Сильнее жизни - 2
Шрифт:
На стене выкрашенной серовато-зеленой краской висело небольшое зеркало, и я, мгновение поколебавшись, все же решилась на себя взглянуть. Что же, на первый взгляд ничего страшного. По крайней мере, тело было довольно молодым, лет двадцати восьми. Мне все-таки полостью удалось восстановить оболочку, и теперь никто бы не смог подумать, что еще несколько часов назад она была мертва. Лицо утратило синюшную бледность, на щеках выступил румянец, губы начали розоветь. Бинт скрывал волосы, но я знала, что они светлые и коротко пострижены перед операцией. Лишь только глаза... Я помнила,
Прилив силы обострил все чувства. Теперь я могла видеть, слышать, ощущать всех, кто находился в этом здании. С тихим стоном я опустилась на колени, под гнетом боли, страха, отчаяния и слабой, робкой надежды. Их так много... этих людей, которые страдают. Наверное, мне не стоило настолько открываться именно здесь. Так непредусмотрительно и опасно...
И все же, один голос, я игнорировать не могла. По-прежнему стараясь, чтобы меня не заметили, спустилась на два этажа вниз. Без труда пройдя пост медсестры, оказалась в родильном отделении. У окна, прислонившись лбом к стеклу, стоял невысокий человек. Его пальцы с силой вцепились в подоконник, а спина сотрясалась от несдерживаемых рыданий. Я его сразу же узнала.
– Она жива?
– я подошла к нему поближе и положила руку ему на плечо, стараясь успокоить, утешить. Все еще дрожа от рыданий, но уже более осмысленно мужчина посмотрел на меня, видимо не узнав.
– Она... да... с ней все будет в порядке. Но ребенок... Мы так долго не могли иметь детей, и когда Ириша забеременела... А теперь он умирает, и врачи не знают, как ему помочь.
– Мне жаль, - я опустила глаза. Пустые, ничего не значащие, ни на что не влияющие слова. Чем провинился перед этим миром малыш, только начавший жить? И справедливо ли дать ему умереть?
– Ты же знаешь, что ничем не сможешь помочь, - в голове я услышала голос Кадмиель, - каждый из них проживает свою собственную жизнь. Ты не вправе вмешиваться.
– Жизнь? У малыша ее не было. Он умирает, не успев родиться, - так же мысленно возразила я.
– Такова его судьба, - голос ангела стал громче, словно пытаясь перекричать мои мысли.
– Я вас вспомнил, - нерешительный голос мужчины отвлек меня от разговора с Кадмиель, - это ведь были вы? Там, на дороге?
– Да, - я печально улыбнулась, наблюдая за тем, как оживившееся на мгновение лицо человека теряет краски, становится хмурым и печальным, - спасибо за помощь. Не знаю, что со мной было, если бы не вы.
– Не стоит меня благодарить, - он вздохнул, и я поняла, что сейчас его мысли далеко, вместе с малышом, который борется за жизнь. Но если все так, как сказала Кадмиель, у него нет ни малейшего шанса.
Поняв, что никакими словами сожаления не облегчить горя отца, я от него отошла. Мысли со страшной скоростью вертелись в голове, сменяя друг друга, плавно приводя меня к одному: я ангел, и я здесь. А на остальное... на остальных в данную минуту мне просто плевать. А кто говорил, что мою сущность что-то сможет изменить?
Проникнуть в отделение для новорожденных оказалось труднее. Но "убедив" медсестру меня
провести в реанимацию, я без труда почувствовала слабую искру жизни. Подойдя к контейнеру, увидела крошечное сморщенное синюшное тельце. Наверное, несколько лет назад, в той, другой жизни эта картина разорвала бы мне сердце. Но с тех пор мне пришлось увидеть и пережить слишком много...Отключив электропитание, и проигнорировав слабый протест медсестры, находящейся под моим контролем, я открыла инкубатор и взяла ребенка на руки.
– Что же, малыш! Там, наверху не слишком в нас верят. Но мы очень сильно их удивим.
Новорожденный смотрел на меня совершенно осмысленным взглядом, словно понимал о чем с ним говорю и внезапно я почувствовала слабый отголосок сожаления. Сожаления о том, что в моей жизни никогда не будет такого вот малыша со смуглой кожей и темными глазами. Что же, судя по всему, эмоции окружающих влияют на меня куда сильнее, чем я надеялась. А это значит, что надо как можно скорее уходить отсюда.
Прижав малыша к груди, я закрыла глаза, представляя, как нас обоих обволакивает свет. Моя кожа стала горячей, и ребенок, видимо что-то почувствовав, слабо пискнул. Стараясь не отвлекаться, я мягко коснулась его силой, потихоньку вливая ее в это хрупкое тельце. Не знаю, сколько это заняло времени, но когда снова открыла глаза, у меня на руках лежал абсолютно здоровый карапуз, с нежно-розовой кожей, пухлыми щечками и сморщенным в плаче курносым носиком, демонстрирующий всю мощь своих легких.
– Удачи тебе малыш, - шепнула я, нежно целуя его в макушку и передавая медсестре.
Через мгновение я покинула палату, стремясь оказаться подальше от места, где мои человеческие чувства могли вырваться на свободу.
– Ты совершила большую ошибку, вмешавшись в его судьбу, - никак не среагировав на голос Кадмиель в моей голове, я вернулась к себе, надеясь, что моего отсутствия никто не заметил. Не думаю, что кто-то из пациентов был бы способен разгуливать по больнице через несколько часов после операции на мозге.
– Мне пришлось позаботиться и об этом, - мне послышалось, или в голосе ангела, помимо назидательности, промелькнуло еще и ехидство? Впрочем, в этом не было ничего странного. Кадмиель, как и я раньше была человеком. Вот только ее смерть была не столь "зажигательной" как моя.
– У меня еще есть время?
– спросила я, укладываясь в постель. Почувствовав что-то холодное на груди, я прикоснулась к кулону: он слегка потускнел, утратив свой кровавый оттенок.
– Исцеление забирает много сил, - пояснила ангел, - ты должна понять, что тебя послали сюда не за этим.
– Знаю, - я прикрыла кулон халатом.
– Он будет недоволен, что ты нарушила его указания, - Кадмиель и не думала останавливаться. Впрочем, я тоже была упряма. Наверное, гены... прошлого воплощения.
– В таком случае, я поясню все ему лично!
– почти фыркнула я, в тайне радуясь, что новая оболочка позволяет демонстрировать такое обилие эмоций.
– Я тебя предупредила, - последнее слово я предоставила озвучить ей, и уже через мгновение осталась совершенно одна. Впрочем, ненадолго.