Символ Веры

– Обижаешь, - искренне огорчился Белц.
– Русская вода, со всеми сертификатами, я проверял.

Максвелл шумно сглотнул, да и Хольг почувствовал, что в глотке пересохло, так что пара капель живительной чистейшей влаги сейчас оказались бы в самый раз. Вода давно стала проблемой и «узким местом» Шарма. Ее было очень мало, а то, что удавалось добыть из скважин, именовалось «водой» с очень большой натяжкой. Тот, у кого в карманах водились деньги, пил привозную, которую доставляли в старых танкерах. Остальные обходились, кто как мог. Воду дистиллировали, избавляясь от соли, кипятили с местными растительными колючками, бодяжили с обеззараживающими таблетками из армейских рационов. Так что по местным меркам Белц предложил аналог стопки дорогого, марочного коньяка.

– Спасибо, не нужно, - мягко улыбнулся Хольг, поглаживая худой впалый живот левой рукой. Правая неподвижно лежала на подлокотнике.

– Ну как знаешь.

С этими словами Белц перетасовал деньги с ловкостью фокусника или, что более отвечало антуражу, профессионального шулера. Мятые, сальные банкноты порхали в черных пальцах, как бабочки, с приятным для уха шелковым шуршанием. Франки, немного марок, еще франки...

Красивым жестом Белц развернул веер фунтовых бумажек и вопросительно глянул на Хольга. После секундного колебания фюрер качнул головой из стороны в сторону.

– Тоже верно, - легко согласился перекупщик.
– Фунт нынче уже не тот, берут мало где. Кстати, доллар зато пошел вверх, присмотрись, «конфедератки» - денежка хорошая.

Максвелл вопросительно изогнул бровь. Он не произнёс ни слова, но Белц решил продолжить мысль.

– На последней конференции президент Галверстон договорился с Луизианой об обоюдном прекращении использования армейских частей в северо-восточных провинциях империи. Не то, чтобы кто-то поверил в прочный мир, но корабли теперь могут спокойно ходить из Гальвес-и-Мадрида, как до Нуво-Орлеана, так и до Филадельфии или Гаваны. А деньги любят тишину.

– Они поделили техасский уголь?
– Хольг обнаружил неожиданно хорошее понимание злободневных экономических проблем.

– Большая часть карьеров остались за конфедератами, но Франсуа заберёт своё торговыми пошлинами. Зато королевские концессионеры прочно сели на гелий и этот, как его... новая штука, с которой никто не знает, что делать, но за ней вроде как будущее... уран, вот. Кстати, если вдруг решишь переехать в Мексику - у меня найдется, кому отписать рекомендации.

– Не думаю, что мы переедем.

Мариан пожал плечами, всем своим видом демонстрируя искреннее огорчение по поводу прямолинейности собеседника. Этим отработанным жестом перекупщик заканчивал каждый свой диалог, так что Хольг уже привык не обращать на него внимания.

– Ты всё же присмотрись, не руби сгоряча - на север империи приходят луизианские синдикаты, а местные алькальды озабочены разве что поддержанием ослепительного блеска ботинок перед посещением публичных домов. Там скоро будет много стрельбы и много крови. А пули и покойников легко обратить в деньги.

– Присмотрюсь, - коротко пообещал Хольг, тут же выкидывая Мексику из головы. Долгосрочные планы фюрера касались исключительно Африки, о чём Белц не мог не знать.

– Voil`a!
– Мариан, сияя от счастья (видимо из-за достижения мировой гармонии) двинул в сторону Хольга солидную стопку денег.

Хольг тяжело вздохнул. Помолчал, снова вздохнул и глянул на доброжелательного негра в золоте.

– Мы уже почти год работаем вместе, - скучным голосом констатировал Хольг.

– Одиннадцать месяцев и три недели, если считать от расплаты по первой сделке, - все с той же очаровательной улыбкой заметил Белц, словно шестеренками цифровой машины щелкнул.

– Почти год, - повторил Хольг все так же скучно и отстраненно. Только очень внимательное и опытное ухо уловило бы в его словах тень осязаемой угрозы. Белц - уловил.

– Целый год, а ты по-прежнему стараешься меня обмануть на финальном расчете, - укорил Хольг совсем уж мягко, как лучшего друга или даже любящего родственника.

– Дружище!
– Мариан светился солнечной улыбкой, затмевавшей сияние его многочисленных золотых побрякушек, но в глазах веселого негра притаился прозрачный лед. Как на ледниках, где добывали самую чистую воду.
– Я бы никогда себе не позволил! Давай посчитаем вместе.

– Какой в этом смысл?
– по-прежнему в пространство спросил фюрер, имея в виду отнюдь не пересчет.
– Никогда этого не понимал. Дело у нас нервное, опасное. Нервы у всех на взводе. А если бы я перед встречей еще нос «припудрил» или нюхнул из хлорэтильной бутылочки?.. Для бодрости. А сейчас совсем огорчился бы, да пошел в разнос, со стрельбой и плясками?

– Тогда, боюсь, у нас вышло бы ... непонимание, - Белц улыбнулся еще шире, хотя это казалось анатомически невозможно. Белоснежные зубы сверкнули в акульем оскале. Хольг усмехнулся в ответ. Куда боле скупо, однако не менее страшно.

– Вот я и говорю, какой в этом смысл?..

Теперь вздохнул Белц. Щелкнул челюстями, разом погасив улыбку, как рубильником щелкнул. Молча добавил к стопке несколько банкнот и откинулся на спинку своего кресла, двойника того, на котором сидел Хольг.

– Это в тебе говорит недостаток опыта, - серьезно вымолвил Мариан, вновь сцепляя пальцы, гремящие золотом.

– Неужели?
– вежливо поинтересовался фюрер.

– Конечно. Как ты думаешь, сколько живут люди в моем деле посредника? Живут, а не просто «работают».

– А мне почем знать?

– Теперь узнаешь. Три года, это при удаче. Тот, кто прокрутился хотя бы пятерку - специалист высшего класса. А если отбарабанил десятку и жив - становится легендой, про него былины сочиняют и песни поют. А почему?

– Действительно, почему?
– вопросил Хольг, причем не делая даже попытки взять свой «гонорар».

– А потому что происходит это примерно так. Вот есть парнишка, черный, белый, желтый - не важно. Имеет мелкий n'egoce, меняет то на это, а это на то и еще что-нибудь впридачу. Банчит себе, поднимает денежку на жилье, девчонок и прочий мелкий all'egresse. Он при деле и уважении, его знают большие люди и здороваются при встрече. А чего бы не уважать честного барыгу? А потом однажды ему приходит в голову, что денег и уважухи как-то маловато. И парнишка решает, что может прыгнуть повыше. Так вместо честного мелкого жульничества начинаются хитрости с турецким куревом, муравьиными бегами, лотереями и все такое. То есть прет негоция, на которой уже можно поломать ножки.

– Это ты описываешь свой путь к успеху?
– с едва заметным сарказмом осведомился Хольг. Упоминание сломанных ножек ему не понравилось.

– Отчасти. Потому что обычный парнишка обычно прокручивает пару сделок и начинает думать, что поймал фортуну за ... причинное место. И тогда он вписывается в такую, прости господи, коммерцию, где уже не ломают ноги, а сразу убивают. Сразу - если повезет. Мексовский порошок, хлорэтил, оружие и прочие интересные вещи. И его таки убивают. Если повезет. Понимаешь, к чему это я говорю?