Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний

Радость Эйнштейна оказалась преждевременной и, конечно, не потому, что призывы «профессора» не одобрили со своих «высот» советские академики, а потому, что человечество еще не было готово к столь радикальным преобразованиям, и объявление Эйнштейном наступления эры нового мышления было, как выражаются канцеляристы, всего лишь «принято к сведению».

Эйнштейн же остался непреклонен до конца своих дней.

Поскольку эти заметки посвящены не только явлению Эйнштейна, но и годовщине его ухода, здесь будет уместно рассказать о его смерти.

Вот как пишет об этом Ч. Сноу:

«Последние годы жизни Эйнштейн постоянно болел. Его мучили болезни кишечника, печени и под конец тяжелое заболевание аорты. Он был лишен житейских удобств, часто страдал от острых болей, но оставался приветливым и спокойным, не обращая внимания на свою болезнь и приближение смерти. Смерть он встретил спокойно.

— Свою задачу на Земле я выполнил, — сказал он безо всякого сожаления.

В то воскресенье ночью на столике у его кровати лежала рукопись. В ней были новые уравнения, приводящие к единой теории поля, которую он никак не мог завершить. Он надеялся, что завтра боли утихнут, и он сможет поработать над рукописью. Но на рассвете произошел разрыв стенки аорты, и он умер».

Этот рассказ совпадает с воспоминаниями падчерицы Эйнштейна:

«Он говорил с глубоким спокойствием, даже с легким юмором о лечивших его врачах и ждал своего конца как неизбежного естественного события. Насколько бесстрашным он был в жизни, настолько тихо и смиренно встретил смерть. Этот мир он покинул без сентиментальности и без сожаления».

Кроме рукописи по теории поля на его столе осталось незавершенным и его очередное политическое обращение. Последняя написанная им фраза актуальна и сегодня, более чем через 40 лет:

«Повсеместно развязанные политические страсти требуют своих жертв».

Что ж, за жертвами дело не стало.

Эйнштейн, небезразличный к своей известности при жизни, категорически запретил все погребальные обряды. Могилы Эйнштейна на Земле не существует: по его завещанию он был кремирован и прах его развеян по ветру. Он вернулся в Космос, некогда случайно или неслучайно избравший его для передачи людям новой информации, открывшей эпоху нового мышления:

«Одиссей возвратился, пространством и временем полный».

Хотелось бы закончить эту часть беглого рассказа о прижизненном пути Эйнштейна опровержением еще одной легенды, вот уже полвека существующей на обывательском уровне: Эйнштейн никогда не был причастен к разработке атомной и водородной бомб, и хотя его теоретические выводы находят свое подтверждение и в некоторых процессах в микромире, его работы никакого отношения к атомному оружию не имели и не имеют, а известное письмо, положившее начало атомному проекту в США, было им подписано лишь потому, что он знал, что оставшиеся в Германии физики были близки к техническому решению атомной бомбы, и, помня об их предательстве, опасался, что они в своем стремлении угодить «фюреру» вложат это оружие в руки вермахта.

В заключительной части этих заметок следует остановиться еще на одной загадке Эйнштейна — его «увлечении» сионизмом. Это «увлечение» часто являлось предметом посмертных споров и шокировало многих его современников. Мемуаристы самого разного толка и биографы, как правило, говорят о нем вскользь, как о чем-то крайне малозначительном.

Вот как пишет об этом «академик главный Иоффе» в своей статье «Альберт Эйнштейн», написанной к пятилетию со дня его смерти:

«Столь же непродуманным является на мой взгляд его поддержка сионистского движения. Жена убедила его даже выступить на концерте, который был организован сионистами в синагоге».

Надо сказать, что эта, не вполне отвечающая грамматическим нормам, фраза соответствует духу всей статьи, написанной в известной манере «советского биографического жанра», то есть основной упор в ней делается на том, чего Эйнштейн недоучил, недопонял, недодумал, недоделал и на то, что он вообще все не так делал и думал, поскольку, в отличие от автора статьи, не был «вооружен марксистско-ленинским учением». Поэтому приведенная выше сентенция об эйнштейновских нехороших симпатиях и поступках в контексте всего сочинения даже не режет слух. Тем более, что Иоффе, мотивируя «сионистскую выходку» Эйнштейна с выступлением его в синагоге влиянием жены, сам того не зная, положил начало новой плодотворной теории сионистского влияния жен на неустойчивых физиков, которая расцвела пышным вонючим цветком в эпохальной «борьбе» «советских, людей» с Андреем Сахаровым.

Но если любой бывший «советский человек» хорошо понимает, почему «пролетарский ученый» и «марксист-ленинец» Иоффе осуждал поддержку сионизма Эйнштейном, то почему английский пэр Сноу назойливо повторяет одну и ту же фразу о том, что «Эйнштейн давно и окончательно порвал с еврейской общиной», а ему «навязывали роль знаменитого еврея», понять трудно, тем более, что именно в Англии в 1930 году своим первым изданием вышла книга «О сионизме. Речи и письма профессора Альберта Эйнштейна».

Вместе с тем сэр Чарльз Сноу совершенно прав в своем утверждении, что Эйнштейн был «последовательным интернационалистом» и «ненавидел всякое проявление сепаратизма и национализма», и именно в свете этих его твердых взглядов, основанных, как уже подробно говорилось выше, на изначальных убеждениях в необходимости полного объединения человечества, его «поддержка сионизма» выглядит парадоксом.

Попытаемся же разобраться в причинах этого удивительного факта биографии Альберта Эйнштейна.

Нынешним молодым людям бывшей Страны Советов, страстно желающим найти в своем родословии (или вставить туда за небольшую мзду) еврейскую бабушку, чтобы навсегда, или, как говорится, до лучших времен покинуть свою Родину, может показаться фантастикой, что совсем недавно поиском еврейских бабушек среди предков многочисленных «работников», «специалистов» и потенциальных выдвиженцев серьезно занималась (а может быть, в своем подполье занимается и поныне) многотысячная армия отставничков-кадровичков, руководимая и координируемая из тщательно законспирированных «центров». В связи с этой антисионистской настороженностью советской страны зубоскалы тех времен придумали несколько простейших приемов антисионистской диагностики, доступных для понимания даже на том уровне умственного развития, на котором находились высокооплачиваемые народом борцы с сионизмом.

Во-первых, рекомендовалось простейшее определение разницы между «просто евреем» и «евреем-сионистом», которого, естественно, никуда нельзя было «пущать»:

«Просто еврей — это тот еврей, который уже работает на данном предприятии, а еврей-сионист — это тот еврей, который хочет туда поступить и пришел наниматься на работу».

Во-вторых, в широко известные банки биографических данных, именуемые «анкетами», рекомендовалось рядом со знаменитой «пятой» графой «национальность» включить графу «пятую-А» с прямым вопросом:

«Был (была) ли в детстве евреем?».

Так вот, Эйнштейн, как свидетельствуют его биографы, в детстве евреем не был. Из немецкой школы он бежал до того, как успел почувствовать свою национальную принадлежность. Семья его была атеистической и чуждой еврейских традиций, а в Швейцарии за все долгие годы учебы о его происхождении никто ему не напоминал. Его круг общения в молодости формировался по интересам и симпатиям, а не по национальному признаку, и его первой женой стала по любви сербка Милева Марич. Таким образом, заявление сэра Чарльза Сноу о том, что Эйнштейн порвал с еврейской общиной, является ошибочным. Ибо ни в какой еврейской общине Эйнштейн никогда не состоял. Свою национальную принадлежность Эйнштейн осознал в зрелом возрасте: