Штурман дальнего плавания
Шрифт:
— Как, удалось соединить? Скоро кончаете? — спросил его Игорь.
Костя обернулся и увидел штурмана:
— Конечно соединили. Или, думаете, без вас справиться не могли?
Микешин не ответил боцману — сейчас препираться не хотелось.
— Передайте Михаилу Ивановичу, что скоро все будет готово; я приду на руль, — сказал рулевой.
Игорь, не задерживаясь больше на корме, побежал на мостик. После того как верхние ряды бревен ушли в море, возвращаться стало не так опасно, и он довольно быстро достиг спардека.
Ветер продолжал дуть с прежней
Несмотря ни на что, «Унжа» держалась. Держалась волею людей.
Когда Микешин вернулся на мостик, он ждал, хотел услышать похвалу, но капитан только спросил:
— Все благополучно, Игорь Петрович?.. Очень хорошо. Когда будет готов штуртрос?
Игорь не успел ответить: на мостик прибежал рулевой и стал к штурвалу.
Через несколько минут «Унжа» развернулась и пошла своим курсом.
Снова потянулись кажущиеся бесконечными штормовые часы…
В Темзу «Унжа» вошла с большим креном. На судне все было покрыто толстым слоем льда. Ванты превратились в одну сплошную ледяную полосу. Брашпиль высился на полубаке огромной бесформенной глыбой льда. С мостика свешивались массивные сосульки.
Пароход ненадолго задержали в Грейвсенде, местечке, где меняют лоцманов. «Унжу» все время фотографировали, настолько необычным казался вид судна, перенесшего жестокий шторм.
Лоцман, прибывший на борт, рассказал Галышеву, что в этот шторм в Северном море погибло несколько английских и иностранных судов. Он качал головой, посматривая на ледяную корку, покрывшую весь пароход, и поздравлял капитана с благополучным прибытием.
Когда наконец «Унжу» завели в один из многочисленных лондонских доков, Галышев облегченно вздохнул:
— Все хорошо, что хорошо кончается. Прошу помощников и механиков через полчасика зайти ко мне.
Микешин пришел в капитанскую каюту, когда там уже сидели стармех, Шалауров и Уськов. На столике стояла пузатая бутылка английского «шерри-бренди», открытая банка с сардинами, хлеб и масло.
Увидя Микешина, капитан улыбнулся и сказал хриплым, простуженным голосом:
— Ну вот, кажется, и все в сборе. Ваши помощники, наверное, заняты, Алексей Алексеевич?
Старший механик кивнул головой. Галышев наполнил рюмки.
— Товарищи, разрешите мне поздравить вас со счастливым приходом, — торжественно произнес он, поднимая свою рюмку. — Благодарю. Трудно было. И все-таки мы пришли. Вот тебе и «сборная команда»! Кто бы мог подумать? Орлы! С приходом и за счастливое плавание!
Все, за исключением Уськова, выпили.
— А что же вы, Куприян Гаврилович? — спросил капитан, увидев, что замполит сидит не двигаясь.
Уськов протестующе поднял ладони кверху и нахмурясь сказал:
— Вы пейте, а я не буду.
— Почему же? Совсем не пьете? — иронически спросил Микешин.
Уськов пожевал губами и уклончиво ответил:
— Иногда. А здесь не буду…
Стармех кашлянул, поставил пустую рюмку, поблагодарил капитана и вышел.
Шалауров и Микешин поднялись
вместе. Уже в дверях Игорь услышал, как Уськов сказал капитану:— Я бы вам не советовал устраивать такие сборища…
Приняв в Лондоне груз железа, «Унжа» пошла на Мурманск. На этот раз погода благоприятствовала плаванию, и судно, несмотря на неисправности в машине, через десять суток отдало якорь в Мурманском порту.
Над городом висело красное, похожее на луну солнце. Держались редкие для Мурманска крепкие морозы. В Кольском заливе прекратилось всякое движение из-за густого и плотного тумана. С рейда доносился печальный звон, — это стоящие на якорях суда подавали туманные сигналы…
Галышев наконец получил разрешение на ремонт.
У отдаленного причала стояла покрытая инеем «Унжа». В котлах спустили пар, выгребли жар из топок. Один за другим под разными предлогами уходили с нее матросы и кочегары, — никому не хотелось служить на этом замерзшем и заброшенном пароходе. Из старой команды осталось несколько человек.
Шалауров простудился и серьезно заболел. Галышев настоял на его отъезде в Ленинград. Старпомом капитан назначил Микешина.
Игоря это и обрадовало и немного испугало: в двадцать пять лет — старпом. Но за ремонт он взялся с рвением. И хотя дело шло медленнее, чем этого хотелось, все же оно продвигалось…
Уськов мало бывал на судне, он каждый день бегал на междугородную переговорную станцию и куда-то звонил.
Вскоре он пришел на «Унжу» и важно объявил:
— Меня отзывают. Сегодня уезжаю. Назначен на какой-то новый теплоход. Я так и думал, что меня здесь не оставят.
Когда Уськов, холодно попрощавшись с капитаном, начал спускаться с борта, находившийся на палубе Алексей Алексеевич тоненько захихикал:
— Уезжаете значит? А план кто будет выполнять, массы мобилизовать на скорейшее окончание ремонта, работать кто будет, а?
Уськов презрительно посмотрел на механика, ничего не ответил и, гордо выпятив грудь, зашагал к портовым воротам.
Об его отъезде никто не жалел.
Глава четвертая
Прошло около двух лет.
В один из редких приходов «Унжи» в Ленинград Микешина вызвали в Морскую инспекцию. Начальник инспекции, старый и опытный капитан, усадив Игоря в кресло, сказал:
— Решили послать тебя на «Тифлис», Игорь Петрович. Старшим помощником. Хватит плавать на «Унже». Согласен?
Игорь покраснел от удовольствия и смущения. Назначение было неожиданным. «Тифлис», один из лучших новых теплоходов Лондонской линии, славился своим образцовым порядком, спаянной командой, плававшей на нем бессменно с момента постройки судна. Капитаном на нем был Дрозд, опытный и требовательный моряк.
Да, старпом на «Тифлисе» — это не то что старпом на «Унже».
— Ну как, доволен? — спросил начальник Моринспекции, видя, что Микешин медлит с ответом.
— Очень доволен. А вот как капитан?