Сильнее смерти

Леди Саммерхэй ахнула.

– Брайан!

– Тот субъект, за которого она вышла замуж, пьет. Год назад ей пришлось уйти от него и забрать с собой ребенка; были к тому и другие причины. Послушай, мама, это неприятно, но ты должна знать: на развод нет никакой надежды.
– Он повысил голос: - И не пытайся переубеждать меня. Это бесполезно.

С приятного лица леди Саммерхэй словно упала маска; она сжала руки.

Уж очень внезапно обрушилась на Брайана жизнь, которая до сих пор была для него лишь серией "юридических казусов"! Это слишком жестоко. Видимо, сын сам чувствует это, хотя и не понимает, в чем тут дело. Какая неприятная, ужасная новость!

Он взял ее руку и поднес к губам.

– Не унывай, мама! Она счастлива, и я тоже.

Леди Саммерхэй пробормотала:

– Но разве... но разве... это грозит скандалом?

– Надеюсь, что нет; во всяком случае, этот скрипач обо всем знает.

– Общество не прощает таких вещей.

– Что ж, я очень огорчен за тебя, мама.

– О Брайан!

Это восклицание задело его.

– Нет нужды кому-нибудь рассказывать об этом, мама! Мы не знаем еще, что будет дальше.

Леди Саммерхэй почувствовала боль и пустоту в сердце. Женщина, с которой она не знакома, само происхождение которой было сомнительным, а замужество, видимо, тоже запятнало ее, - какая-то сирена, это ясно! Как все это тяжело! Она верила в сына, мечтала, что он займет положение в обществе, надеялась, что он, безусловно, достигнет многого!

Она спросила слабым голосом;

– Этот майор Уинтон - светский человек?

– Вполне. Но она будет достойной парой для кого угодно. И самая гордая женщина, какую я встречал. Если ты не знаешь, как тебе держаться с ней, - не беспокойся! Ей ничего ни от кого не нужно, могу заверить тебя. Она не примет подачек.

– Это очень мило!
– Но, взглянув на сына, леди Саммерхэй вдруг почувствовала, что ей грозит опасность быть вытесненной из его сердца. Она сказала холодно: - Вы собираетесь жить вместе, открыто?

– Если она захочет.

– Ты еще не знаешь?

– Я скоро узнаю.

Книга о сновидениях упала с ее колен. Она подошла к камину и стала там, глядя на сына. Куда девалась его веселость? Лицо его казалось ей чужим. Она вспомнила, как однажды в Уидрингтонском парке, разозлившись на своего пони, он промчался мимо нее, и лицо у него было такое же, а вьющиеся волосы стояли дыбом, как у чертенка. Она печально сказала:

– Но не мог же ты думать, что я буду довольна всем этим! Брайан, даже если она такая, как ты говоришь, - не кроется ли здесь какая-нибудь интрига?

– Чем больше людей будет против нее, тем больше я буду ее любить.

Леди Саммерхэй вздохнула.

– А как собирается поступить тот скрипач? Я однажды слышала его игру.

– С точки зрения морали и по закону его нельзя привлечь к суду. Я только молю бога, чтобы он сам поднял дело о разводе, и тогда я смогу жениться на ней. Но Джип говорит, что он не захочет.

– Джип? Это ее имя?
– Ее охватило вдруг желание, отнюдь не дружественное, увидеть эту женщину.
– Ты приведешь ее ко мне? Я здесь одна до среды.

– Я не думаю, что она придет. Мама, какая она чудесная!

Улыбка пробежала по губам матери. "Ну, конечно! Афродита! А дальше что?"

– Майор Уинтон знает?

– Да.

– Что же он говорит?

– Он так же, как и ты, считает, что все это очень неприятно. Но в ее положении - все неприятно!

В сердце леди Саммерхэй словно открылся шлюз, и она разразилась потоком слов:

– Ах, голубчик, не можешь ли ты положить этому конец? Я знаю много случаев, когда такие вещи кончались плохо. Ведь не напрасно же существуют законы и правила приличия, поверь мне! Их влияние слишком велико. Разве что какие-нибудь особенные люди в каких-то особых условиях добиваются своего. Не думай, что я буду тебе препятствовать, но трудности все равно возникнут. Другое дело, если бы ты был писателем или артистом, который может работать где угодно и жить даже в пустыне. Но твоя работа - здесь, в Лондоне. Непременно подумай как следует, прежде чем пойти против общества! Это легко сказать, что никому нет до тебя дела, но ты увидишь, что это не так, Брайан! И сумеешь ли ты в конце концов сделать ее счастливой?

Заметив выражение его лица, она умолкла.

– Мама, ты, должно быть, не понимаешь. Я так предан ей, что для меня не существует ничего, кроме нее.

– Может быть, ты околдован?

– Я сказал то, что есть. Спокойной ночи!

– Разве ты не пообедаешь со мной, мой мальчик? Но он ушел; досада, тревога, тоска одолевали леди Саммерхэй. Она обедала в одиночестве, печальная и безутешная.

Саммерхэй пошел прямо домой. Фонари ярко горели в сумерках ранней осени; пронизывающий ветер то там, то здесь срывал желтые листья с платанов. Это был час, когда вечерняя синева меняет облик города, когда резкие очертания предметов смягчаются, становятся более зыбкими, таинственными, когда печаль, окутывающая людей и все эти деревья и дома, спускается на крыльях фантазии и наполняет душу поэзией. Но Саммерхэй все еще слышал голос матери и впервые почувствовал, что идет против всех. Ему уже казалось, что на лицах у прохожих какое-то другое выражение. Сейчас уже ничего не придется принимать как должное! А он принадлежит к той среде, где все принимается за должное. Он еще неясно понимал все это. Но уже начинал, как выражаются няньки, "смыслить": ему предстоит защищаться от общества.

Вставляя ключ в замочную скважину, он вспомнил тот день, когда впервые открывал эту дверь Джип, которая вошла словно украдкой и в то же время с каким-то вызовом. Теперь все будет вызовом! Он разжег камин в гостиной и принялся выдвигать ящики, раскладывать, рвать и жечь бумаги, составлять списки, упаковывать. Покончив с этим, он сел и закурил. В комнате было тихо, и казалось, образ Джип незримо наполняет ее собой,

Закрыв глаза, он увидел ее у камина - там она стояла, повернувшись к нему лицом, собираясь уходить. Чем больше она любит его, тем больше будет любить ее он! И он сказал вслух: "Клянусь богом!" Старый скоч-терьер Оссиан вышел из угла и ткнулся длинным черным носом в руку хозяина.

– Иди сюда, Осей! Добрый пес Осе!
– И, успокоенный теплом этого лохматого тела, примостившегося рядом с ним в кресле, Саммерхэй заснул у камина, в котором тлело его прошлое.

ГЛАВА XI

Хотя Джип всегда ходила по улицам не оглядываясь, она совершенно ясно чувствовала, что Саммерхэй стоит там, где они расстались, и смотрит, как она идет к дому на Бэри-стрит. Она сама удивлялась силе своего чувства, как купальщица, прыгнувшая в море, удивляется, когда волна уносит ее и ноги не достают дна.

Уже вторую ночь подряд Джип почти не спала; час за часом прислушивалась она к звону Большого Бэна. За завтраком она сообщила отцу о том, что вновь появился Фьорсен. Услышав эту новость, он окинул дочь проницательным взглядом.

– И что же, Джип?

– Я рассказала ему.

Любопытство, осуждение, на которое у него не было права, восхищение ее мужеством, боязнь за последствия, беспокойство за нее, захваченную бурным истоком любви, - все эти чувства читались на его лице.

– Как же он это принял?