Силовой вариант ч. 1

Чеченец настороженно посмотрел на него.

— Речь не о тебе. Ты перешел к нам по идейным соображениям, к тебе вопросов нет. А вот они — боятся расплаты за свои преступления. Мне нужен кто-то, кому я могу доверять. Кто-то, кто будет присматривать за всеми остальными. Понимаешь?

Чеченец понимающе осклабился. И этот — идейный… называется. Стучать на своих.

— Понял…

— По этой простой причине я не могу сделать тебя главным в группе. Главным в группе будет Буза — надо показать ему, что мы ему доверяем. А ты будешь присматривать за ним.

— Да понял я…

— И за другими тоже. И как только ты что-то увидишь — ты скажешь мне…

— Этот десант… он ненадежный человек! Ненадежный… шайтан!

Что такое шайтан — подполковник не знал, слово то ли русское, то ли арабское. Ах… да, синоним русского «черт».

— Я уже знаю это. Помоги мне добыть доказательства. Я буду благодарен.

Чеченец прижал руку к сердцу.

— Все сделаю, начальник…

Мразь…

После разговора с чеченцем, подполковник почувствовал себя вымотанным. Разговор с русским десантником выпил его до дна, это был высший пилотаж вербовки, просто так для нервов, для здоровья это не проходит. Разговор с чеченцем оставил чувство какой-то гадливости… как в дерьмо наступил. Хотя можно было быть уверенным в том, что вражда введена в разумные рамки и чеченец — предпочтет настучать, а не ударит ножом в спину. Да и иметь информатора в группе — будет явно не лишним, мало ли что.

Подполковник Корти привалился к стене темного, с плохо выкрашенными стенами коридора. Наощупь выудил из пачки Мальборину… надо бросать.

Щелкнула зажигалка.

— Сильно, сэр. Очень сильно…

Подполковник открыл глаза. Доконич стоял рядом, предлагая прикурить от стандартной солдатской Зиппо, дававшей сильное и широкое пламя.

Подполковник окунул белый кончик сигареты в пламя, отдернул его когда он только зарделся. Втянул дым — и закашлялся. Дым пах горелой тряпкой.

— Ерунда.

— Нет, сэр, действительно, сильно. Если вам нужен будет помощник… надеюсь, вы вспомните обо мне…

Полковник посмотрел на Доконича.

— Вы не знаете, на что соглашаетесь.

— Сэр, мне надоело сидеть на базе и курировать этих русских ублюдков. Я хочу просто убивать их.

— Урок номер один, Доконич… — подполковник втянул дым, почувствовал, что не идет и затушил сигарету — библейское «возлюби врага своего как самого себя» следует воспринимать буквально. У вас не получится установить нужный контакт с разрабатываемым лицом, если вы его ненавидите. Ненависть — совсем не то чувство, которое нужно контрразведчику.

— Я стараюсь, сэр. Но… моего отца повесили русские в сорок пятом, они повесили его как собаку, без суда. Я понимаю, что мой дед был не ангелом… но он заслуживал право на суд, верно?

Отец Доконича был тяжело ранен в боях под Сталинградом, потом служил в айнзац-команде СС, боролся с партизанами. Повесили его не советские солдаты, а сербы, которые вызывались быть у русских проводниками. Советские солдаты опасались зверствовать — за самосуд могло быть все, что угодно вплоть до расстрела.

— Верно. Но русские сильно изменились с тех пор.

— Нет, сэр. Они стараются быть такими же как мы, нормальными людьми, это верно. Но стоит дать русскому волю — и в каждом из них просыпается монгольский варвар, готовый жечь грабить и резать.

Подполковник ничего не ответил.

— Сэр…

— Да, Донконич…

— Если позволите, один вопрос. Вы так долго возились со вторым… он ведь сразу выразил желание сотрудничать…

— Вы помните дело Юрченко? — устало спросил Корти и тут же подумал, что обычный контрразведчик такое дело помнить не может.

— Русский? — настороженно спросил Доконич.

— Он самый. Перешел на нашу сторону, сделал нам несколько подарков. [110] Русские схватили его семью и дали знать об этом. Тогда Юрченко решился нас беспрецедентный шаг. Он уговорил курирующего офицера вывезти его в ресторан. Там вышел в туалет, открыл окно и выбрался наружу. Прежде чем ЦРУ успело сообразить, что к чему — он уже добрался до советского посольства. Там его накачали наркотиками и отправили на родину. А на родине — пытали и расстреляли. [111]

110

То есть сдал несколько ценных агентов.

111

Это не так. Юрченко жив до сих пор.

Корти вздохнул и закончил.

— Русские непредсказуемы. Импульсивны. Если хотите иметь с ними дело, отрезайте им пути к любому решению, кроме того, которое вам нужно…

Корти — тоже не должен был знать об этом деле. Но знал. Когда получилось так, что русский перебежчик испарился из ресторана без следов — на ноги подняли всех, кто был в Вашингтоне. Военных копов, всех. Тогда они чуть не пошли на штурм советского посольства.

— Да, сэр. Прикажете третьего?

Корти достал еще одну сигарету.

— Десять минут.

— Хорошо, сэр…

Свирцев оказался совсем не таким, как он его представлял. Обычно, человека не слишком чистого на руку представляют таким… среднего роста, с бегающими глазами потными руками. Свирцев, с его высоким ростом — под потолок — волевым лицом — сюда не вписывался…

Когда он вошел в комнату — подполковник сидел на стуле и читал его личное дело. Не смотря на него показал на стул.

— Присядьте.

Русский присел, довольно неловко.

С лжецами — этот прием действует. Профессионалы на самом деле лгут очень мало, они смешивают коктейль, где на девять частей правды приходится одна часть лжи и вот уж она то — кардинально меняет всю картину. Много лгать вообще вредно — не для здоровья, нет. Просто когда ты лжешь, тебя гораздо проще поймать на несостыковках, все до мелочей все равно не продумаешь. Так что… пусть посидит, помается…

Наконец, подполковник закончил читать дело, хлопнул папку об стол. Солидно так, хлестко…

— Свирцев.

— Так точно — настороженно ответил разрабатываемый.

— Имя? Как тебя зовут?

— Михаил. Михаил Сергеевич.

Предателя звали как погибшего советского генсека. Но подполковнику армии США такая мысль, такая ассоциация в голову не пришла.

— Расскажите про то, как вы выбрали свободу?

— Зачем?

Один из признаков лжеца. Вопрос зачем — прежде всего это выигрыш времени, для того, чтобы успеть продумать, что будешь говорить. Во-вторых — возможный вариант избавиться от самого вопроса. В третьих — попытаться понять, что хочет услышать собеседник.