Сибирь в сердце японца

В бараке.

Я, продрогший до мозга костей, оказался один на противоположном от лагеря берегу. От холода я даже потерял сознание. Спасли меня конвоиры. Чтобы привести меня в сознание, они дергали меня за волосы и били по щекам. В конце концов на той же лодке они переправили меня в лагерь.

Товарищи, поджидая меня, не гасили печь. Я переоделся, и поскольку у меня зуб на зуб не попадал, был готов обнять эту печь. В течение получаса я никак не мог избавиться от дрожи. Выручил десятник, лейтенант Л у панд ин, который принес мне прикрытый сверху листом бумаги стакан водки. «Выпей это залпом, — сказал он, — иначе заработаешь воспаление легких». Я сделал так, как он сказал, и неожиданно почувствовал, что у меня в животе разгорается пожар. Дрожь мою как рукой сняло.

Когда на следующее утро я встретился с Яниным, он с усталым видом сказал мне: «За четыре года войны с Германией я не оказывался в таком ужасном положении. А тут как будто поседел».

* * *

С наступлением весны в Сибири на деревьях, которые называются черемухой, начинают цвести замечательные белые цветы. И стоит мне, путешествуя по Сибири, увидеть цветы черемухи, я сразу вспоминаю Нину, которую когда-то здесь встретил.

Дело было весной 1946 года. Мы тогда находились в 28 километрах от города Братска на строительстве БАМа и занимались вырубкой леса. Нина же была женой чекиста Евдокимова, входившего в администрацию лагеря. Нине было примерно 25 лет, она была мамой трехлетней Лильки. У этой женщины были красивые каштановые волосы, большие черные глаза и слегка выступающая вперед нижняя губа. Нину нельзя было назвать ни большой, ни маленькой, но она была очень стройной. Мне было тогда 24 года. Я был военнопленным, подданным страны, чья армия год тому назад потерпела поражение в Маньчжурии. Однажды Нина попросила меня нарвать черемухи, которая росла на берегу возле лагеря. Я с удовольствием выполнил ее просьбу и вернулся с огромным букетом цветов. Муж Нины часто бывал в длительных командировках и в тот день его тоже не было дома. Нина рассказывала, будто бы у него где-то есть подруга, и не мудрено, ведь в то время в Советском Союзе очень много мужчин погибло на войне. По некоторым данным на одного взрослого мужчину приходилось пять женщин. Нина топила печку и мыла пол в квартире. Русские любят мыть пол. Продолжая работать, Нина разговаривала со мной. В комнате стоял замечательный и неповторимый запах черемухи. Нина сказала, что в черемухе самое главное — это ее запах. Говорят, что под кустом черемухи очень трудно находиться одному: ее запах настолько пьянит, что обязательно хочется любить. Лицо Нины, слегка раскрасневшееся и вспотевшее, было очень красивым. Меня опьянила Нинина кожа, которая после зимы была необычного, молочно-белого цвета. У меня закружилась голова, и я решил сменить тему. Я рассказывал ей о группе женщин, присланных сюда на строительство шоссе. «Что же получается? — удивлялся я. — Такие молодые женщины! За что же их постигла такая ужасная участь? Мне их очень жалко». На что Нина ответила мне: «Наверное, это те женщины, которые во время войны хорошо ладили с немцами на оккупированной территории, в то время как мы едва не погибали от голода. Разве не должны они ответить за это?» Я удивился такой категоричности Нины. Действительно, я слышал, что были такие, которые во время войны помогали немцам. Но многие присланные в этот край женщины работали раньше на заводах, как и все, голодали, их арестовали за то, что они украли немного еды. Поэтому я не мог в то время согласиться со взглядами Нины. Но это не повлияло на нашу дружбу с ней. Нина с белыми ногами на кровати, рядом со спящей Лилькой. Нина, которая учила меня русским песням, была моей партнершей по танцам. Нина!..

Среди некоторых советских офицеров начали поговаривать о том, что наши отношения с Ниной перешли определенную черту. Вскоре в связи с переводом японских солдат из лагеря № 28, мне пришлось расстаться с Ниной. Однако нам посчастливилось увидеться еще раз в лагере Тайшета. В тот день также прекрасно цвела черемуха. Нина пригласила меня на борщ. В то время Нина уже жила в отдельном доме. У них был маленький медвежонок, которого держали в клетке. Когда я пришел к ним, медвежонок сломал клетку и выбежал на волю. Пыхтя, он бежал, распугивая лошадей.

С тех пор прошло немало лет, но всегда, когда я, путешествуя по Сибири, вижу цветущую черемуху, или же, когда в Японии цветут цветы сакуры и душистой дахны, я всегда вспоминаю Нину. Интересно, что она сейчас делает?

* * *

Дело было в конце февраля 1947 года. Советский Союз все еще не оправился от последствий войны. Хлеб, зерно, мясо и другие продукты распределялись по карточкам. В стране должна была проводиться денежная реформа. В обращении находилось очень много денег, но что-нибудь купить на них было нелегко. Процветали черный рынок, взяточничество. Одной из целей денежной реформы была ликвидация денег, накопленных на черном рынке. Скажем, хлеб, который официально стоил 5 рублей, на рынке продавали за 30 рублей. Все было дорого. Когда советские рабочие узнавали о том, сколько получают японские военнопленные для пропитания, они с завистью говорили: «О, у вас положение лучше, чем у нас!» На посты, связанные с распределением продуктов, назначали, как правило, честных людей. Мы их тоже тщательно проверяли по накладным и по остаткам продуктов. Заведующей магазином в нашем лагере была в то время тридцатилетняя женщина по имени Полина. В понимании японцев такой магазин — это государственное торговое заведение, где продаются различные товары повседневного спроса. Магазин при лагере был распределительным пунктом для снабжения советских людей, работавших в лагере.

Полина была вдовой с двумя маленькими мальчиками пяти и четырех лет. Высокая, довольно крепкая, румяная, она производила впечатление крупной женщины. В больших глазах ее, однако, таилась грусть, что придавало ей какое-то очарование. Полина выглядела замкнутым человеком, но за ее необщительностью скрывались присущие русским женщинам доброта и чуткость.

В феврале в Сибири всегда холодно. Даже в конце месяца по утрам бывало минус 30°, что впрочем не мешало выгонять нас как можно раньше на работу. По мнению начальства, по скованной морозом земле легче двигаются машины.

Как-то вечером Полина уехала на грузовике в Братск, чтобы привезти мяса для работающих в лагере.

Когда она спозаранку вернулась, на улице еще было темно. Зимой здесь рассвет наступал медленно. И даже когда начинало светать, в воздухе долгое время висела дымка, задерживавшая приход утра.

Полина, стоя около весов, взвешивала полученное мясо и расписывалась в накладной. Потом, уже в кладовой, она еще раз пересчитала количество туш. Обычно с грузовика мясо сгружали четыре конвоира и за ними следил лейтенант Гипшер, он отвечал за довольствие для японских военнопленных. После завтрака Полина еще раз начала сверять списки с наличными продуктами и обнаружила недостачу — не хватало одной тушки барана. Расстроенная Полина решила сообщить о пропаже начальнику лагеря. «Товарищ Постников, — сказала она, — в Братске, получая продукты, я хорошо проверила их количество. Теперь же, не хватает одного барана. Ведь было десять штук, и я никак не могла ошибиться. Что мне делать, ведь это просто ужасно!» Начальник лагеря, выбритый до синевы, сказал: «Просто удивительно, кто же присутствовал, когда мясо снимали с грузовика?» — «Было четыре конвоира, начальник снабжения японских военнопленных Гипшер и я.» — «А вы поискали поблизости, может упало в снег?» — «Конечно же, мы все обыскали. Я чувствую, что кто-то украл это мясо». Полина сказала то, что думала.

Она говорила очень искренне и не оставалось ничего другого, как поверить ей. Тут начальник спросил: «А не было поблизости японских военнопленных?» Услышав это, Полина сникла, ей были неприятны эти разговоры. «Почему здесь должны быть японские военнопленные? Я ведь сказала, кто здесь был», — Полина неплохо относилась к японцам и не любила начальника лагеря. Но поскольку Полина находилась в его подчинении, ей не оставалось ничего другого, как сказать: «Товарищ начальник, у меня есть идея. Вы знаете пса Абрека, принадлежащего лейтенанту Лупандину? Как вы смотрите на то, если мы используем собаку в поисках мяса?» «Это хорошая мысль. Давайте попросим товарища Лупандина. Скажите, что я на это тоже согласен», — ответил он.

Лейтенант Лупандин жил вместе с женой в одной из комнат дома, стоявшего между хлебозаводом и магазином. Он любил животных, и у него был охотничий пес Абрек. Для хозяина самой большой радостью было ходить с ним на охоту. По тогдашним ценам Абрек стоил более двух тысяч рублей. Это была очень хорошо дрессированная, смелая и крупная собака с хорошим чутьем. Лупандин рассказывал, что, увидев Абрека, он стал копить на него деньги и продал для этого одежду.

Лупандин знал много пословиц, анекдотов и шуток, любил песни и часто их напевал. Я до сих пор помню некоторые услышанные от него анекдоты. Благодаря Лупандину мои знания русского языка значительно расширились. Я хорошо помню, например, как он мне разъяснил, что такое бабье лето. Лупандин был хорошим человеком. К нам, военнопленным, он относился доброжелательно. В присутствии начальства Лупандин делал вид, будто держал нас в строгости. Когда же свидетелей не было, он был достаточно мягким, и никогда не выгонял нас на работу, если мы не могли идти. Лупандин прошел немецкий плен и частенько, не вдаваясь в подробности, говаривал: «Ваша жизнь в плену не идет ни в какое сравнение с тем, как жили мы в Германии».

Лейтенант был блондин, высокого роста, с веснушчатым лицом и широковатым носом. Уголки его глаз были несколько опущены. Несмотря на свои 33 года, он, очевидно, из-за долгой жизни в плену, выглядел значительно старше. У Лупандина была любимая жена, полька. Я несколько раз бывал у них в гостях. Перед обедом и ужином они обязательно целовались. Однажды он мне сказал, что польские женщины замечательные жены, они лиричные, словно музыка Шопена, и очень ласковые.

Когда Лупандину сказали, что хотят привлечь на поиски Абрека, он воспротивился. Лупандин сознавал, что пес может за это поплатиться. Однако начальник лагеря и Полина настаивали, и лейтенант согласился, но при условии, что в поиске барана будет участвовать чекист Евдокимов.

Абрек ночью, как правило, спал в квартире, а днем — в своей конуре. Это была очень умная и красивая собака. Мне кажется, что у животных красота и ум сопутствуют друг другу. Лупандин взял Абрека, довел его до места пропажи и на глазах Евдокимова и начальника лагеря спустил с поводка, сказав: «Давай немножко поработаем. Я тебя прошу. Бедная тетя Полина оказалась в тяжелом положении». Абрек весело повилял хвостом, как бы убеждая хозяина, что он все понял. Затем Лупандин дал понюхать собаке баранину и пошел за ней. За ним последовали Евдокимов, начальник лагеря, Полина и я. В тот день мы должны были встретиться с Лупандиным, чтобы согласовать некоторые вопросы по работе, поэтому я и оказался у него дома. Абрек быстро пошел в лес, понюхал деревья, но почему-то его, словно магнитом, тянуло в сторону казармы конвоиров. Абрек вел себя очень активно, словно заранее знал, где находится мясо, и это встревожило Лупандина: «Абрек, куда же ты идешь?» Пес, словно получив одобрение, решительно повернул ко входу в казарму конвоиров. Лупандин сказал: «Не знаю почему, но Абрек хочет войти в эту казарму. Так что вам придется нас туда пустить». «Хорошо, немного подождите, я сейчас пойду к командиру конвоя и поговорю с ним», — ответил Евдокимов. С этими словами он вошел в казарму.

Дело в том, что жилище конвоиров было неприкосновенным, и кроме Евдокимова, который являлся непосредственным начальником конвоиров, а в данном случае выполнял роль следователя, никто не имел права входить туда для обыска. Несколько минут спустя Евдокимов вышел. «Так уж и быть, заходите, но только Лупандин и Като», — сказал он. Абрек сразу забежал в помещение. Солдаты зашумели: «Что такое, что за безобразие! Это вам что, конура собачья? Не наглейте, из этого ничего хорошего не выйдет!» Один солдат, чистивший карабин, наставил дуло на собаку, пытаясь ее испугать. Со всех сторон неслись крики и свист. Молодой командир крикнул: «Тише!» Солдаты на миг замолчали, не отводя глаз от собаки. Они были приучены подчиняться только своему непосредственному начальнику. Даже если рядом находился более старший по званию офицер, они его не слушали. Однажды в Братске по дороге, где работали пленные, должен был проехать генерал из строительного управления. Но охранявший нас конвоир не получал приказа от своего непосредственного начальника и не пропускал генерала. Последний стал спорить, но тогда конвоир наставил на него свой автомат. Машину пришлось повернуть назад.