Сибирь, союзники и Колчак т.2
Шрифт:
1) Предоставляю главнокомандующему вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа генерал-лейтенанту атаману Семенову всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины, объединенной Российской верховной властью.
2) Поручаю генерал-лейтенанту атаману Семенову образовать органы государственного управления в пределах распространения его полноты власти.
Верховный Правитель адмирал Колчак.
Председатель Совета министров В. Пепеляев.
Директор канцелярии Верховного Правителя генерал-майор Мартьянов».
Указ этот остался на бумаге. Читинской власти не признал ни Владивосток, где свергнут был генерал
Дальний Восток рассыпался.
Стали появляться юмористические правительства, произошли потрясающие события в Николаевске-на-Амуре, где какие-то сверхбольшевики, изуверы, сожгли целый город и перерезали все население, но за целый год не произошло ни одного отрадного факта, который создал бы хоть какой-нибудь просвет.
Бесплодны оказались все попытки создать дальневосточный буфер из областей, которые не могут существовать собственными средствами. Тщетны оказались надежды и на союзников. Даже японцы ушли, увидев, какие громадные затраты им пришлось бы нести и как ничтожны были бы выгоды от принятия на содержание нежизнеспособного буферного и буффонадного государства.
Никто не выиграл от иркутской драмы: ни русские, ни иностранцы.
Падение омской власти и интересы союзников
Обзор иркутских событий должен был показать, что успех восстания зависел в значительной степени от того пассивного содействия ему со стороны союзников, которое они оказывали мятежникам, мешая решительным действиям правительственных войск и покровительствуя захвату железнодорожной полосы отрядами народно-революционной армии.
Чем руководствовались при этом союзники, сказать трудно. Предполагать, что все они наивно верили в политический вес и силу социалистического блока, едва ли можно. Надо остановиться, прежде всего, на отрицательном моменте: они все отказались от поддержки омского правительства и адмирала Колчака, которые не сумели предупредить катастрофы. Рассчитывать на восстановление фронта, оказывать поддержку в форме снабжения, снова отодвигать момент, когда восстановятся нормальные экономические сношения с Россией — все это признано было невозможным.
Это единство отрицательного отношения к правительству адмирала Колчака должно было привести тактически не только к отказу в дальнейшей его поддержке, но и к желанию скорейшей его ликвидации. Падение правительства могло упростить отношения и ускорить создание новой, более благоприятной конъюнктуры.
Чехи могли рассчитывать, что условия их эвакуации не только облегчатся, но и значительно улучшатся, так как новая власть, благодарная им за поддержку, не преминула бы оказать ряд льгот по вывозу имущества, кредитовать еще более щедро, чем Омское Правительство, которое даже в самое последнее время, в декабре, выдало чехо-войску в виде ссуды 15 миллионов рублей. Самое же главное, после переворота мог быть ускорен выезд, благодаря освобождению транспортных средств, в связи с воцарением гражданского мира.
По пути чехи захватывали все, что могли. Так, например, по распоряжению генерала Жанена они захватили несколько вагонов казенного масла стоимостью около двадцати тысяч рублей золотом.
Американцы — те всегда обнаруживали больше симпатий к левым течениям. К военным действиям они проявляли мало интереса. Их внимание привлекали по преимуществу экономические перспективы и потребности культурной России. С падением Российского Правительства они могли рассчитывать на скорейшее воссоединение всех частей России и оздоровление экономической жизни. Америка не могла не замечать к тому же растущей симпатии, и все большего сближения Российского Правительства с Японией, единственной страной, которая могла оказать на востоке военную поддержку власти в дальнейшей борьбе с большевиками. Америка должна была предпочесть единую Россию и прекращение войны, когда для нее открылся бы широкий простор
для торговой и предпринимательской работы.Япония, недостаточно определившая свою политику в Сибири, всегда интересовавшаяся преимущественно Дальним Востоком, могла равнодушно отнестись к падению правительства, рассчитывая, что на Востоке образуется новая власть, надежно связанная с Японией, а может быть, она была захвачена врасплох слишком резким изменением положения в Сибири и борьбой различных течений и взглядов на сибирский вопрос в самой Японии.
Об Англии нельзя сказать то же, что об Америке. Здесь, в Сибири, и на юге России, у Деникина, она принимала наиболее видное участие в снабжении армии и внимательно следила за ходом военных действий, но политические влияния в самой Англии толкали ее правительство на путь примирения с большевиками, и после того, как выяснился размер военных неудач Колчака и Деникина, Англия неизбежно должна была утратить интерес к судьбе Омского Правительства.
Наиболее, казалось бы, заинтересованной в судьбе Верховного Правителя и его правительства должна была бы быть Франция, «государственный тигр» которой, Клемансо, не раз брал на себя инициативу в выражении симпатий и обещаний адмиралу Колчаку. Но здесь, в Сибири, политика французских представителей слишком тесно сплелась с вопросами опеки над чехами, интересы, влияние и даже информация которых через полковника Бюксеншюца восходили к генералу Жанену и предопределяли в значительной степени решение иностранных комиссаров. Надо заметить, что и центральная французская власть, увлекшаяся идеей поддержки Румынии, Чехо-Словакии и Польши, в которых она рассчитывает увидеть санитарный пояс и оплот с востока, несколько, по-видимому, охладела к русско-французскому союзу, который ныне, в свете Версальского договора взаимной обороны (Лиги Наций) и при сложности русской внутренней проблемы, представляется отчасти излишним, отчасти слишком обременяющим и дорогим.
Таким образом, союзные державы не могли быть сколько-нибудь серьезно заинтересованы в поддержке и даже внимательном отношении к гибнущей власти. Наоборот, они могли легко поддаться тенденции ликвидировать эту власть. При существовании Российского Правительства пришлось бы говорить с большевиками через его голову, после его падения отношения значительно упростились бы.
Таково, думается мне, наиболее правдоподобное объяснение поведения союзников в Иркутске. Но если я нахожу мотивы для объяснения их поведения, то это не значит, что признаю его правильным.
Я глубоко убежден в наличности слишком серьезных экономических и политических интересов для самой тесной дружбы Чехо-Словацкой республики с Россией, но после всего пережитого в Сибири русский политический деятель, который будет выступать с защитой чехов, рискует нажить себе столько же неприятностей, сколько их пережил болгарофил Милюков после второй балканской войны. Иметь друзей в лице эсеров — это далеко еще не значит приобрести расположение русской демократии. Чехи политически прогадали, ибо союз с Россией мог бы обеспечить им путь к морю, снабжение сырьем и выгодный сбыт фабрикатов (готовых изделий. — Ред.).
Франция, которая тесно связала себя с чешским вопросом, тоже проиграла.
Не раз приходилось слышать на фронте, что среди общей ненависти к союзникам, которая нарождалась среди оборванных солдат и офицеров, когда они наблюдали за иностранными зрителями гражданской войны, выделялось особое озлобление против французов. Правильно или неправильно, русский солдат считает француза наиболее перед ним обязанным. Сознание, что русское наступление спасло Париж, глубоко вкоренилось в память русского офицера, и он не может теперь простить французам того насмешливого и покровительственного тона, который, как рассказывают, постоянно бросался в глаза и на фронте, и в тылу. Пусть это будет болезненная впечатлительность, дурные нервы, беспредметное раздражение, которое случайно направилось против французов, но они оставили в памяти русских людей два черных факта, которые не забудутся: оставление Одессы и выдача адмирала Колчака.