Силовой вариант ч. 1

Кабульские такси, регулировщик в бронированной будке, сделанной из подбитого бронетранспортера, заунывный напев муэдзина, плывущий над старым городом — время намаза. На улицах — типичные местные широкие штаны и безрукавки сочетаются с джинсами и местной, внешне малопримечательной, но отлично маскирующей практически на любой поверхности формой, которую местные шили для советского спецназа. Автобусы, троллейбусы — когда то говорили, что если в городе работает трамвай, значит, здесь есть советская власть. И тут же, как напоминание о войне и терроре — угловатые, раскрашенные в камуфляж бронемашины, солдаты в новых шлемах, напоминающих мотоциклетные, настороженные, смотрящие по сторонам. Когда они даже просто стоят и разговаривают — обязательно встают так, чтобы держать под контролем все стороны света. И в нескольких метрах от этого — манящий запах плова из чайханы, бачи, гордые тем что они не босоноги, а в дешевых кроссовках, зазывающие покупателей, синяя и серая Джинса — так обычно одеваются советники и специалисты, выходя в город. Заветная Монтана — дембельнувшийся после Афгана парень в джинсовой паре — король любой дискотеки…

Прокатились по Майванду — главной улице города. Порядок уже навели, но до сих пор, как выбитые зубы — разрушенные дома, опаленные адским пламенем Шмелей черные глазницы окон. Основные силы пакистанцев сюда не дошли, но бои шли страшные, буквально за каждый дом. Но здесь же — что-то весело кричащие друг другу строители, весело пыхтящий, изношенный ЗИЛ, [126] потемневшие от работы, сухие руки, проворно укладывающие кирпич. Страна ведь была социалистической, с социалистическим выбором — и значит, она строилась, а бывший враг афганского народа, товарищ Ахмад Шах по прозвищу Масуд объезжал стройки и обещал посадить вороватых строителей в зиндан. Бывает и так…

126

После 1988 года — в Афганистан стали по цене лома отправлять списанные грузовые машины. В СССР ведь как. Вышел срок амортизации — в утиль. А для Афгана — считай новая машина, ей ездить и ездить. И стоит недорого. Такие — и в Пакистан и в Иран перепродавали.

Свернули, прокатились мимо бывших советских хрущевок — сейчас столько жилья было не надо, а для новых советских специалистов строили городок в другом месте. Пошел квартал вилл — старый РАФик, стоящий на ободах, непонятно откуда здесь взявшийся, усатые, улыбчивые нафары из Царандоя, пропускающие советских просто так, а афганцев за деньги, приветственные крики — руси-афганистан дост. Высокие, глухие дувалы — здесь боев не было, даже самые отмороженные боевики сюда не совались, чтобы не озлобить людей. Советский союз показал свою силу — и в Кабуле сейчас было примерно так, как в начале восьмидесятых — только без массовых митингов, потому что от митинговщины все устали не меньше, чем от войны. Но лукав Восток! — прошлой ночью здесь стреляли и не исключено, что это были как раз эти усатые, улыбчивые нафары, которые получили автомат и жалование от новой власти — по ночам выходят на охоту. Сопротивление не было уничтожено — оно отползло в свои горные норы, забилось в схроны и кяризы, перекрасилось, легализовалось, залегло как тяжело раненый зверь. Улыбки никого не должны вводить в заблуждение — это Восток. Но они никого и не вводят — потому что здесь куется сталь. Новое, стальное поколение — которому предстоит вести страну к новым вершинам.

Виллы здесь — в основном арендуют либо советские, либо международные организации: соседями Аэрофлота выступают восточные немцы из какой-то экспортной компании, экспортируют сюда продукцию машиностроения и кажется, договариваются о том, что что-то добывать. Но на каждой вилле живет афганец, обычно вместе с семьей. В качестве платы за жилье — он ухаживает за виллой, держит ее в порядке, убирает, достает советским все, что им надо, при необходимости выступает в качестве переводчика, учит желающих языку. Жилья в Кабуле не хватает, в городе огромное количество беженцев из Джелалабада и пограничной зоны потому такая работа для любого афганца — как рай…

На советской вилле — прислуживает афганец Юсеф. Его семья — восемь детей, три жены — живет здесь же, в небольшом флигельке. Они — беженцы из Кандагара, приехали сюда, потому что знают — там их убьют. Дело в том, что сам Юсеф — пуштун, а вот одна из жен у него — таджичка и четверо детей — наполовину таджики. А это плохо — сколько ни говори про пролетарский интернационализм, здесь всегда будут помнить, кто какого роду-племени. Это русские — подзабыли, после семнадцатого года перевернули страницу. Да и то — не все…

Афганец встречает у ворот. Кланяется и молча ждет, пока выгрузится один экипаж и погрузится другой, которому надо лететь. Три дня одни, тря дня другие…

— Юсеф… иди сюда, дорогой…

Командир воздушного корабля с заговорщическим видом достает небольшую сумку. Там — масло, сгущ, кое-какие консервы. В Аэрофлоте, если немного сэкономить на питании пассажиров — можно ох как хорошо прожить. А в Афганистане хорошо — это значит не в зиндане и не с отрезанной головой. То есть — устанавливать контакты с местным населением это не интернациональный долг, а суровая необходимость. Да и… жаль если честно, парня. Один он — а жены три, да вон еще, выводок какой. Тут одна то — чуть в петлю не лезешь, а если три…

Если б я был султан… был бы холостой…

Юсеф берет подарки, низко кланяется. На самом деле низко, как афганцы умеют.

— Рахмат Владимир эфенди. Рахмат.

— Какой я тебе эфенди. Что новенького?

Вопрос непростой и требует обстоятельного разговора. Дело в том, что советский человек — не может просто так шляться по кабульским дуканам и базарам. Опасно — раз, да и статью за спекуляцию — никто не отменял. С каждым, кто получил допуск на полеты в Афганистан — проводили беседы, сначала в министерстве гражданской авиации, потом — в каком-то неприметном здании в Балашихе — что делать, если дело совсем швах. Потом — в ЦК мозги долбили и каждый в конце сего увлекательного процесса подписал бумажку. А бумажка эта непростая — приказ называется. О правилах поведения советского гражданина в Демократической республике Афганистан. Несколько страниц убористого шрифта — что нельзя делать и куда нельзя ходить. После прочтения остается легкое чувство недоумения и незаданный вопрос — если это все нельзя, то что же тогда «льзя» то? В числе прочего — нельзя торговаться на базарах и рынках (а если не будешь это делать, афганцы не будут тебя уважать, для них процесс торговли один из важнейших элементов общения) и нельзя покупать вещи не в государственных магазинах по государственной же цене. А в государственные магазины — только дурак пойдет. Да и правом бесплатного провоза двадцати килограммов ручной клади на рейс — только дурак не воспользуется. Потому — посредником в таком щекотливом деле как раз служит этот самый слуга — ему оставляют заказы, он договаривается с торговцами на рынке. Естественно, и сам что-то с этого имеет. Потому что шурави — покупатели оптовые и покупают сразу много…

— Платки нашел?

— Да, рафик Владимир. Платки рафик Рахим привез, много, заглядение. Тысяча и одна ночь, сказка…

— Почем?

— Ну… по пять отдаст.

— Совсем сбрендил, старый. Ладно, разберемся… А что с кассетами?

— Новый завоз только завтра, но для вас оставили…

— Ты только смотри… чтобы без картинок. А то одному впаяли.

— Впаяли?

— Неважно… Я говорил — чтобы ничего не нарисовано было. Так?

— Да, рафик, так и есть…

Из кассетного репертуара самое популярное — это боевики с Брюсом Ли и Эммануэль. Великая и незабвенная Эммануэль, скольким советским женщинам ты открыла радости плотской любви, которой до этого и не было в Советском союзе [127] . Непонятно только, как дети то рождались. Видно, все-таки что-то было…

Вот только на советской таможне — лучше, чтобы кассеты были чистые. Проверить то нечем. А если отстегнуть сиреневую [128] — то и незачем…

127

Смех, но это по нынешним меркам даже порнографией не считается.

128

Двадцать пять рублей были сиреневыми.

— Белые обложки.

— Да, рафик…

Командир воздушного корабля хлопнул по плечу афганца.

— Вот, это хорошо. А Васе куртку — договорился?

— Договорился, эфенди. Мой дальний родственник работает портным, он как раз делает хорошие куртки…

— Э… нет, дорогой. Так не пойдет. Надо фабричную куртку. На фабрике пошитую, понимаешь? Настоящую.

— Но она настоящая. Кожа, пошита в Пакистане, рафик. А мой брат просто подгонит ее по фигуре…

— Кха [129] . Мы тоже привезли…

— Посмотрим, эфенди…

— Пошли.

Двадцать килограммов — они не только в одну сторону, они и в другую. Раньше все водку возили, но теперь транспортники нишу перебили. Они прямо наливом возят, в бензобаке отдельные емкости делают, с ними по цене не поспоришь. Поэтому — начали возить всякие разные вещи, пуговицы, кипятильники, столовые приборы, которые очень нравились афганцам. Все, что в Советском союзе стоит копейки, а здесь — в большом дефиците. Раньше все в Пешаваре покупали — а теперь Пешавар то — тю-тю…

129

Хорошо (пушту)