Силовой вариант ч. 1

— Салам алейкум, эфенди Виталий. Хуб асти? Чатур асти?

Шурави не ответил на приветствие — он буквально пожирал подростка глазами, его руки дрожали от нетерпения, в горле моментально пересохло. Кабул был тем местом, где он мог быть самим собой, мог не сдерживать свои тайные желания…

— Чанд соле асти [132] … - хриплым голосом спросил он подростка.

— Дуаздах, эфенди [133] … - ответил подросток, по-прежнему не поднимая глаз…

132

Сколько тебе лет?

133

Двенадцать, господин.

Двенадцать…

Младший брат хозяина заведения был вынужден подняться на цыпочки, чтобы говорить в ухо русскому.

— Мы нашли его на базаре, совсем недавно. Он еще не участвовал в бача бази и не знает, что такое настоящая мужская любовь. Поэтому, он боится. Али надеется, что шурави понравится подарок, который мы ему приготовили…

Суваев — трясущейся потной рукой достал из кармана смятый комок денег — рублей, афганей и протянул Али, младшему брату хозяина. Вместе с деньгами — он передал и небольшую пустую бумажку, которую он должен был передать. Али моментально забрал и то и другое…

— Я вас покидаю. Груз будет на аэродроме, как обычно. Вам передадут перед самым отлетом, тот же человек…

Русский его уже не слышал. Сердце тяжело бухало в груди…

Примерно в тридцати метрах от газахурии — стояла черная, потрепанная Волга. Машина, раньше предельно престижная — сейчас тоже была мечтой афганца — но простого афганца. Из Пакистана — все больше и больше ввозили японские внедорожники и пикапы и официальные лица, как бывшие полевые командиры, решившие пойти по пути Масуда и прекратить сопротивление, так и бывшие партийные чиновники и генералы афганской народной армии. СССР ослабил хватку в части показного аскетизма — и новоявленные бароны этой страны стали жадно приобщаться ко всем благам цивилизации: японские машины, спутниковые тарелки… красивая жизнь, в общем. Хорошего в этом было — только то, что теперь им было за что воевать…

Через несколько минут после того, как шурави в джинсовой паре вошел в газахурию — из нее вышел молодой, не старше тридцати лет человек, одетый как местные — широкие штаны из грубой ткани, рубаха, безрукавка. Насвистывая, пошел по улице в сторону Белого дворца. У Волги — остановился, пропуская людей — а на тротуаре народа всегда было много. Только очень опытный наблюдатель и притом правильно поставленный — мог бы заметить, как из рукава афганца вылетела бумажка и словно по волшебству — скользнула в приоткрытое окно Волги.

Секунда — и молодой человек прошел мимо, беззаботно насвистывая мелодию из индийского кинофильма…

В черной Волге — полковник КГБ Телятников, тоже одетый как местный — сноровисто принял сложенную вдвое записку. Нервно огляделся по сторонам — бумага была специальной, вспыхивающей и сгорающей дотла — а он специально нагрел прикуриватель, чтобы чуть что — сунуть и все. Из бардачка он достал небольшой баллончик со спецсредством, прыснул. Завоняло — запах неприятный, чистая химия, на жаре особенно омерзительно — но можно и потерпеть. Шифр был примитивным, подставным — он помнил его наизусть…

От прочитанного — ему стало дурно, сердце пошло вскачь сумасшедшим галопом…

Пирожков изолирован в санатории, решается вопрос об аресте. Линия скомпрометирована. Подчисти у себя.

Пирожков, гнида…

Полковник Телятников не питал никаких иллюзий относительно первого заместителя председателя КГБ, генерал-полковника Пирожкова. Бывший секретарь какого-то уральского обкома партии, которому партийный стаж засчитали за чекистский, тайное око Центрального комитета Партии в госбезопасности — и одновременно связующее звено между наркомафией в КГБ и подрывными элементами в Политбюро. Изолирован в санатории — такое бывает, это не арест — но сбежать не сбежишь, если не дадут санкцию, вроде ничего и не было, если дадут… Допроса он не выдержит — не то что допроса третьей степени, а и вообще — любого допроса, который будет вести профессионал. Начнет сдавать всех.

И одно из первых имен, которое он назовет — будет имя полковника Сергея Телятникова. Который получил досрочно звание подполковника не за выдающиеся успехи в боевой и политической — а за то, что в восемьдесят пятом году по приказу из Москвы убил полковника государственной безопасности Кулакова, который слишком много знал о том, как начиналась афганская война. Это было сделано вынужденно — преступная группа изменников и врагов народа в высших эшелонах власти СССР, потеряв своего покровителя, генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Владимировича Андропова начала заметать следы. Пришедший к власти представитель старой гвардии, крепкий еще старик Константин Устинович Черненко начал собирать головоломку. Министр внутренних дел Федорчук, бывший председатель КГБ, а до этого — офицер особых отделов (СМЕРШ) начал собирать специальную группу для расследования преступлений особой общественной опасности, выходя непосредственно на Черненко. А брат Константина Устиновича работал заместителем министра внутренних дел, и стали поговаривать о рокировке — брата в министры, Федорчука обратно в КГБ, после чего — начинать разгром андроповских банд и тайных структур, которые он создал для захвата власти. Но Константин Устинович почти сразу после избрания поел копченой рыбки, которую ему прислал Федорчук (доверял!) и отравился — причем, ели эту рыбу все, а отравился один Генеральный секретарь. Концы этого дела начинали сходиться только сейчас, после разоблачения в четвертом управлении Минздрава СССР банды врачей-убийц во главе с начальником управления Мингазовым. Этот канал тоже замыкался на КГБ и многих врачей — взяли за глотку на незаконных операциях с наркосодержащими препаратами, заставив выполнять заведомо преступные приказы…

Вот и обрезали концы. А он — встал на место Кулакова.

Так что Пирожков сдаст. Всех кого знает — сдаст. Максимум — помолчит несколько дней, ожидая, пока его вырвут из рук следователей. Если нет — начнет говорить.

И тогда всё. Смерть. Измена Родине, убийство, наркоторговля… гарантированная вышка.

И за измену — гарантированная вышка.

Мысли сталкивались в голове как шары бильярда, разбитые умелым ударом.

Завтра лететь на границу. Может быть, сделать как Птицын — приставить пистолет к башке пилота, приказать изменить курс?

Не выйдет — теперь при таких полетах в районе дежурят истребители. Официально — для прикрытия от пакистанских ВВС, которые давно уже даже чихнуть боятся, не то что раньше. А неофициально…

Что же делать, что…

Перейти по земле? И куда? Попадет в лагерь беженцев, его просто растерзают на части. Пакистанцы их ненавидят лютой ненавистью после того, что произошло. Немудрено — потери в той войне у них больше миллиона.

Стоп!

А ведь у него сидят американцы. Американские засланцы, которых забросили сюда для террористических актов. У них — прямой, не скомпрометированный канал с американцами, их куратор должен быть неподалеку от границы. И если…

Тренированный мозг мгновенно просчитывал варианты, складывая разрозненные мысли в стройную схему плана оперативных мероприятий. Так… это можно спихнуть с себя, поручить… а вот это делать самому и только самому. Самое главное — чтобы до последнего момента все это выглядело как обычная операция по внедрению, которой он и должен заниматься по своей должности. А потом… потом будет уже поздно.

Надо только взять хороший подарок. Да… обязательно хороший подарок. Американцы не примут с пустыми руками. Надо что-то такое, что позволит существовать там, под чужим именем. Американцы ценят перебежчиков, принесших хороший подарок, а сейчас, когда разгромлена их сеть и они как слепые — будут ценить тем более. Непыльная работенка, новые документы, возможно, новое лицо…

Какой-то ошалевший (а в Кабуле они все были ошалевшие) таксист резко нажал на клаксон, вернув полковника Телятникова в грешную реальность.

Он знал правила. Убери за собой, зачисти все следы — потому что иначе идущий за тобой по пятам убийца уберет тебя. Его все равно уберут — но позже, сначала отзовут в Москву, потом устроят автомобильную катастрофу или отравление газом. Здесь это делать слишком опасно, здесь он свой, вжился в окружение, многие ему должны — опытный контрразведчик, контролирующий ситуацию, он сразу вычислит, кто за ним приедет и нанесет ответный удар. Нет, его обязательно отзовут сначала в Москву. Так было еще со времен Сталина — обреченного сначала вырывали из привычного окружения, переводили на другую должность, в другой регион и только потом брали. Убирать его будет кто-то, кому он доверяет… это еще одна омерзительная традиция его ведомства. Когда надо убивать своего — это всегда поручают делать лучшему другу, коллеге, соратнику. И как верх цинизма — убийца должен посетить похороны того, кого он убил…