Симулякр

Ожидаемое событие произошло ещё через пару дней тупого смотрения в фотообои. Вновь перевезли в операционную, где меня ждала та самая парочка в белом, что ещё недавно так тщательно изучала мою внешность, заставляя хмурить брови, поджимать губы и тут же растягивать их в беспричинной улыбке.

– Сразу и начнём, – вместо приветствия сообщил первый. В это время второй соединял вену с капельницей. А потом я провалился. И ещё долго летел вниз, изучая в полёте структуру трещиноватой шахтной глины, что проносилась слева и справа от моих глаз. Дна не было, как больше не было и верха. Это было парение в никуда. Потом вдруг стало светло, как это бывает при внезапно включённом свете после просмотра чёрно-белого фильма, где действие происходит глухой и безнадёжной ночью. И тут мне заулыбался дед, Моисей Наумыч Дворкин. Почему-то он был в белом халате и резиновых перчатках, а к голове вместо кипы был прицеплен держак с мощным увеличительным объективом. Дедушка ободряюще кивнул и спросил не своим голосом:

– Как вы, уважаемый? Просыпаемся, просыпаемся…

Лицо моё было забинтовано от верха шеи и до центра макушки. Оставлены были лишь две небольшие дырочки для носового дыхания и незначительное отверстие в области рта. Вероятно, для заливки через воронку питательного бульона и отсоса лишней слюны. Для глаз также были предусмотрены два выреза в широкой, полностью перетягивающей лицо эластичной повязке, заодно прижимающей к голове и частично обновлённые уши.

– Мы, знаете, решили сильно не мучить вас, уважаемый, – сообщил мне доктор, окончательно убедившись, что я пришёл в себя. – Осуществили разом все вмешательства: и по ушкам, и по глазкам, и круговую заодно. Шеечка чуть-чуть выпадает в нижней части, но это, мы решили, не актуально – легко скрывается за одеждой. А так… – он прищурился, отступил на шаг и вновь приблизил ко мне лицо, – уверен, через пару неделечек снимем шовчики, отёчек уйдёт, будете как новенький.

– Чтобы чего? – напрягши губы, прогундел я в дырочку.

– Так вам ещё не сказали? – удивился хирург, и я понял, что он не лукавит. Впрочем, развивать тему он тоже не стал, уклонился.

– Короче, по нашей части, можно считать, всё, – вступил в разговор второй: судя по всему, ассистент. Отдыхайте, уважаемый. Дальше товарищ Упырёв сообщит, когда, кто и чего.

Упырёв не появился и не сообщил. Вместо него, не дождавшись истечения обещанной пары недель, за меня принялся горловик. Сначала свозили на томографию гортани, затем ввели в искусственный сон, откатили в операционную и уже там он, мастер носа и горла, ковырялся в моей глотке, слой за слоем удаляя лишнюю ткань и меняя в нужную сторону анатомию голосовых связок. Заодно убрал и крохотный полипчик, неизвестно в какие времена вжившийся в горло. А когда я очнулся, бодро проинформировал:

– Если брали две октавы, уважаемый, теперь вам чётко гарантируется три. И повыше будет голосочек, повыше, так что не удивляйтесь, когда себя услышите. А так… попали с вами тють в тють, после полного восстановления ужасно довольны останетесь. И там, я уверен, тоже на нас не обидятся, – он многозначительно глянул в потолок, – глядишь, к праздникам двойной заказик огребём, с зефиром и копчушкой. – Горловик мечтательно вздохнул, но и добавил назидательно. – Ну и позаниматься придётся, конечно же, тут уж никуда. Дадим список дыхательных упражнений с перечнем по артикуляционной гимнастике. Дальше – по ситуации. Надо будет, переделаем в любую сторону, подрежем, укоротим. Импланты, если что, биополимерные имеются, самые современные, только-только свежая партия с ИзрАиля поступила – в инвалюте платим, вы не думайте.

Чувствовалось, ему хотелось поговорить, на любую тему. Вероятно, долгое пребывание на подземной службе делает встречу с каждым попавшим сюда с воли персонажем особенно желанной. Иначе, прощаясь со мной, этот в общем-то приятный на вид носоглоточный хирург не поинтересовался бы такой малостью как погода выше уровня земного нуля. А этот не выдержал, спросил-таки. А ещё, заметно понизив голос, промычал сквозь полусжатые губы. – Ну а вообще, чего там наверху – жизнь-то идёт или как?

Впрочем, вовремя спохватившись, он не стал ожидать реакции на свой мутный закидон и, впопыхах пожелав скорейшей поправки, покинул операционную. Я же так и не успел задать ему встречный вопрос, мучающий меня уже столько времени, начиная с того дня, когда меня, нетрезвого и печального, обнаружили уткнувшимся мордой в сугроб, без каких-либо чувств и единственной кроличьей шапки.

Из дневника Кирилла Владимировича Капутина, временного полковника вооружённых сил России.

После исторического выступления Мякишева народ словно обезумел: кто-то, давно ожидавший подобного сигнала и верного сильного слова, немедля двинул на улицу, ища любого выхода многолетне затаённой ненависти ко всем и вся, уж я-то знаю по долгу службы. Иные, из тех и других, но душевно управляемых, тоже сдвинулись с мёртвой точки, не усидели. В этом и был мой личный расчёт – именно так старался я собрать слова воззвания, именно в такую затейливую кучу, чтобы любым смыслам, вычитанным и выслушанным, нашлось место в сердце каждого более-менее неравнодушного человека, если он только не полный идиот. Остальные, равнодушные, меня не интересовали – с ними, как известно, история не делается. А так, коль вчитаешься без лишних премудростей да ощутишь силу Слова, то сыщешь для себя практически всё: сталинисты отзовутся на «Родину», «Победу» и «Враг не пройдёт». Законники – на Конституцию и бесправие. Интеллигенция – на силы зла против сил добра, и всё такое. Патриоты – на шанс снести бОшку проклятущим либерально ориентированным умникам. Националисты – те, не разбирая дороги, двинут за «Русь» и всё попутно русское. Отморозки и хулиганы – не пройдут мимо случая потолкаться и побузить, высвободить незаконно удерживаемую властью энергию протеста. Мужики – в поисках любой годной делу реализации способностей, бабы – в поиске мужиков. Всем, короче, по серьгам, но каждому – свои. Вопрос в том, как верней изловчиться, чтоб подмять народный выхлоп под себя.

То, что нечто началось, мы с Адольфом поняли уже в тот момент, когда покидали телецентр. И забравшись в БТР, резко взяли на Дом Советов. Прежде всего надо было выяснить, как там у Галкина с осаждёнными парламентариями. Но я и так уже понимал, что они на свободе, без вариантов. Из первоочередного оставалось решить вопрос с Министром обороны и как можно скорее привлечь на свою сторону силовые ведомства. «Менты – пустое, – подумал я, – куда прикажет начальство, с тех и слупят. Их министр всегда был пешкой, тем более засветился на преданности Верховному совету и потому скорей всего он уже под ними, если те на свободе». В общем, отсюда ждать опасности не следовало. Я поделился соображением с Адольфом, и тот согласился. По большому счёту, под вопросом оставалось лишь моё родное ведомство. Кто там, с кем, что предприняли, на чьей стороне? Рядом, конечно, имелась дивизия Дзержинского, ну и по мелочи ещё – всякие отряды связи, охраны, спецопераций. Но всё это труха по сравнению с регулярными армейскими подразделениями, коль те на нашей стороне. Однако тревога всё же не отпускала. За эти несколько безумных часов я, начинающий защитник Родины, младший офицер Службы безопасности, в одночасье, словно гомункул какой, обратился в зрелого, умудрённого мгновенным жизненным опытом полковника, замутившего переворот в своём неласковом Отечестве. Потому что, главное дело, не надо этих сдержек и противовесов, о каких учит упадническая психология. Основа жизненного успеха – максимально поссорить баранов, развести их как можно дальше и с разбегу стукнуть по возможности сильней: такова наука побеждать от Ионыча и его лучшего ученика, выпускника курсов оперативной спецслужбы. И тогда всё у нас получится, я знаю.

У ворот ВДНХ и отдельно у подножья королёвской ракеты, буйствуя, негодовала толпа. Кто-то успел в кровь разбить морду другому, кто-то наседал на соседа по толкучке, буяня и доказывая преимущество коммунистов над фашистами. Третий, взобравшийся на ракетный пьедестал, в это же время выкрикивал лозунги в поддержку красно-коричневых. При этом орали все, а кто-то ещё и рвал гитарные струны, ревя то ли новым Высоцким, то ли старым гимном на новейший лад.

Короче, всё шло по плану. Мы с Мякишевым понятливо переглянулись – начало смуте было положено, и это было главным достижением на этот час. Не задерживаясь на окраинных мелочах, мы рванули в центр, не тормозя на красных светофорах и на всякий случай время от времени постреливая в небо через верхний люк. Сзади пристроился танк, получивший приказ не отставать. Остальные двигались следом, но уже по возможности аккуратно, колонной, соблюдая правила и не пугая окружающих, как это делали мы с Адольфом Михалычем. Странное дело, в эти исторические минуты я уже почти не чувствовал его превосходства. Наоборот, в ходе событий, случившихся – о, нет, свершившихся! – за последний час, мне казалось, что это он уже больше вслушивается в мои слова, пытаясь не пропустить важного, а не я в его. Но только не подаёт вида. Господибоже, ну как приятно-то! Жаль, Ионыча рядом нет, он бы оценил, а после, глядишь, ещё и пригвоздил бы Адольфа коротким ёмким словом, как только он один умеет делать.

Ещё через пятнадцать минут весь город стоял. Машины, оказавшиеся не в том месте и не в то время, народ побросал – кто как. Многие, узнав об обращении к народу мятежного генерала, возликовали. Остальные, кто больше сомневался, чем внутренне поддерживал, казалось, выжидали, но с улиц не уходили. Видно, мысленно перебирали варианты любой победы, не желая даже на этом раннем этапе быть причисленным к меньшинству. Повсюду бродили группы возбуждённых горожан, ища единения: отовсюду неслись крики радости и отчаянья, народ перемещался волнами, растекаясь неровным киселём на отдельные ручьи и вновь сливаясь на площадях в мощные неуправляемые потоки. Искали того самого сопротивления, к которому призвал бесстрашный Мякишев в шлеме танкиста. И не находили. Милиция безмолствовала, армия, судя по действиям вооружённых подразделений вблизи Дома Советов, перешла на сторону народа. На нашу. Спецслужбы, видя такое дело, затаились, ища выхода из создавшегося положения.

Мы успели застать. В тот момент, когда наш БТР, пробравшись через обломки временных заграждений, подкатил к Белому Дому, галкинские бойцы под восторженный рёв толпы уже выводили заточенцев из здания. Лица депутатов и примкнувших к ним из числа несогласных с головной властью членов правительства были залиты светом армейских прожекторов, направленных со стороны Москва-реки. Вице-президент, тоже освобождённый, растерянно и немного глуповато улыбаясь, делал народу ручкой. Председатель Президиума шёл ровно, стараясь держать достоинство недавнего узника, пострадавшего за весь народ сразу. Затем остановился, качнулся, попросил воды. Стал пить её жадно, работая кадыком, будто хорошо смазанным поршнем. Допив бутылку, отбросил её в сторону, прокричал стоящим вокруг:

– Граждане России, объявляю внеочередной съезд народных депутатов! Подробности завтра!

Думаю, в этот момент выпущенная на волю законодательная ветвь была ещё не в курсе той роли, какую сыграли я и Мякишев в деле освобождения Родины из-под ига захвативших её либерально настроенных капиталистов-демократов. И потому мой полковничий статус, ещё толком не успевший обрасти наградами и орденами, мог быть легко отменён вернувшими себе права народными избранниками. А уж этого мы с Адольфом никак допустить не могли.