Сила басурманская

– Егор.

– А я Милонега. Странствуешь?

– Можно и так сказать. На юг еду.

– Тогда будь нашим гостем!

Ефрейтор прикинул, что ночевать все равно где-то надо, а уж если как-нибудь столковаться с Милонегой Драгомиловной, то вообще будет здорово. И купец очень кстати в отъезде.

– Только я завтра того, уеду.

– Жаль! – пылко воскликнула девушка, дотронулась до дембельского плеча, и Егора как током ударило. – Тебе у нас понравится.

«Многообещающе!» – отметил Емельянов-младший, похлопывая лежащий в кармане счастливый золотой ключ.

– А это кто? – Милонега заметила Колобка.

– Хлеборобот я, – буркнул каравай. – Я думал, вы обо мне и не вспомните, голубки. Воркуйте, воркуйте.

Колобок отвернулся. Повисла неловкая пауза.

– Поедемте скорей! – Девушка поднялась на цыпочки и чмокнула ефрейтора Емелю в щеку, отчего его бросило в жар.

Следуя за бричкой на тяжеловозе, Егор предвкушал нескучный вечер в обществе рыжей сударыни: «Кажись, сговорчивая… Надо же, уже целуется… Милонега Драгомиловна… Мало того, что милая два раза, так еще и перспективная нега в конце имени!»

Купеческая дочь всячески укрепляла уверенность дембеля в назревающем бурном романтическом приключении. Демонстрируя классический солнечный темперамент, девушка вертелась, осыпала парня бесконечными вопросами и щебетала, щебетала, щебетала:

– Вот подружки обзавидуются!.. А ты женатый? Вот здорово! Ты такой сильный, как они тебя испугались!.. Но ты же не страшный… Одежда потешная. Жаль, маменька в деревне. Хотя отчего же жаль? Наоборот! А не тот ли ты богатырь Егорий, который вместе с Иваном… Ты?! Вот так притча! Теперь я тебя никуда не отпущу! Точно говорю, девки будут локти кусать! Какой ты весь здоровенский! Неутомимый витязь, спаситель прекрасных дев…

Дом купца, конечно, не был княжеской хороминой или боярским теремом, но по богатству уступал им самую малость. Слуги подхватили раненого извозчика, увели на задний двор, ловкий парнишка принял у Егора кобылку, а Милонега крепко взяла дембеля за руку и потащила внутрь.

В сенях девушка прильнула к могучей груди ефрейтора.

– Отдохни, перекуси, в баньку сходи, а вечерком видно будет, – продышала купеческая дочка прямо в ухо Егору, снова лобызнула его в щеку и упорхнула, оставив гостя на попечение слуг.

Когда стемнело, к распаренному, нежащемуся на кровати дембелю пришла чернавка:

– Хозяйка очень ждет тебя, богатырь.

Может, тон сказанного или какой-то намек в словах заставил Егора ошалеть окончательно. «Очень ждет» звучало так призывно…

Чернавка проводила воронежца до двери и удалилась. Пришло время решительных действий. Весь день томившийся всяческими альковными фантазиями парень решил брать крепость прямым штурмом. Он скинул мягкие порты и рубаху, выданные слугами, и остался нагишом.

«Вот сейчас войду и скажу: „О, прекраснейшая из дев!“ и так далее», – подумал Егор, распахивая дверь.

– О, прекраснейшая… Издеваетесь, что ли?!

Милонега Драгомиловна была не одна. С ней стояли подружки. Четыре пары округлившихся глаз уставились на ефрейтора Емелю в костюме Адама.

– Везет тебе, Милка, – завистливо выдавила крайняя слева девка и убежала вон из светлицы.

Остальные предпочли просто отвернуться, но отчего-то не слишком торопились.

Красный как рак дембель выскользнул обратно в полутемный коридор.

В общем, Егор ночевал в одиночестве и уехал рано утром. Чернавка собрала еды в дорогу, а на вопрос о купеческой дочке сказала:

– Попрощаться не получится, богатырь. Милонега Драгомиловна ночует у подружки.

«Позорище-то какое, – сокрушался, качаясь в седле, Егор. – Просто отрыв башки. Ловелас хренов».

* * *

Родина кочевника – степь. Дом степняка – юрта или шатер. Пора в путь – разобрал, приехал на новое стойбище – собрал. В общем, где кинул пожитки, там и жилище.

Народная мудрость толкует юрту как символ мироздания. Когда разбираешь дом, наступает хаос. Установка юрты олицетворяет воссоздание гармонии и порядка. Поэтично и философски, однако. Если бы еще кочевники не были столь воинственны.

Тандыр-хану нравилось наблюдать за сборкой юрт. Вот нукеры бережно снимают с повозки и устанавливают столб – основание жилища, его опору. Вокруг возводится решетчатый остов, опирающийся на жерди, к столбу крепится круговое навершие, а там уж дело доходит до теплой кошмы.

Сегодня повелитель орды распорядился сделать двухдневную остановку на отдых. Хан был доволен: взяв несколько мелких городов и деревень, мангало-тартары собрали неплохую добычу. Часть стад и награбленные ценности уже отправили домой, в степи. То-то порадуются оставшиеся там сварливые жены. Слабая, растянутая внутренними раздорами Эрэфия обеспечит кочевому государству Тандыр-хана несколько лет сытости и процветания.

Но вождь не привык тешить себя сытным бытом, он не глупая баба, стремящаяся к теплой неге. Тандыр, всю жизнь проходивший в простых нарядах воина и пастуха, стремит свой мысленный взор дальше на Закат, туда, где суша рано или поздно сдается Последнему морю.

Великая степь перемелет слабых белолицых воинов, сделает самых глупых из них безропотными харачу, сильные станут наемными бойцами, идущими в бой первыми, а женщины сделаются рабынями и наложницами лучших мангало-тартар.

Каждую ночь Тандыр-хану снится черный господин, он утверждает: весь мир падет к ногам немолодого рыжеволосого кочевника, нужно лишь следовать за темным духом.

Хан отвлекся от дум, когда все юрты были уже установлены. Запылали костры, запахло жарящимся мясом. Эрэфийцы вырастили кочевникам жирную и вкусную скотину.

Вечером Тандыр прогулялся по лагерю, разбитому лучшим туменом. Его начальник Уминай-багатур сопровождал хана. Вождь гордился Уминаем, как отец гордится сыном, но темник был старшим сыном Полбеды-батыра – лучшего друга, кровного брата Тандыр-хана. Самому ему Вечное Небо подарило сыновей позже, и они, в силу младости, еще не ходили в походы. Уминай-багатур радовал сердце повелителя степи, в его тумене был установлен суровый порядок, а сам здоровяк снискал заслуженное уважение каждого воина.