Штрафная мразь

Обмен поручили старшине. Каждому досталось по алюминиевой кружке. Полную жестяную канистру занесли в офицерский блиндаж.

Освобождали трёх легкораненых штрафников, как проливших кровь и искупивших вину.

Среди них, Паша Одессит.

Во время боя он уничтожил пулемётный расчёт. Ротный послал представление на орден Красной звезды.

Пашка присел на корточки собирая свое нехитрое барахлишко в вещмешок.

– Ну вот, кажись и всё.
– Захлестнул петлю на горловине вещмешка, кинул свой тощий сидорок за спину.

Сказал:

– Прощевайте мужики. Вряд ли уже свидимся. Хотя...

Подошёл взводный, прощаясь, обнял, прижал к себе на секунду и отошел. Подтянулись остальные штрафники, им никто не мешал.

И тот, на котором уже не было вины, пошёл широким уверенным шагом честного человека. Ушёл, не оглядываясь на провожавших его с понурыми лицами штрафников. У оставшихся глаза брошенных детей.

На сердце — тоска. Совсем не такая, когда друзей хоронил. Черная, нехорошая.

Душу царапает мохнатый зверёк зависти. Усилием воли Лученков задавил в себе эту зверушку, свернул ей шею. Стал думать о том, что это ещё не всё, война не кончилась и Пашка идёт не к тёще на блины, а в обыкновенную стрелковую роту, где гибнут не меньше. Кажется зависть ушла…

Но радость не приходила: чужое, оно чужое и есть…

* * *

За неделю до нового, 1944 года, когда в морозном воздухе стояла тишина, и воздух был такой ароматный, пахнущий снегом, какой бывает только на Рождество, ночью пришло пополнение — озябшие парни с хмурыми лицами. Ушанки натянуты на самые брови, у всех опущены уши. Топтались у землянки старшины, получали обмундирование — валенки, тулупы, меховые рукавицы.

Задавали вопросы:

– Что за командировка?

– Тут все командировки одинаковые. Передок!

– А бабы здесь есть?

У старшины очень серьёзное лицо. Даже не похоже, что шутит.

– А как же! Есть одна. Машкой зовут. Да вон она бежит. Наверное вас увидела. Познакомиться хочет.

Вновь прибывшие переглядываются. В это время скрипя полозьями подъезжают сани. В них впряжена ротная мохноногая кобылка- Машка.

Вновь прибывшие штрафники переглядываются.

– А хлеба по скольку дают?

– По восемьсот!

– И приварок?

– И приварок.

– А наркомовские?

– Тоже!

– Ну мля! Слава богу... Попали на курорт!

И молодые, хмурые лица разглаживаются, довольно улыбаются. Потом их выстраивают, выкрикивают фамилии и уводят на передовую.

Ночью снова бой.

Во время ночной атаки был тяжело ранен капитан Половков.

Его зацепило уже у самых немецких окопов. Атака захлебнулась, и штрафники откатились назад. Уже в своих окопах выяснилось, что командир роты остался на нейтралке. Сразу же группа бойцов вместе лейтенантом Степанцовым поползли вытаскивать ротного. Зоя материлась и рвалась вместе с ними. Старший лейтенант Васильев приказал запереть её в землянке. Она продолжала рыдать и царапала бойцов, пытаясь вырваться и уйти вместе с группой. Назад никто не вернулся. Немцы обстреливали позиции штрафников из миномётов и прошивали их очередями из пулемётов.

С нейтральной полосы раздавались громкие крики и стоны раненых. В блиндаже из трубки полевого телефона рвался мат комдив. Он не соблюдал никаких позывных, не соблюдал никакой маскировки. Он просто орал:

– Найдите мне, Половкова! Живого или мёртвого, блять! У меня всё! Вперёд на хрен!

Капитана Половкова и тех, кто ещё был жив пытались вытащить всю ночь. На помощь отправили ещё одну группу добровольцев.

Назад приползли всего лишь двое легкораненых.

На следующее утро рота снова пошла в атаку. Его поддерживала артиллерия и минометы. Зоя вырвалась из землянки и побежала догонять роту. В руках у неё была только сумка с медикаментами.

Немцы открыли огонь. Бой шёл весь день. Когда стемнело, остатки роты снова вернулись в свои окопы. Капитана Половкова не нашли. Вдобавок потеряли Зою.

Комдив сорванным голосом приказал прекратить атаковать.

«Если так будем воевать, то в атаку скоро придётся идти самому вместе со штабом. Людей не останется!» — сказал он.

Уже под утро наблюдатель в бинокль увидел едва заметное движение на нейтральной полосе в сторону окопов штрафников.

Зоя тащила ротного!

Она нашла его без сознания. Постелила плащ-палатку рядом и перекатила на неё его тело.

Потом намотала на запястье руки угол плащ-палатки и волоком потащила раненого за собой.

Командир штрафной роты лежал на спине.

Она двигалась как большая гусеница, медленно пуская волну движения по своему телу. На несколько сантиметров подтягивала к себе плащ-палатку. Потом сгибалась в пояснице, толкаясь ногами и перебирая локтями, передвигалась вперёд на насколько сантиметров.

Долго отдыхала перед следующим рывком плащ- палатки на себя. Было не ясно, то ли она маскируется, то ли ранена и движется из последних сил.

С обеих замерли, гадая, дотянет или нет. Немцы прекратили стрелять, только пускали осветительные ракеты, словно освещая ей путь.

Желающих ползти навстречу пришлось удерживать.

– Куда-ааа?!
– Хрипел Васильев.
– А ну сидеть! Как только вылезете на бруствер, немцы вас всех накроют минами. А так может быть не тронут.

Уже под утро выскочили двое штрафников и затянули Зою с ротным в окоп.

Немцы открыли бешеный огонь в след .

Половков был еще жив. Пули перебили ему ноги. Ватные брюки набухли от крови, открытые глаза не мигая смотрели в небо. Он был без сознания.

Зоя была смертельно ранена в спину. Её даже не успели перевязать. В последнюю секунду она заслонила от пули любимого человека. И он остался жить.

Её смерть была случайной и глупой. Но кто сказал, что на войне бывают умные смерти? Любая смерть человека глупа и противоестественна. Вдвойне глупа, если погибает молодая, полная сил женщина.

Капитана Половкова отправили в госпиталь. Штрафники похоронили санинструктора Зою в отдельной могиле. В ближайшей деревне разобрали сарай. Из досок сбили гроб.

Хоронили в зимний морозный день. Яма, в которую опускали гроб, падал снег, к крышке гроба прилипли снежинки.

"На могилу тихо падают снежинки.

Свечи поминальные я зажгу надежде -

Больше не смогу я счастья ждать, как прежде. …"

Санитарная сумка и тетрадка со стихами — всё что осталось от молодой женщины.

Говорили, что у них с Половковым начиналась любовь... Но на войне любовные истории редко бывают с хорошим концом.