Схватка за Амур

Семена Черныха Вагранов выбрал в помощники сам – он давно приметил этого молодого хваткого казака, по просьбе отца принятого в охрану генерал-губернатора. И, кажется, не ошибся.

– Ваше благородие, – подал голос только что вспомянутый казак, – на окоеме – гляньте справа – Маймачин, за ним – Кяхта, а еще правее – кака-то речушка, верно, Чикоя приток, и тама – околки.

Штабс-капитан вгляделся в указанном направлении – действительно, в белой пустыне прорисовались дома и юрты с дымками над ними, а правее от них – кучки деревьев, присыпанных снегом, – берез, ольхи, дубков, какие бывают в степи по долинам рек и речушек и называются в Сибири околками.

– Тама и заночевать можно, – сказал Семен. – И костер запалим – под берегом никто, поди-кось, не увидит.

Уже смеркалось, и Иван Васильевич долго не раздумывал. Действительно, лучшего места для ночлега в этой пустыне не найти. Кроме того, до Маймачина рукой подать, а он собирался сходить на разведку и найти жилище российского агента, названного ему Ребиндером. Где этот агент живет, ему показали на плане Маймачина, а вот где живет Кивдинский, было неизвестно, и Вагранов надеялся это выяснить.

Пока выбирали место, пока устанавливали палатку, совсем стемнело. Вагранов оставил Семена заниматься костром, обихаживанием лошадей и прочими бивуачными делами, а сам проверил кольты, спрятанные за пазухой кожушка, и пошел целиной к не столь уж далеким огонькам Маймачина.

3

Огней в Маймачине хватало. Раннюю зимнюю темноту разбавлял свет от ламп и свечей из окон немногочисленных деревянных домов, но главным образом – от бумажных разноцветных фонарей, обвесивших входы в питейные заведения, китайские трактиры xiaof`anguan, из которых через то и дело открывающиеся двери неслись музыка и пьяные крики: купцы изволили гулять после трудового дня.

Впрочем, в Маймачине, как и в Кяхте, кроме купцов и их приказчиков полно было околоторгового люда – грузчики и возчики, судейские крючкотворы и стражники, сборщики пошлины, воришки и просто бродяги всех мастей, так что Вагранову с его кудлатой бородой, драным кожухом и растоптанными сапогами затеряться среди них было нетрудно.

Дом агента стоял в переулке сразу за трактиром, вход в который был с торговой площади, в это время уже пустовавшей. Свет от фонарей сюда почти не дотягивался, два окна, выходящие в переулок, были темными, в одном – теплился огонек свечи. Вагранов постучал в стекло условным стуком, внутри метнулась тень, заслонившая свечу, потом за воротами звякнуло, наверное, щеколда входной двери, и заскрипел снег под шагами человека, спешащего к калитке.

– Sh'enme r'en? [75] – спросил мужской глуховатый голос.

Вагранов догадался, о чем спрашивают, ответил, как полагалось:

– Свой. Принес привет от Николая.

Загремел засов калитки, створка приоткрылась.

– Заходите.

Говорит с акцентом, отметил Иван Васильевич. Не понял, с каким, но не китайским. Китайцев, говорящих по-русски, он встречал в Иркутске и в Забайкалье. Впрочем, ничего особенного – на границе кого только ни встретишь.

75

Кто там? (кит.)

Он протиснулся в образовавшуюся щель. Агент быстро выглянул на улицу, никого не обнаружил и закрыл калитку на засов.

Вагранов ждал, глядя ему в спину, в наброшенную на плечи мохнатую шубу. Большой воротник был поднят и прикрывал голову.

Хозяин пошел впереди, гость за ним – к дому и в дом. На крыльце обмел голиком снег с сапог, прошел темные сени и жадно вдохнул тепло, пахнувшее из открывшейся двери. Подумал: каково-то в палатке Семену? Да и лошадкам не позавидуешь – мороз к ночи стал кусачим, добро хоть ветра нет.

Сесть агент не предложил, но засиживаться штабс-капитан и не собирался. Разглядывать агента тоже было некогда. Отметил мельком невосточное лицо, черные волнистые волосы, монгольские висячие усы и чуть зауженные темные глаза. Да больше при слабом свете свечи и невозможно было разглядеть. Хотя показалось, что где-то когда-то видел брезгливо провисшую нижнюю губу. Но мало ли кого и где он в своей жизни видел – не до того сейчас, не до того.

– Христофора Кивдинского знаешь? – сразу перешел он к делу.

– Знаю, – кивнул агент.

– Где живет – можешь сказать или показать?

– Когда нужно? – Агент посмотрел на тикающие на стене ходики. Они показывали восемь часов.

– Сейчас.

Не сказав больше ни слова, агент просунул руки в рукава шубы, напялил шапку и пошел к двери.

Как ни странно, дом, в котором жил Кивдинский, был одноэтажный – таких в Маймачине абсолютное большинство, – невелик и стоял наособицу на окраине торговой слободы. Парадная, если можно так сказать, дверь выходила на невысокое крылечко под навесом; по обе стороны от крыльца было по два окна, в одном горел свет керосиновой лампы.

Агент двинулся прямо к дому, видимо, посчитав, что гость намерен повидаться с Кивдинским – ему же никто не объяснил, зачем прибыл человек с российской стороны, – но Вагранов дернул его за рукав:

– Не надо беспокоить. Успеется.

– Я, однако, пойду домой, – сказал агент и, не дожидаясь согласия гостя, скрылся за углом.

Вагранов сердито фыркнул, но задерживать его не стал, а затаился под забором напротив дома. В общем-то, ему было сейчас не до агента: он ругал себя последними словами из-за плохой подготовки операции. Кто, спрашивается, мешал дать этому самому агенту предварительное задание – разузнать все необходимое о жизни Кивдинского в Маймачине: ну, там, с кем живет, в какое время бывает дома один, кто к нему и как часто ходит. «Тоже мне контрразведчик, – издевался над собой Иван Васильевич, – не узнавши броду, суешься в воду; все бы только выслужиться перед генералом!» Последнее было неправдой или почти неправдой, но штабс-капитан жалеть себя не собирался: поторопился, наделал ошибок – сам за них и отвечай. А ценой этих ошибок могла быть жизнь, и не только его, Ивана Вагранова, но и ни в чем не повинного Семена Черныха. «Поэтому, – решил он, – послежу часок за домом, а приду за Кивдинским после полуночи, в часы третьей стражи, если она здесь есть, что весьма сомнительно. Впрочем, и это надо проверить».

Внутреннего плана дома у Вагранова, разумеется, тоже не было, где там располагался на ночь Кивдинский – неизвестно, но это Ивана Васильевича не заботило: он не собирался взламывать запор и шариться по дому вслепую. Он выбрал предельно простой прием: подъехав к дому верхом, постучать в окно и заявить открывшему дверь, что у него сообщение от детей Кивдинского. Если откроет сам, оглушить, связать, погрузить на лошадь, как переметную суму и вывезти из слободы. Если же выйдет слуга, поднять небольшой шум, чтобы вышел хозяин, а дальше – по первому варианту, не забыв, конечно, оглушить и слугу.

Если бы Вагранов знал, что у Кивдинского есть телохранитель Хилок, который запросто может справиться с медведем, а таких противников, как штабс-капитан, ему маловато пяток на одну руку, он сто раз подумал бы, прежде чем пускаться на такую авантюру. Но, к счастью или к несчастью, ему это было неизвестно.

Свет в окне скоро погас и больше не зажигался за все время наблюдения за домом, а время это из-за холода, пронизывающего драную шубейку, казалось просто бесконечным. Никто из дома не выходил и в дом не входил. Постояв еще минут десять и окончательно замерзнув, Вагранов осторожно, обходя стороною центр слободы, двинулся на окраину и дальше в степь. Стражников на улицах не было, дорогу он запомнил, шел споро, не оглядываясь, так что добрался до бивуака довольно быстро. Там его ждал Семен с горячей похлебкой и чаем. Лошади были накормлены и напоены, укрыты от холода попонами; им, по предположению штабс-капитана, предстояло основательно потрудиться еще до рассвета: после похищения следовало как можно скорее перейти границу.