Симулякр

– Нет, серьёзно, – низкий открыл документ и сверил образ и факт. Образ имелся, но факт соответствовал не слишком.

– Высокий хмыкнул, тоже взглянув туда и сюда, и недоуменно пожал плечами:

– На хера он им сдался, не пойму, ни кожи, ни рожи, одна сплошная одутловатость и ни грамма нормальной похожести. Может, пусть себе квасит дальше? – он вопросительно взглянул на низкого в барашковом пирожке. Сам был в ондатре с низким бортом, явно не первого года носки, но всё же. И эта несущественная, казалось бы, разница в экипировке не ускользнула от внимания одутловатого хозяина квартиры. То есть меня. Шапка, подумал я, как минимум, – одна ступень звания. Просто так двоих не пошлют, если им не надо. Стало быть, или расстрел, или зона. Только за что? Может, наговорил лишнего в сугроб? А они шли мимо и записали? Одним словом, теперь надо было действовать на опережение, иначе можно и загреметь не за что.

– Вообще-то, товарищи, вчера я имел в виду совершенно другое, нежели вам услышалось… – робко начал я, – вы поймите, одно ведь вовсе не проистекает из другого, как вы ошибочно могли подумать насчёт моего высказывания.

– В смысле? – насторожился барашковый, – Что имел? Кого имел? Куда проистекает?

– Нет, никого я как раз и не имел, – я вновь попытался отбиться от наседающих службистов охраны, – как гражданин ВРИ, я просто хочу, чтобы меня правильно поняли… – Вариантов было даже не несколько – всего два. Или даже один – убедить этих двоих в ошибке их собственных ушей в случае, если слушали, но не записали на плёнку. Тогда – их слово против моего. Если же записали и пришли конкретно за мной, то… Но тогда о каком сходстве речь? С кем – с вором в законе? С пиндосским нелегалом? С Папой Римским? При чём тут это вообще?

– Так… – мотнул головой барашек, – давайте будем уже определяться по вам, Грузинов, а то мы всё вокруг да около, понимаешь, а результат вообще не маячит. Лучше скажите, сколько вас в этом помещении проживает, чисто по факту. И каково общее число официально прописанных, если имеются.

– Так один и проживаю, – я чуть вздрогнул, чувствуя, как постепенно с лица моего спадает утренний почечный отёк и как медленно освобождаются глаза от поджимающих их снизу и сверху припухлостей. Вдогонку к разлепившимся векам прилетела мысль, что всё, может, и закончится не самым худшим образом – глядишь, всего лишь лишат прописки и столичного жилья. Без более серьёзных вариантов гражданского поражения в действиях и правах.

Надо сказать, поражённых хватало и без меня. К миллениуму одна лишь Западная Сибирь приросла десятком-другим миллионов высланных с основных мест проживания, да и Восточная мало в чём ей уступала. Особенно когда объявили ВБАМ. Возрождённую магистраль прежней выделки, заброшенную и забытую, решено было восстанавливать всем миром, чтобы подкачивать всенародный залежный ресурс ближе к Главным Центрам Народного Потребления – ГЦНП. Кроме Москвы и Ленинграда таких центров теперь образовалось два: в районе Калининграда, всё ещё несправедливо отделённого от Большой Земли, и в Светлорусской губернии, неподалёку от границы с Литувой, но и так, чтобы поближе к вражеской Польше и непреклонной Окрайне. Так уж неудачно вышло, что в своё время Прибалтийская зона обрела преступную независимость, но на деле она же со всеми потрохами отошла во владение наших западных партнёров. Там мы и поставили по реактору, по заводу переработки ядерных отходов и заодно, до кучи, разместили боеголовки на подходящих ядерных носителях – для отражения и контроля за врагом со стороны всё тех же западных коллег. Правда, говорят, пустые. По остальным направлениям главного будущего удара, а именно – Китай, Япония, Ближний Восток – опасность была меньшей, особенно по китайскому направлению. В основном из-за того, что руководство строительством ВБАМа как раз осуществлялось при помощи этого соседнего дружески настроенного государства. Однако сразу после прихода к власти Верховного Правителя Капутина внешняя политика ВРИ заметно изменилась в сторону отрицания основ взаимодействия. (Доктрина ООВ). Там, где дружили, стали осторожничать. А где ненавидели – продолжали ненавидеть, но уже с особой новой силой, подкреплённой напоминаниями о ядерном потенциале. Такая уж доктрина, ничего не поделаешь.

– Один, значит? – Ондатровый потёр переносицу и заметно оживился, – это хорошо, что один. И что ты… – он тут же поправился, – что вы… такой, ну… в этом немного, как бы сказать… одичавшем состоянии.

– Слушайте, а вы зачем пришли, я не понял? – спросил я вдруг неожиданно для себя. Слова выскочили бесконтрольно, я их не хотел.

– Вы лучше собирайтесь, товарищ, а мы тут пока немного осмотримся, – вместо ответа произнёс барашковый. – Кстати, есть что-нибудь вроде домашнего фотоальбома или, может, в компьютере вашем насчёт вас же самих? Переписка с друзьями-знакомыми, фото разные, старые, новые, всякие. Видео, может, заодно?

– Так всё же обыск? – враз погрустнел я. – И ордер принесли? Или так будете, без него?

– Да нет, – отмахнулся ондатра, – это мы для порядка. Всё уже решено и так.

– Служба, – добавил барашек, – сами понимаете: раз есть приказ, надо выполнять, а как иначе? Кстати, разрешение на внутрисеть имеем? Хотелось бы взглянуть. А то сами ж знаете, нарушений море, не успеваем фиксировать. А так, заодно с делом уточним, чтоб дополнительная ясность по вам была. По вас. Нет, по вам.

Оба, скинув одинаковые пальто, не сняли шапок, предпочитая не обнажать головы перед чёрт знает кем. Да и меж собой так понятней – субординация и контроль.

– Оно у меня ещё в позапрошлый год закончилось, – сконфузился я, – а больше не подавал, я же, по сути, безработный, всё равно откажут. Здоровье лечу, группу инвалидности имею. Почечные дела, знаете ли, – в армии отбили одну, а потом удалили, ещё до ВРИ. А другая не справляется, хандрит. Так и живу без ничего, на одной паршивой.

– Ну до ВРИ что было, то смыло, – хмыкнул барашек, перебирая старые фотографии, – не только вы один от тех злодеев пострадали. До ВРИ вон каждый со своим персональным телефоном в кармане ходил и названивал куда хочу да кому хочу. Это вам почище почки будет, разве не так? – В этот момент он всматривался в крупный план Моисея Наумовича, в гимнастёрке, улыбающегося возле самоходной гаубицы. Затем покрутил в руках учебник по сопромату с небольшим дедушкиным портретом на задней обложке, после чего перевёл взгляд на меня.

– Деда?

Я кивнул:

– Умер в 94-м.

Он отложил Моисея Дворкина и взялся за Анну Аркадьевну времён тылового Свердловска.

– Кто? Где?

– В 93-м, – ответил я, – онкология.

– Ясненько… – пробормотал каракулевый и принялся копаться дальше.

– Если вы родню ищете, то не тратьте время, – подсказал я, обращаясь к обоим, – никого нет, все умерли. Была ещё бабка и прабабка. Но те ушли ещё раньше.

– Жена? – неопределённо кивнул ондатровый, – Есть? Была? Намечается? Или подруга, может, из случайных? Ну или просто что-то более-менее постоянное из женского.

– И дети, ежели чего, – вспомнил вдруг каракуль, хлопнув ладонью по лбу, – внебрачные там, приёмные, любые остальные. Какие старше 3-х лет – сюда их, в опись.

– Из постоянного – предострый гломерулонефрит правой почки, – чётко и уже с лёгкой веселинкой в глазах отрапортовал я, поскольку это было печальной, но разящей правдой. А ещё понял вдруг, что – не зэк, не лишенец и не поражённый. Однако имелось что-то ещё, о чём, несомненно, были в курсе оба охранных сыскаря, но сам я не имел ни малейшего представления. – Остальное всё временное, – закончил я фразу, – да и то в прошлом.

– Ладно, будем считать, закончили? – на всякий случай финально заглянув под кровать, обратился каракуль к ондатровому. – Будем выдвигаться?

– Из вещей только паспорт, – согласился с ним высокий, одновременно обращаясь ко мне. – Но он и так у нас. Так что просто одевайтесь и поехали.

– Вот так, не евши? – робко закинул я, – я ещё даже лекарства не успел принять.

– Не беспокойтесь, – отмахнулся барашек, – там вас накормят и снабдят чем положено. У нас по этой части без перебоев. Если вы им надо, то и беспокоиться не об чем. А если не надо, вернём: хоть сюда, хоть обратно в сугроб, как сами захотите.

Мы вышли из подъезда, я взглянул на часы – половина восьмого. Вслед за нами вышла тётка с шестого этажа, в новеньком ватнике и наброшенной на плечи шали. Глянув на нашу троицу, резко перекинула шаль на голову, максимально прикрыв лицо, и скорым шагом пошла прочь. Мы выехали через арку на улицу и повернули в сторону центра.

Это зимнее утро ничем особенным не отличалось: то же пасмурное небо над Москвой, те же голодные вороны, рыщущие по окрестным мусорным бакам, всё тот же тусклого вида спешащий на службу замученный люд, неловкими прыжками преодолевающий навалы неубранного снега. Мало легковых машин – всё больше автобусы восстановленного Ликинского завода с оторванными почему-то брызговиками. Редкие троллейбусы – нехватка электричества в городских сетях вынудила сократить количество рогатых, так решило столичное градоначальство. Ну и очереди, восстановленные из пепла времён. Утром не захватишь молока – останешься один на один с подхимиченной водой из-под крана. А заскочишь в обед, чтобы завтра было на кашу, так пальцем у виска крутанут да с хамской издёвкой посоветуют ещё ближе к закрытию подойти. Похожая картина по мясу, маслу, птице. По яйцу. По удобрениям. Проще с хлебом – я брал помногу, если удавалось, и морозил за окном, чтобы экономить на вечно пустом холодильнике, а после, как оттает, разогревал в духовке и быстро съедал с майонезом, пока батон не засухарился. Ну и почти нормально с ситуацией по комбижирам. А картошка, свёкла, капуста и лук – вообще, считай, беспроблемно кроме вполне терпимых очередей и грунтового привеса. Хуже с морковкой, её то ли на сахар забирают, то ли на лекарства. В общем, голодными не останемся.