Сибирских улиц тихий ад

– У вас тут курят?
– почему-то полушепотом спросил он, вытягивая из кармана измятую пачку "Беломора".

Худой двинул к нему по столу консервную банку.

– Курите, Алексей Степанович. Разговор, судя по всему, будет долгий.

Выжидающее молчание кончилось, и Ганшин почувствовал себя несколько уютнее. Он сунул в рот папиросу. Протянутая рука щелкнула зажигалкой. Ганшин успел разглядеть узловатые пальцы, покрытые редкими черными волосками.

– Может, мы как-нибудь... э-э...
– протянул он, затягиваясь.
– А то, я вижу, вы меня знаете...

– Прошу прощения, - пробасил худой.
– Иванов Иван Иванович, к вашим услугам.

– Очень приятно, - кивнул Ганшин, хотя приятного было мало. И сидеть неудобно на продавленной кровати, скрипящей при каждом движении.

Иванов молчал, так что ход предстояло делать Ганшину. В машине Ганшин был слишком ошеломлен, чтобы о чем-то думать, но теперь пришел в себя и в голове зароились самые разные предположения. На милицию не похоже - не тот стиль. Чернодородова бы просто не выпустила его. Тем более, не безопасность... Кто же тогда? И вообще Ганшина сбивало с толку жуткое несоответствие между окружающей обстановкой и обращением. Какие-нибудь вшивые мафиози, со злостью подумал он, зная уже, что ошибается. Мафиози нынче не ютятся по халупам, не тот век. Если бы это были мафиози, он бы сидел сейчас в роскошном офисе какой-нибудь "фирмы" или в не менее роскошной частной квартире. Со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами...

Молчание затянулось до неприличия и надо было что-то говорить.

– Значит, вы пригласили меня сюда...
– стряхивая пепел в банку, неопределенно начал Ганшин.

– Не я, - пробасил из-за лампы Иванов.
– Я всего лишь референт. Хотя уполномочен начать переговоры.

– Ну, тогда начинайте, - раздраженно сказал Ганшин. Мне будет любопытно узнать, о чем пойдут наши с вами переговоры.

– Разумеется, о книге.
– Ганшин точно не видел, но ему показалось, что Иванов усмехнулся.
– Вы же писатель.

– А вы, значит, издатели?
– затягиваясь, спросил Ганшин.

– Издатели.
– Лысая голова склонилась, на миг ослепив Ганшина бликами.
– И заказчики.

– Интересно, интересно, - сказал Ганшин, чувствуя нарастающее возбуждение.
– Что же вы сидите в такой... гм... Он запнулся, не решаясь обидеть собеседника.

– Пусть вас не смущает обстановка, Алексей Степанович. Завтра мы переезжаем. Конечно, мы могли бы пригласить вас завтра в более приличное место, но время... Время не ждет.

– Что, такая уж срочная работа?
– подпустил насмешку Ганшин.

– Очень срочная, - серьезно пробасил Иванов.

– Видите ли, - задумчиво протянул Ганшин, - я никогда не писал на заказ...

– Знаю, Алексей Степанович, - снова кивнул Иванов.
– Мы многое про вас знаем. Ведь не думаете же вы, что мы стали бы приглашать кого ни попадя.

Обычная лесть, с усмешкой подумал Ганшин, после чего он врежет.

– Но это будет не совсем заказ. Собственно, мы собираемся заказать лишь тему. А уж что вы там напишите...

– И что я должен написать?
– очень вежливо осведомился Ганшин.

– Правду, Алексей Степанович. Правду, как вы ее видите и будете видеть. Ничто другое нас не интересует.

Вот и подбираемся к сути, подумал Ганшин. Шутки кончились. Осталось выяснить, кто это они и какая правда им требуется.

Папироса догорела, и Ганшин с сожалением задавил ее в банке.

– И кто же все-таки вы?
– чуть охрипшим голосом спросил он.
– Вернее, кого вы представляете?

– Совершено уместный вопрос, Алексей Степанович, - кивнул, рассыпая по комнате блики, Иванов.
– И я отвечу на него. Договор тоже готов, осталось лишь подписать. но сначала мне бы хотелось сделать маленькое вступление. Ну, рассказать предысторию нынешнего дела. Скажем так.

Внезапно Ганшину показалось, что из-под кровати потянуло по ногам сыростью. Пронесся мимолетный запах болотной тины и прокисшей воды. Из соседней комнаты раздались звуки тяжелой поступи, словно там задумчиво расхаживал кто-то большой и грузный. Но едва Ганшин стал прислушиваться, все стихло.

– Когда-то давным-давно, - продолжал Иванов, - в истории человечества случилось одно уникальное Событие. Сведения о нем дошли до нашего времени. Мало того, они изменили весь ход мировой истории. И произошло это лишь потому, что даже в те далекие времена, на заре цивилизации, нашлись пять человек, которые написали о Событии правду, как она им представлялась. Конечно, это не была Абсолютная Правда. Малограмотные, невежественные, полудикие, они многого не поняли из того, что видели и слышали, они многое исказили в свете своих представлений о происходящем, но даже эта искаженная - я предпочитаю пользоваться термином "субъективная" - правда изменила историю и привела мир к тому состоянию, в котором он пребывает сейчас.

– Постойте!
– воскликнул Ганшин, чувствуя бегущий по спине холодок.
– Но ведь вы говорите о... Хотя их было четверо.

– Пятеро, Алексей Степанович. Только в пятом субъективная правда наиболее приближалась к Абсолютной Истине и позднее была отвергнута набирающей силу Церковью, хотя сочинение это не утрачено и не забыто окончательно. Существует еще Евангелие от Фомы.

Направление, в котором пошел разговор, отчего-то пробудило в Ганшине страх. Он злился на этот страх, пытался подавить его, но ничего не мог поделать. Ему стало казаться, что стены комнатушки пытаются сдвинуться и раздавить сидящих в ней, и лишь колеблющийся огонек лампы на столе сдерживает их на время. Но если лампа погаснет...

– Я все же не понимаю, к чему вы ведете, - устало пробормотал он, с силой потерев лицо ладонями.

– Слушайте дальше и все поймете.

Стараясь обрести утраченное равновесие, Ганшин закурил папиросу, а Иванов продолжал:

– А теперь представьте себе, Алексей Степанович, что бы случилось, если бы не было этих пятерых? Само Событие ничуть бы не изменилось. Но оказало бы оно такое влияние на двухтысячелетнюю историю человечества?

– Существуют еще устные пересказы, - промямлил Ганшин.
– Фольклор...

– Нет, Алексей Степанович, устные предания заглохли бы в течение одного-двух веков. И даже в самом лучшем случае, до нас бы они дошли настолько искаженными и перевранными, что коренным образом отличались бы от Истины. Мир просто избрал бы другое направление развития и сейчас все было бы по-другому. Я не имею в виду, лучше или хуже, а просто по-другому. Такова сила письменного свидетельства очевидцев.

– Но...
– начал было Ганшин, однако, Иванов тут же прервал его.

– Теперь представьте себе, Алексей Степанович, представьте чисто умозрительно, что сейчас, через две тысячи лет, происходит еще одно Событие. Совершенно иного плана, но схожее с первым в одном - в своей уникальности.

– Понятно, - медленно протянул Ганшин.
– Не знаю, что вы имеете в виду под этим словом, но логика ваша такова: происходит Событие, и вам нужны очевидцы, которые будут описывать его.

– Совершенно верно, Алексей Степанович, за одним уточнением. Нам не нужны очевидцы. Нам хватит и одного, но зато профессионала, привыкшего и любящего писать правду. Разумеется, я говорю о субъективной правде.

– И вы хотите возложить это на меня. А вам не кажется, что такое должно происходить спонтанно, по велению, так сказать, сердца?