Сибирских улиц тихий ад

– Ну что, Алексей Степанович, достукались, - сказала полковник Чернобородова с сожалением и укором в усталом голосе.
– А мы ведь вас предупреждали. Не вняли, не прислушались...

– Я пока не знаю, в чем, собственно, дело, госпожа Чернобородова, - вежливо и спокойно начал Ганшин, но Галина тут же перебила его.

– Полковник Чернобородова, так надлежит вам обращаться.
– В голосе на секунду блеснул металл.
– А дело у нас простое и - увы - слишком ясное. Ваша писанина?
– Она взяла со стола газету и протянула Ганшину.

Ганшин взял газету из тонких, изящных, но сильных пальцев и сделал вид, что углубился в ее изучение.

Собственно, изучать было нечего. Ганшин узнал ее с первого взгляда. Это была одна из тех частных газет, что за последние годы повырастали в городе, как грибы после дождя, и так же быстро гнили на корню. Газета была за прошлый год, там напечатан рассказ, его собственный, не переводной. Делая вид, что изучает ее, Ганшин подготавливал надлежащий достойный ответ.

– Рассказ мой, - наконец, кивнул он, выразительно подчеркивая слово "рассказ".
– Какое он имеет отношение к вам?

– Самое прямое, к сожалению.
– Галина протяжно вздохнула.
– Герой вашего так называемого рассказа, Алексей Степанович, на протяжении двадцати страниц трижды ложится в постель с разными женщинами, причем это выписано с такими грязными подробностями...
– Она брезгливо передернула плечами. Вы знаете, Алексей Степанович, как можно охарактеризовать вашу деятельность? Такими писульками вы подрываете моральные устои нашего высокоморального народа. Вы развращаете нашу здоровую молодежь и уводите ее от великих идеалов в лоно мещанских постельных концепций. Вы...
– При упоминании о "здоровой молодежи" Ганшин усмехнулся, невольно вспомнив пьяных казаков на остановке.
– Не усмехайтесь, не усмехайтесь, Алексей Степанович. Все это более серьезно, чем вам кажется. Как бы вам плакать в итоге не пришлось.

Угрожаешь?
– с накатившей внезапно веселой злостью подумал Ганшин, ну, я сейчас тебе!..

– Разрешите вам возразить, полковник, - с очень серьезным видом сказал он.
– Вы, очевидно, невнимательно прочитали данное произведение. В нем я не только не развращаю и не отвлекаю, но напротив, всеми силами борюсь за нравственность и высокие идеалы. Ведь в чем там суть? Три отрицательных женских персонажа сбивают положительного, но слабохарактерного героя с добродетельной стези и затаскивают к себе в постель. Но несмотря на все их ухищрения, герой все же находит в себе нравственные силы вырваться из их цепких лап и возвращается в лоно семьи, к своей высокоморальной жене, которая, в силу своей высокой морали, конечно же прощает его. Здесь проходит ассоциация с притчей о блудном сыне, которая помните, как кончилась?

– Ах, Алексей Степанович, Алексей Степанович, - покачала головой полковник Чернобородова.
– Если бы это было так! Но у вас же все иначе. Все эти ужасные подробные описания... Да и жена, если уж она такая высокоморальная, не потащит своего мужа в постель, а займет какой-нибудь полезной работой по дому.

– А может, она мечтает стать матерью-героиней?
– веселясь в душе, воскликнул Ганшин.
– И нарожать стране кучу здоровых детей? Неужели вы до сих пор считаете, что детей находят в капусте? Или может, их все же делают в столь ненавистной вам постели?

Галина резко хлопнула ладонью по столу. Ее лицо, ставшее злым и надменным, утратило всякую привлекательность.

Шутки кончились, подумал Ганшин. Теперь перед ним сидел полковник ГУВД и олицетворял собой Власть. И внезапно вдруг в памяти всплыли слова, сказанные по телефону мерзким голосом: "Он родился, Алексей Степанович".

– Я не намерена дальше вести эту глупую и никчемную дискуссию, - с металлом в голосе резко сказала полковник. Короче, считайте, что вы получили последнее предупреждение оставить вашу безнравственную и подрывающую устои деятельность. Распишитесь о предупреждении и можете быть свободны. Пока, - многозначительно добавила она, пододвигая ему заполненный бланк.

– То, что рассказ вышел год назад, конечно, не имеет никакого значения?
– со слабой надеждой пробормотал Ганшин, изучая бланк. Ничего интересного, стандартные формулировки.

– А хоть двадцать, - прогремела сталью полковник.
– У таких преступлений не установлен срок давности. Подписывайте!

Ганшин черкнул на бланке, положил ручку. Дело сделано, он свободен. Как сказала полковник, пока... И тут Ганшина черт дернул.

Подавшись вперед над столом и поймав сползшую с колен сумку, он прямо взглянул в холодные серые глаза Галины.

– А вы не боитесь, Галина Максимовна?
– тихо сказал он.
– Звезда ведь уже зажглась. Выгляните в окно. Вон она, висит над городом. Вам не страшно при взгляде на нее?

С удовлетворением и удивлением Ганшин увидел, как расширились серые глаза, как порвалась и исчезла из них непробиваемая властная пелена, как резко побледнело лицо

– Уходите, - едва шевеля побелевшими губами прошептала Галина.

И Ганшину на миг самому стало страшно. Ни слова больше не говоря, он встал и пошел к двери, забыв попрощаться.

Прикрывая за собой дверь, он обернулся. Галина по-прежнему сидела за столом и глядела, но не в окно, а на крышку стола остановившимся, невидящим взглядом. У нее было выражение смертельно испуганной, загнанной в угол простой слабой женщины. Сильные пальцы бессознательно мяли только что подписанный Ганшиным бланк...

И с чего это я ляпнул вдруг про звезду, думал Ганшин, трясясь в почти пустом по вечернему времени автобусе. А ведь она испугалась. Она явно испугалась. Она что-то знает про эту звезду. Власти что-то знают, что-то они знают страшное, такое, чего сами боятся. А я ведь всегда думал, что не существует на свете такого, чего могут бояться наши власти. Оказывается, есть. Интересно вот только, что?

Пахло бензином и пылью. Солнце давно уже село, воздух наливался синевой, хотя жара еще не спала. Из окна автобуса была ясно видна низко висящая над домами багровая звезда.

7

Двор был пуст, как кладбище, даже в песочнице не возилась обычная детвора. Ганшин подошел к крыльцу, помахивая сумкой и все еще думая над выражением лица полковника Чернобородовой, так странно отреагировавшей на его, в общем-то безобидные, слова. Он уже поставил ногу на выщербленную ступеньку крыльца, как дверь подъезда с треском распахнулась. На крыльцо вышли двое. Взглянув на них, Ганшин сразу затосковал.

Если бы он еще не ступил на крыльцо, то мог бы пройти мимо и переждать в соседнем подъезде. Но теперь это явно походило бы на бегство, а хищники всегда преследуют убегающих. Поэтому Ганшин смело шагнул еще на одну ступеньку и принял влево, давая дорогу идущим навстречу. Двое, как по команде, приняли вправо, снова загородив проход. Между ними было еще две ступеньки, и Ганшин судорожно дернулся вправо, но здоровенная ручища ухватила его за пиджак.

– Что за безобразие, - еле слышно пролепетал Ганшин, не пробуя, однако, вырваться из мощного захвата.
– Дайте пройти.