Сильные духом (Это было под Ровно)

…Валя сделала лишь шаг вперед в кабинете Коха, как к ней в два прыжка подскочила огромная овчарка. Валя вздрогнула.

Раздался громкий окрик:

— На место! — и собака отошла прочь.

В глубине, под портретом Гитлера, за массивным столом, развалившись в кресле, восседал упитанный, холеный немец с усиками под Гитлера с длинными рыжими ресницами. Поодаль от него стояло трое гестаповцев в черной униформе.

Кох молча показал ей на стул, в середине комнаты. Едва Валя подошла к стулу, один из гестаповцев встал между ней и Кохом, другой занял место за спинкой стула. Третий находился у стены, позади Коха, немного правее гаулейтера. На фоне черного драпри, скрадывавшего одежду гестаповца, весь в блестящих пуговицах, пряжках и значках, он казался зловещим. Валя заметила, как шевельнулось драпри, и в ту же секунду увидела высунувшуюся из складок тяжелой ткани оскаленную морду овчарки.

— Почему вы не хотите ехать в Германию? — услышала Валя голос Коха. Он сидел, уставясь в листок бумаги, в котором она узнала свое заявление. Валя немного замялась и замедлила с ответом. — Почему вы не хотите ехать в Германию? — повторил Кох, поднимая на девушку глаза. — Вы девушка немецкой крови, были бы полезны в фатерланде.

— Моя мама серьезно больна, — тихо произнесла Валя, стараясь говорить как можно убедительнее. — Мама больна, а кроме нее, у меня сестры… После гибели отца я зарабатываю и содержу всю семью. Прошу вас, господин гаулейтер, разрешить мне остаться здесь. Я знаю немецкий, русский, украинский и польский, я могу и здесь принести пользу Германии.

— Где вы познакомились с офицером Зибертом? — спросил Кох, смотря на нее в упор.

— Познакомились случайно, в поезде… Потом он заезжал к нам по дороге с фронта…

— А есть у вас документы, что ваши предки выходцы из Германии?

— Документы были у отца. Они пропали, когда он был убит.

Кох стал любезнее. Разговаривая то на немецком, то на польском языке, которым он владел в совершенстве, он расспрашивал девушку о настроениях в городе, интересовался, с кем еще из немецких офицеров она знакома. Когда в числе знакомых она назвала не только сотрудников рейхскомиссариата, но и гестаповцев, в том числе фон Ортеля, Кох был удовлетворен.

— Хорошо, ступайте. Пусть зайдет лейтенант Зиберт.

Вместе с адъютантом Валя вышла в приемную.

Под взглядами сидевших там офицеров она не могла ни словом обмолвиться с Кузнецовым, чтобы не выдать себя. А Вале так хотелось сказать обо всем, что она видела в кабинете. Кузнецов заметил что-то похожее на сомнение в ее взгляде. Он поднял голову, как бы говоря: «Ничего, все будет так, как надо», а во взгляде его была просьба: «Уходи!..» Валя подождала, пока он скрылся за массивной дверью, и, приняв скучающую позу, села в кресло недалеко от дремавшего генерала. Она чувствовала себя в эту минуту так, точно взошла на костер.

— Хайль Гитлер! — переступив порог кабинета и выбрасывая руку вперед, возгласил Кузнецов.

— Хайль! — лениво раздалось за столом. — Можете сесть. Я не одобряю вашего выбора, лейтенант! Если все наши офицеры будут брать под защиту девушек из побежденных народов, кто же тогда будет работать в нашей промышленности?

— Фрейлейн арийской крови, — почтительно возразил Кузнецов.

— Вы уверены?

— Я знал ее отца. Бедняга пал жертвой бандитов.

Пристальный, ощупывающий взгляд гаулейтера упал на Железные кресты офицера, на круглый значок со свастикой.

— Вы член национал-социалистской партии?

— Так точно, герр гаулейтер.

— Где получили кресты?

— Первый — во Франции, второй — на Остфронте.

— Что делаете сейчас?

— После ранения временно работаю по снабжению своего участка фронта.

— Где ваша часть?

— Под Курском.

Ощупывающий взгляд Коха встретился со взглядом Кузнецова.

— И вы, лейтенант, фронтовик, национал-социалист, собираетесь жениться на девушке сомнительного происхождения?

— Мы помолвлены, — изображая смущение, признался Кузнецов, — и я должен получить отпуск и собираюсь с невестой к моим родителям, просить их благословения.

— Где вы родились?

— В Кенигсберге. У отца родовое поместье… Я единственный сын.

— После войны намерены вернуться к себе?

— Нет, я намерен остаться в России.

— Вам нравится эта страна? — В словах Коха послышалось что-то похожее на иронию.

— Мой долг — делать все, чтобы она нравилась нам всем, герр гаулейтер! — твердо и четко, выражая крайнее убеждение в справедливости того, о чем он говорит, сказал Кузнецов.

— Достойный ответ! — одобрительно заметил гаулейтер и подвинул к себе лежавшее перед ним заявление Вали.

В это мгновение Кузнецов впервые с такой остротой физически ощутил лежащий в правом кармане брюк взведенный «вальтер». Рука медленно соскользнула вниз. Он поднял глаза и увидел оскаленную пасть овчарки, увидел настороженных гестаповцев. Казалось, все взгляды скрестились на этой руке, ползшей к карману и здесь застывшей.

Стрелять — никакой возможности. Не дадут даже опустить руку в карман, не то что выдернуть ее с пистолетом. При малейшем движении гестаповцы готовы броситься вперед, а тот, кто стоит за спинкой стула, наклоняется всем корпусом так, что где-то у самого уха слышно его дыхание, — наклоняется, готовый в любое мгновение перехватить руку.

Между тем гаулейтер, откинувшись в кресле и слушая собственный голос, продолжает:

— Человеку, который, подобно вам, собирается посвятить жизнь освоению восточных земель, полезно кое-что запомнить. Как вы думаете, лейтенант, кто для нас здесь опаснее, украинцы или поляки?

У лейтенанта есть на этот счет свое мнение.

— И те и другие, герр гаулейтер! — отвечает он.

— Мне, лейтенант, нужно совсем немного, — продолжает Кох. — Мне нужно, чтобы поляк при встрече с украинцем убивал украинца и, наоборот, чтобы украинец убивал поляка. Если до этого по дороге они пристрелят еврея, это будет как раз то, что мне нужно. Вы меня понимаете?

— Тонкая мысль, герр гаулейтер!

— Ничего тонкого. Все весьма просто. Некоторые чрезвычайно наивно представляют себе германизацию. Они думают, что нам нужны русские, украинцы и поляки, которых мы заставили бы говорить по-немецки. Но нам не нужны ни русские, ни украинцы, ни поляки. Нам нужны плодородные земли. — Голос его берет все более и более высокие ноты. — Мы будем германизировать землю, а не людей! — изрекает Кох. — Здесь будут жить немцы!

Он переводит дух, внимательно смотрит на лейтенанта.

— Однако, я вижу, вы не сильны в политике.

— Я солдат и в политике не разбираюсь, — скромно ответил Кузнецов.

— В таком случае бросьте путаться с девушками и возвращайтесь поскорее к себе в часть. Имейте в виду, что именно на вашем курском участке фюрер готовит сюрприз большевикам. Разумеется, об этом не следует болтать.

— Можете быть спокойны, герр гаулейтер!

— Как настроены ваши товарищи на фронте?

— О, все полны решимости! — бойко отвечает лейтенант, глядя в глаза гаулейтеру.