Шутки кончились. Книга стихов

Ты будешь Джерри — грызун и дрянь, известный умением кинуть в грязь и изворотливостью угря; коварный, как первый лёд.

Мы будем жить для отвода глаз в каком-нибудь Хьюстоне, штат Техас, и зрители будут смотреть на нас с пяти часов до шести.

Ты выдираешь мои усы, я сыплю мышьяк в твой швейцарский сыр, и каждый из нас этим, в общем, сыт, но шоу должно идти.

Весь двор в растяжках и язвах ям, вчера я бросил в тебя рояль, но есть подтекст, будто мы друзья, а это всё — суета.

Нам раз в неделю вручают чек. Жаль, сценарист позабыл прочесть, что жизнь мышонка короче, чем... короче, чем жизнь кота.

Надежда — в смене смешных гримас, в прыжках, в ехидном прищуре глаз, в отсутствии пафосных плоских фраз, в азарте, в гульбе, в стрельбе...

Ты сбрасываешь на меня буфет

кричу от боли кидаюсь вслед

бегу и вроде бы смерти нет

а есть только бег бег бег

декабрь 2008

ПАНИКА

После всё, что от них осталось,

привезли в обувной коробке

два служителя Ордена Идиотских Подвигов.

Говорят, был не бой, а танец:

взмахи, па, искры, свист и рокот.

Свидетели плакали в голос:

катарсис подлинный.

Говорят, узнав, как они погибли,

даже родня покатывалась со см

е

ху.

Впрочем, на панихиде всё было чинно.

Говорят, о них уже пишут гимны,

шьют в их честь сувениры из синтепона и меха,

тёзкам их наливают бесплатно в

и

на.

Говорят, без упоминания их имён

не обходится даже репортаж о погоде,

даже интервью с заштатной кухаркой.

Все подряд слетелись, как мухи на мёд,

и изрекают разные глупости, вроде:

«Видно, Буджум ошибистей Снарка!»

Прелесть в том, что кто бы как ни галдел,

какие бы умники ни кружили звенящим роем,

чьих бы ни задевали чувств,

действительное положение дел

известно только мёртвым героям.

И мне.

Но я промолчу.

сентябрь 2009

«Степан просыпается рано — после семи не выходит спать...»

Уважали дядю Стёпу

За такую высоту.

Шёл с работы дядя Стёпа —

Видно было за версту.

Сергей Михалков

Степан просыпается рано —

после семи не выходит спать.

Встаёт, стопкой книг подпирает

продавленную кровать.

Идёт умываться,

в проёме дверном не застряв едва.

Решает не бриться: зачем?

Весь день в дому куковать.

Стоит у конфорки, согнувшись,

накинув пальто из драпа:

«Как холодно, Господи,

а ведь уже середина лета...»

Квартиры в старинных домах

бывают похуже склепа.

Степан хочет сесть на стул,

но, подумав, садится на пол.

Вчера приходил репортёр —

микрофон на манер тарана.

Хотел секрет долголетия,

обстоятельства смерти сына,

рассказ, как живётся в бывшем Союзе

бывшему великану...

Степан бормотал бессвязно,

сидел пустым манекеном.

А что тут расскажешь? Автору

приспичило сдобрить поэму пафосом.

Мол, «будет герой жить вечно»...

Вечно.

Попробуй сам!

Сегодня мутно и тихо,

от пола ног не отнять.

Согреться бы как-то,

убить бы ещё полдня —

часов до шести: в шесть обычно

детишки приходят и в дверь звонят,

и тащат его во двор

показывать очередных щенят,

и вечно им нужно снимать с берёзы

какого-нибудь кота,

и виснут на нём, и просят:

«На плечах покатай!»

Но самое главное —

они ему не велят сутулиться.

Степан выдавливает себя

из сырой квартиры на улицу,

Степан распрямляет плечи,

вытягивается

во весь свой

огромный

Р О С Т,

Степан становится выше заборов,

выше вороньих гнёзд.

«Деда, а можешь достать до звёзд?»

<