси его, - продолжала стонать Наталья.

– Угу, - буркнул Данил, прикидывая, что же можно сделать.

– Я все равно не выживу… Данил. Слышишь?!

Наталья взяла его лицо в свои руки и попыталась поймать взглядом взгляд. Удалось. Мгновение и Данил вздохнул. За этот ничтожный промежуток времени он все понял. На лице подруги, бледном, сухом, больном, отразилась вся гамма переживаемых чувств. Ей действительно, оставалось не долго. Не всякий мужик с такой кровопотерей выживет… А уж в кровопотерях он разбирался отлично.

Наталья поморщилась.

– Данил… - голос ее был таким слабым, что Петрову пришлось замереть и прислушаться, чтобы не упустить ни звука. – Спаси его, пожалуйста! Уничтожь это место! Его не должно быть! Уничтожь, пока не поздно! Он… - девушка всхлипнула и заговорила быстрее, словно пытаясь успеть… - Он создает чудовище. Не дай ему закончить эксперимент! Не дай им это сделать! Он… Малыш… Малыш ключ к лекарству от всего! И он же – смерть! Увези его и спрячь! Пожалуйста. Спаси. Спаси нашего ребенка… Прошу тебя! Заклинаю! Увези его как можно дальше! Не дай им добраться до него! И уничтожь здесь все! Здесь… Здесь… слишком… много…. Всего…

Девушка еще раз поморщилась и замолчала. Сил на слова уже не было.

– Прошу, - договорила она одним лишь взглядом и медленно, словно в замедленной съемке закрыла глаза. – Спаси. Сына…

Дыхание ее еще какое-то время вздымало грудь, но с каждым разом становилось все реже и реже, пока совсем не затихло.

– Эй, - позвал Данил, потормошив девушку за плечи через какое-то время. – Наташ? Ты чего! Не спи, не спи, родная! – голос мужчины становился все громче и более озабоченным.

Верить в то, что он только что потерял второго любимого и близкого за каких-то полчаса человека, не хотелось. Да как это может быть? Сердце скрутило. Внутри стало неуютно.

– Ната-а-а-а-аш?! Кончай, давай! Ты, это… дыши!

Он еще раз потормошил тело.

– Слышь!
– Встал он перед ней на колени, и, как учила мединструктор, наложил руки на грудь, на два пальца выше мечевидного отростка, для непрямого массажа сердца.

Делать это конечно было уже бесполезно, да и вообще, в такой ситуации – бессмысленно, но Петров уже не отдавал себе отчета. Мозг грозился вот-вот скукожиться и отключиться. Внутри разливалось что-то горячее и горькое, а затылок постепенно нагревался, как будто кто-то подносил к нему утюг. Паника, страх и злоба грозили вот-вот захлестнуть его и утопить в своих темных водах.

– Ты давай… Кончай это… - два нажатия. – Слышишь?! – нажатие. – Не делай так! – Нажатие. – Слышишь?! – Нажатие. – Не-взду-ма-й! – Нажатие…

Оторваться, зажать нос, вдохнуть два раза и снова за «насос». Снова оторваться, вдохнуть, качать. Вдохнуть, качать. Вдохнуть. Качать… И так вечность.

Вечность.

Вечность.

Вечность…

Ровно столько пока силы не покинули его… А точнее сказать не свалило с ног осознание, что все тщетно.

Он опустился рядом с ней. Слезы. Давно забытое ощущение, когда из тебя вытекает что-то кроме крови, мочи и блевотины. Глаза резануло от самой глубин, от мозга, до роговицы. Сердце застучало в ритме, который невозможно повторить или посчитать. А все тело вздрогнуло непроизвольно, как от лютой стужи. Стужи, которая растекалась от сердца… от самой души. Такой, которой можно заморозить все вокруг. И эту станцию. И эти проклятые льды. И весь этот гребаный мир! Все! Кроме боли. Всеобъемлющей. Бесконечной. Тоскливой.

Он сидел, опустив голову, тихо рыдая. Руки обжигали капли слез, падавших на них. Смешивались с кровью и грязью. Они смывали все, оставляя его чистого, голого, беззащитного перед страданиями. Ему было глубоко безразлично, на то, если бы сейчас сюда кто-то ворвался. Он, наверное. Даже ждал этого! Ждал скинуть оковы и обязанность, ответственность и груз. Убили б и хрен с ним! Тишина и покой. Наконец-то!

– Сука, - выдохнул он и в сердцах ударил кулаком по бетону.

Боли не было. Он ударил еще раз и еще.

– Сука, сука, сука! – заорал Данил уже в полную силу, проклиная и ненавидя всех и себя в том числе.

Себя больше.

Надо было остановиться! Надо было завершить все это еще тогда! Отказаться… не пускать ее! Пусть лучше бы он подох, чем она! Кому теперь молиться? Кого просить поменяться с ней местами?!

А некому, Байкал, дружище, некому! Только этим бетонным стенам, да темноте. Можешь еще морозу уличному помолиться. Или проклясть его. Можешь всех разом проклинать и ругать. Это. Ничего. Не. Изменит. Не воскресит. Не исправит. Ни ее, ни его… Теперь тебе остается только одно. Завершить начатое ими дело, если ты, конечно, мужик! И… А дальше… Дальше пулю голову. Больше потому, что никак…

Бульк… Рядом раздался глухой звук. Бульк… Бульк…

Петров поднял заплывшие глаза.

Младенец в банке встрепенулся. Раз… другой... Дернул маленькой ручкой. Ножкой.

Внутри зародилось странное чувство. Словно где-то в груди стало внезапно тепло.

Данил тяжело, со всхлипом вздохнул. Поморщился.

За ребрами кольнуло. Нет, не от грусти или печали… Это шевельнулся осколок, прилетевший ему в подмышку. Артерию, благо, не задело, но крови натекло как с поросенка. Отсюда и слабость.

Подтянув инкубатор к себе, он аккуратно поднял его, посмотрел на малыша.

Ребенок. Настоящий. Живой!

«Сын… Спаси сына», - вспыли ее слова перед смертью. Чьего сына? Сердце кольнуло, на этот раз не от осколка. Чьего сына? Ее? Его? Их?! От догадки Данилу стало плохо. Ее тошнота, температура… Плохое самочувствие, и настроение… Все встало на свои места. Так что… Наталья была… Беременна?! Но как? Когда? И… И-и-и-и-и как… Почему не сказала?!

Он дернул губами. Какая уже разница… Положив банку на колени, Данил медленно потрогал рану. Рубашка разорвана, под ней мокро. Дырка не глубокая, в мясе, но боль от нее сильная. Стреляет до самого глаза. А вот еще одна… В ноге… Выше колена… и еще одна – чуть ниже. Так его не хило оказывается, зацепило!..

– Тампонада! – сами собой вспомнились слова инструкторши в лагере на обучении. – Самое главное сразу остановить кровь! Если вытечет слишком много, уже не откачают. Потому мота-а-а-а-аем, ту-у-у-у-у-уго. Чем туже, тем лучше!..

Слова из другой жизни. Откуда-то из очень далекого прошлого. Такие тихие, словно дыхание ветра. Мир стал другим… Раньше все в нем было понятно. Это враг, в него стреляй. Это дырка – ее латай… А сейчас… А сейчас ничего не ясно. Об мира – тот, что снаружи и тот что внутри у Данила перевернулись мгновенно. Сначала погиб лучший друг. Столько прошли вместе… Вроде недавно познакомились, в той проклятой школе, ночью... А уже считай, целая жизнь прошла! Теперь вот она… Сколько еще смертей нужно этой ненасытной вселенной?! И наступит ли он тут когда-нибудь, мир этот?!

– Зато ты стал отцом… - тихонечко сказал внутренний голос.

Данил улыбнулся.

От-цом… Смешно… Он прошептал чуть громче: «Па-па»…

Губы сами собой растянулись в слабой улыбке. Мозг от недостачи кислорода и кровопотери начал бредить. Ему показалось, что малыш в банке улыбнулся ему в ответ…

– Эх, - подумал Петров, глубоко вздохнув. – А своего отца я так и не повидал… Жив ли старый?.. Так ведь за все это время и не поинтересовался! Даже не вспомнил! А теперь… Теперь, когда костлявая уже за спиной, дышит в затылок, готовясь поцеловать своими ледяными губами, почему-то вспомнился отец… Тот, из-за которого он и пошел в армию… По стопам, как говорится. Вредный. Упрямый. Хотел доказать, что не хуже… Доказал?!. Сын называется! Пол года не вспоминал, а как в жопу ужалили, так сразу про папу подумал… Но что уже сделаешь? Жаль, не позвонить, ни письмо не оставить о том, как его сын погиб…