Сила двух начал
Шрифт:
— Да, мой господин, как вам будет угодно.
Дальнейший путь Северус и Волан-де-Морт проделали молча. Марго чувствовала, что вот-вот впадет в бессознательность, но еще могла удерживать себя в сознании, используя всю свою волю. Ощутила, что Северус остановился, раздался звук открываемой двери. Пожиратель внес во мрак темницы и положил на грубый пол, тут же выйдя в коридор. Скрипнула закрываемая дверь…
— Ты лично будешь отвечать за пребывание Марго в темнице,— донесся до волшебницы еле слышный голос Волан-де-Морта,— смотри, чтобы никто не зашел к ней. Завтра ночью тебя сменят.
— Как прикажете, повелитель,— откликнулся Северус,— я не спущу глаз с ее темницы. Только, боюсь, до следующей ночи Марго не протянет….
Эта фраза стала последним, что
… Она идет по туманной равнине, пытаясь выбраться на свет. Но туман все сгущается – теперь не видно даже земли под ногами…. Только что белесого цвета, он становится грязно-серым, затем – темно-серым, как грозовое облако. Марго чувствует нехватку воздуха, видит вокруг вспышки молний…. Одна из них проносится мимо нее, волшебница вскрикивает, чувствуя боль в руке. Оглядывает свою руку, по которой, как огонь по траве, распространяется жгучий ожог. Ту же боль она чувствует и в ногах, и в другой руке, и в боку, и в груди… она кричит в безысходности, чувствуя сжигающий жар по всему телу, мечется, но понимает, что спасения нет…. Ей никто не поможет… Она совершенно одна…
— Очнись, Марго,— слышит волшебница чей-то полный тревоги и заботы голос,— выйди из мрака. Ты должна жить…
Она повиновалась тому голосу, что дал ей надежду, вложила всю свою волю, чтобы выйти из плена…. И, открыв глаза, увидела не туман и молнии, а бледное лицо Снегга, что тут же озарилось улыбкой облегчения.
— Ты молодец, Марго,— произнес он тихо,— ты справилась с мраком в душе, и теперь я смогу вылечить тебя.
Марго, ощутив, как кожу предплечья дернуло, глянула на руку и невольно ужаснулась: рубец, бывший здесь недавно, воспалился, превратившись в гнойную рану, которую теперь нарывало. Опустила взгляд вниз, и увидела, что такие же раны и на груди, и на животе, и на ногах. Это ее так испугало, что Марго не обратила особого внимания на то, что лежит на кровати совсем без одежды.
— Все случилось так, как вы говорили, Северус,— прохрипела волшебница с усилием, и тут же почувствовала, как заботливые руки Пожирателя укладывают ее вновь на кровать.— Вы предупреждали моего отца, что рубцы станут ранами, не поддающимися лечению, но он проигнорировал это предупреждение, возжелав мести. В том кошмаре, откуда вы меня вытащили, я была в грозовом облаке и ощущала удары молний в местах ран….
— Ты не должна разговаривать,— произнес Северус требовательно, но одновременно и мягко,— Ты пробыла в темницах целый день, не приходя в себя, и уже вечером тобой завладела лихорадка. Я мог лишь смотреть, как ты мечешься в бреду, как один за другим твои рубцы превращаются в гнойные нарывы – повелитель не разрешал мне помочь тебе, наблюдая твои страдания. И только ночью, когда ты закричала от боли, заметавшись, словно тебя пытали, твой отец сжалился над тобой, позволил мне перенести тебя в комнату, и помочь. Но я боялся, что могу не успеть, поэтому обратился к тебе, чтобы ты смогла выбраться сама. Теперь все плохое позади, и я смогу позаботиться о тебе.
Марго хотела что-то сказать, но почувствовала, что Северус вливает ей в рот противную на вкус микстуру. Проглотить ее помогло лишь осознание того, что благодаря ней она поправится, волшебница почувствовала, что проваливается в сон…
— Спи, Марго, сон тебе сейчас необходим,— еле услышала она голос Северуса,— а я разберусь с твоими ранами. Они сложны, но все же излечимы…
… Когда проснулась, волшебница не помнила своих снов – но знала точно, что в них не было ни туманного плена, ни молний. Открыв глаза, она увидела Северуса, что склонился над ней. Попыталась подняться… и тут же рухнула обратно – во всем теле была жуткая слабость.
— Не шевелись, Марго,— услышала она тихий голос Пожирателя,— тебе станет еще хуже…
Волшебница невольно подчинилась – но все же подняла руку в желании узнать состояние раны. И в ужасе распахнула глаза – кожа на несколько дюймов вокруг раны покраснела и опухла, натянувшись до предела, сама же рана сочилась беспрестанно гноем…. Марго тронула рану и вскрикнула непроизвольно, ощутив боль.
—
Вы говорили, что вылечите меня, Северус,— произнесла она, почувствовав, как слезы горечи замутняют зрение,— почему же все стало хуже? Ведь такие раны по всему моему телу?Северус помедлил, прежде чем ответить, тяжело вздохнул…
— За тот день, что ты спала, я перепробовал все – но раны воспалились настолько, что гной в них не убрать теперь так просто – он появляется вновь и вновь. Область воспаления распространяется дальше по телу, это не удается остановить, скоро она покроет все твое тело, ведь ран много…
Марго заплакала, понимая всю безнадежность ситуации – ее отец, запретив Северусу сразу вылечить ее, обрек на долгие мучения, что закончатся смертью…
— Не отчаивайся, Марго – я буду бороться за твою жизнь,— произнес Снегг тихо,— буду делать все возможное…
— И все усилия пропадут,— откликнулась волшебница,— я умру, и единственной радостью для меня будет то, что я все же сохранила свою честь…
Она подумала о смерти спокойно, чувствуя, что больше не плачет. И радовалась в душе – скоро она сможет встретиться с матерью, и никогда больше не увидит ни Волан-де-Морта, ни медальон… Медальон…. Если бы он был с ней…
— Мне может помочь лишь медальон,— прошептала Марго через силу,— найдите моего отца, Северус, скажите, если он не даст мне медальон на пару минут, я умру…
Северус тут же вышел из комнаты, а Марго осталось лишь ждать, молясь, чтобы отец сжалился и спас ее…. Ее сознание все быстрее и быстрее замутнялось, и не впасть вновь в сон волшебнице стоило больших усилий. Но она все же дождалась – в какой-то момент дверь хлопнула, и в комнату зашли Северус и Волан-де-Морт.
— Так что, все действительно плохо?— спросил Темный Лорд у Марго холодно.
— Посмотри на меня и сам поймешь,— прохрипела она в ответ.
Северус откинул одеяло, открыв тело Марго – до жути обезображенное, превращенное в один страшный нарыв…
— Можешь использовать медальон,— сказал Волан-де-Морт, обрадовав волшебницу. Она протянула руку, в которую маг вложил серебристый кружок медальона, с усилием надела его на шею за цепочку….
— Я могу затянуть почти все раны за раз, но если гной не убрать, это не поможет,— произнесла Марго,— вы должны открыть на моем теле, поперек всех нарывов, кровавые раны и вытянуть из них гной. Лучше, если будете действовать вдвоем. После я закрою все раны.
Понимая, что нужно встать, Марго чуть приподнялась – но от сильной слабости упала на кровать вновь. Тут же ее подхватил на руки Северус, и, поставив на ноги возле кровати, обездвижил – только так Марго теперь могла стоять. Она порадовалась тому, что не смогла, даже если бы захотела, посмотреть на свое тело – сейчас ей была нужна вся воля, и страх только помешал бы. Волшебница кивнула отцу и Северусу и тут же почувствовала по всему телу ноющую боль – открывались раны, сочащиеся гноем пополам с кровью, и эта жуткая смесь выходила под действием заклятий Волан-де-Мота и Снегга. Вскоре все тело Марго нестерпимо жгло, ковер под ее ногами был в крови, и волшебница почувствовала, что теряет сознание от сильной слабости. Но она использовала всю свою волю, чтобы остаться в сознании, и, различив кивок Снегга, что означал конец его и Волан-де-Морта работы, сжала в руках медальон, взмолившись об исцелении. Тут же медальон нагрелся, наполняя тело Марго силой, он закрывал одна за другой все раны, залечив их в минуты. На это ушли все его резервы – сразу после она ощутила, что впадает в бессознательность, и уже не видела, как ее, падающую, подхватил Северус.
— Я бы не спас ее, если бы Марго не вспомнила о медальоне,— произнес Пожиратель с горечью, кладя Марго на кровать,— эти раны погубили бы ее…
— И медальон остался бы без своей хозяйки,— откликнулся Волан-де-Морт равнодушно,— сейчас он должен быть у меня, Северус.
Пожиратель, осторожно сняв с шеи девушки за цепочку серебристый кружок медальона, протянул его Темному Лорду.
— Неужели вам все равно, что станет с вашей дочерью, повелитель?— спросил он бесцветным тоном,— неужели она вам совсем не дорога?