Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
Весной 1913 г. Эллис предпринял поездку в Италию, неделю прожил в Ассизи, вызвавшем в нем исключительный подъем религиозных переживаний, и возвратился в Германию, убежденный как в несостоятельности «штейнеризма», так и в непреходящей ценности средневековых духовных скрижалей: чаемый им путь – это «путь чисто религиозный, уединенный, монашеский, простой, связанный с тайной неистребимой благодати святой католической Церкви ‹…›». [1280] В письме к Э. К. Метнеру от 2/15 августа 1913 г. Эллис со всей решительностью заявлял: «Steiner сделал попытку сам активно выступить, но с первого шага скомпрометировал себя связью с мировой помойкой = “теос<офским> обществом”, специально организованной против христианской церкви. ‹…› Я, запутавшись во всем, вернулся к евангелию!» [1281] Системное изложение своих определившихся убеждений Эллис предпринял в «трактате» (как обозначено им в подзаголовке) «Vigilemus!», в котором беглый обзор философских и мистических доктрин давался в свете задач и перспектив ожидаемого религиозного возрождения. Свое новое сочинение Эллис направил для опубликования в «Мусагет» – в «мусагетский» «двухмесячник» «Труды и Дни» (в 1913 г. уже не выдержавший запланированную периодичность и выходивший по мере готовности отдельными сборниками).
1280
Письмо Эллиса к Б. П. Григорову от 13/26 июля 1913 г. // РГБ. Ф. 636. Карт. 1. Ед. хр. 31.
1281
РГБ. Ф. 167. Карт. 8. Ед. хр. 14.
Сохранилась записка секретаря «Мусагета» Н. П. Киселева: «21 IX 1913 (суббота) Vigilemus прибыл в Москву»; она приложена к сопроводительному письму Эллиса, посланному на имя Э. К. Метнера: «Очень прошу Вас ‹…› ответить мне по просмотре моей работы “Vigilemus” (в которой я корректно, но активно защищаю религию, культуру и символизм от модерно-теософо-разгильдяйства),
1282
Там же. Ед. хр. 17.
1283
РГБ. Ф. 167. Карт. 6. Ед. хр. 24.
В позднейшем изложении Белого эта ситуация и последовавшие его решительные действия представлены следующим образом: «…вдруг: проезжающая из Москвы в Париж О. Н. Анненкова с Е. А. Бальмонт приносят известие, что в Москве, в “Мусагете” выходит пасквиль на д-ра, написанный Эллисом. Мы бежим к М. Я. Сиверс и спрашиваем совета: что делать? М. Я. пожимает плечами и говорит: “Оставьте”. Но мы решаем ехать к Эллису и Поольман-Мой в Штутгарт, чтобы иметь объяснения с Эллисом и потребовать у него обратно циклы доктора и тетрадки его с заметками д-ра на полях. Едем в Штутгарт, отправляемся в Дегерлох; Эллис прячется от нас; мы имеем объяснение с Поольман-Мой, забираем почти насильно тетрадки у Эллиса; [1284] я передаю Поольман: “Если Эллис ко мне не выйдет сию минуту, чтобы объясниться, то пусть знает: я с ним на всю жизнь разрываю все…” Он – не вышел: с этого дня я все отношения с Эллисом прекратил. В совершенном расстройстве мы возвращаемся в Берлин; откуда я пишу в К<нигоиздательст>во “Мусагет” о своем выходе из издательства и о прекращении всех отношений с Метнером». [1285]
1284
А. А. Тургенева, описывая тот же эпизод, сообщает о тетрадях с записями штейнеровских лекций и бесед: «Эллис швырнул их нам через приоткрытую дверь» (Тургенева Ася. Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гётеанума. <М.>, 2002. С. 57).
1285
Минувшее. Исторический альманах. Вып. 6. С. 357. Исправлено по автографу. Мария Яковлевна фон Сиверс (1867–1948) – деятельница антропософского движения, секретарь, затем жена Р. Штейнера. Другая, более краткая версия событий – в «Ракурсе к Дневнику» Андрея Белого (записи об октябре 1913 г.): // «…проезд Анненковой; узнание о выходе книги Эллиса против Штейнера. Разговор с М. Я. Штейнер о том, что надо изъять у Эллиса ряд замечаний доктора; мы с Асей решаемся ехать в Штутгарт: объясниться; ряд решительных писем в Москву; и мой выход из Мусагета. // Штутгарт. Решительное объяснение с Поольман и отобрание курсов у Эллиса. // Берлин. Передача отобранного Сиверс» (РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 64 об.).
7/20 октября 1913 г., еще до поездки к Эллису в Штутгарт, Андрей Белый отправил из Берлина секретарю «Мусагета» Н. П. Киселеву следующее послание (получено в Москве 9/22 октября):
Милостивый Государь!
Тотчас же задержите книгу Эллиса. В противном случае этот выход кроме предательства нас, антропософов, будет поступком низким, поколику он совершался тайком. В случае выхода книги я отказываюсь иметь какое-либо сношение личное на-все-гда со всяким, приложившим руку к этому скверному делу.
Предупреждаю, что если Вы не задержите книгу, вы будете годами раскаиваться: но будет поздно.
Примите и прочее
Борис Бугаев.
В день же напечатания книги Эллиса вопреки моему настоянию прошу напечатать в газетах нижеследующее мое заявление:
М. Г.
Позвольте посредством Вашей газеты заявить, что я ни в каких отношениях не состою с членами Редакции К<нигоиздатель>ства «Мусагет», из которого я вышел.
Андрей Белый. [1286]
1286
РГБ. Ф. 167. Карт. 9. Ед. хр. 9. Этому письму предшествовала телеграмма Белого, отправленная в «Мусагет» 6/19 октября: «Книгу Эллиса не выпускать до письма – Бугаев» (РГБ. Ф. 167. Карт. 3. Ед. хр. 17), через день (8/21 октября) последовала еще одна телеграмма: «Задержка книги Эллиса для меня вопрос чести требую задержать – Бугаев» (Там же. Ед. хр. 19). Текст обеих телеграмм записан латинскими литерами.
Формально Белый обладал всеми правами для столь ультимативных заявлений: он был членом редакционного комитета «Мусагета» и тем самым имел достаточные основания для того, чтобы настаивать на своем в решении любых вопросов внутрииздательской деятельности. Разумеется, Эллис об этих полномочиях Белого хорошо знал. Первый документ за его подписью, затрагивающий завязавшуюся конфликтную ситуацию, – телеграмма, отправленная из Штутгарта в Москву 10/23 октября 1913 г., – видимо, сразу после описанного Белым эпизода встречи-невстречи (текст – с пометой рукой Киселева: «писана Б. Н. Бугаевым»): «Требую остановить печатание брошюры до письма текст брошюры выслать Бугаеву Berlin Augsburger Strasse 52 Pension Beggklau – Elis». [1287] Свое решение Эллис аргументировал в письме на имя Метнера (Дегерлох, 11/24 октября 1913 г.), составленном в двух частях; одна из них – официальное распоряжение: «Редакции “Мусагета”. Честь имею просить редакцию “Мусагета” немедленно выслать корректуру “Vigilemus” или готовый, но еще не выпущенный экземпляр А. Белому в Берлин для цензуры, которую я лично обещал ему (честным словом) ради избежания неприятностей и возможности выхода его из “Мусагета”. Я лично с ним спишусь об окончательной редакции. До выхода “Vigilemus” не публиковать заглавия в анонсах прошу. Эллис». Другая часть письма, адресованная лично Метнеру, содержит версию конфликта в истолковании Эллиса и аргументацию принятого им решения:
1287
РГБ. Ф. 167. Карт. 9. Ед. хр. 8. Весь текст телеграммы записан латинскими литерами. О ситуации, предшествовавшей ее составлению, Белый рассказал в письме к Э. К. Метнеру от 1/14 ноября 1913 г., излагая содержание своего разговора в Штутгарте с И. Польман-Мой: «Инициатива, что бы он <Эллис. – Ред.> вернул А<нтропософскому> О<бществу> тетрадки с пометками доктора Штейнера – моя личная инициатива; требование задержать печатание брошюры исходило от меня же. ‹…› Все это было мною высказано г-же Пульман в присутствии свидетелей г-на Пульмана и моей жены. Было высказано и то, что я прошу его выйти не для теоретических разговоров или пререканий, а для ознакомления с историей отсылки им брошюры; но он спрятался; тогда я выдвинул, что понимаю его уклонение от 5-минутного разговора как жалкий страх, и предупредил, что если он не выйдет, то я развязываю себе руки называть его лишенным чести перед всеми. Он – не вышел, но под телеграммой, составленной мною в “Мусагет”, беспрекословно подписался ‹…›» (РГБ. Ф. 167. Карт. 3. Ед. хр. 20).
«Интимно. ‹…› Бога ради, задержите “Vigilemus!” Киселев нечто сболтнул несуразное о какой-то конспирации известной теософской тетке Анненковой, которая состоит лично при Сиверс в качестве детектива.
Последняя передала Сиверс, в форме ужасающей, о каком-то тайном обществе в “Мусагете” против Steiner’a. Сегодня инспирированный Сиверс Белый специально приехал из Berlin’a в Штутгарт для скандала, длившегося целый день. Я лично его не видел, ибо считаю его ненормальным в силу влияния Steiner’a, но письменно, деловым тоном через посредство знакомого лица установил выход в виде цензуры его. Других выходов нет. ‹…› Уведомьте лично Белого об отсутствии тайных обществ в “Мусагете” и о том, что по общему мнению “Vigilemus” невинна. Все “А<нтропософское> Общество” через Белого болтает о брошюре. Надо остановить скандал». [1288]
1288
РГБ. Ф. 167. Карт. 8. Ед. хр. 19. О вероятной причастности Сиверс к развитию инцидента см.: Спивак Моника. Андрей Белый – мистик и советский писатель. М., 2006. С. 72–74.
О том, что в кругу русских штейнерианцев накал переживаний, вызванных известием о «предательском» сочинении Эллиса, был предельно высоким – и тем более высоким потому, что никто из них «Vigilemus!» не читал, и, следовательно, каждый мог полагаться только на силу своего воображения, – можно судить по письму Белого к Метнеру (7/20 октября 1913 г.), написанному одновременно с приведенным выше официальным заявлением в «Мусагет». «Vigilemus!» совершенно однозначно квалифицируется в нем как «пасквиль», факт его написания Эллисом – как «подлость предательства, т. е. разглашение сведений, не допустимых в печати», «дело Иуды Искариота», а намерение «Мусагета» опубликовать книгу, как в запальчивости заявляет Белый, «нас всех потрясло более, верьте, чем смерть родного отца, родной матери»: «…поступок Эллиса есть подлость 1) перед д<октором> Штейнером, 2) подлость перед Антр<опософским> О<бще>ством, 3) подлость по отношению к друзьям, ибо он выпускает книгу украдкой, как “тать в нощи”, вместо того, чтобы дать ее на просмотр нам, друзьям, ибо, зная свой темперамент и невольное тяготение к разглашению запрещенного к опубликованию, он, как порядочный человек, дал бы на цензуру книгу нам (цензуру не мнений, а затрагиваемого материала) ‹…› остается мне в полном самообладании и с великою горечью поставить ультиматум. Книга Эллиса никоим образом не выходит из печати: “Мусагет” ее не издает. Не появляясь в “Мусагете”, она может появиться в другом месте при условии, что рукопись поступает на просмотр нам, антропософам, причем мы выкидываем из текста все места, имеющие какое-либо касание циклов доктора Штейнера. ‹…› В противном случае нам всем, антропософам, имеющим какое-либо отношение к “Мусагету”, <придется> прервать всякое отношение с “Мусагетом” (по крайней мере так мне диктует совесть)». Угрожая в этом случае не общаться «ни с кем из приложивших руку к предательству Эллиса», Белый с уверенностью заключал: «Книга, конечно, не выйдет. Неужели книга разломает ряд интимных отношений, скрепленных годами». [1289]
1289
РГБ. Ф. 167. Карт. 3. Ед. хр. 18. См. также изложение этого конфликта с многочисленными цитатными фрагментами из писем в кн.: Maydell Renata von. Vor dem Thore. S. 126–135.
Метнер, однако, готовности удовлетворить эти ультимативные требования не выказал. В ответном развернутом, подробно аргументированном письме (12/25 октября 1913 г.) он изложил Белому обстоятельства прохождения в издательстве рукописи Эллиса, обещал прислать на просмотр ее корректуру и на эмоциональный натиск Белого отреагировал веско и твердо – напоминанием о «духовной свободе» как основополагающем принципе «мусагетского» сообщества: «…не прочтя Эллиса, вы a priori требуете от Мусагета безусловного отказа печатать это не прочитанное Вами сочинение! Это ли не изуверство??!! – Это ли не деспотизм, не рабство мысли и чувства!»; «Я не теряю надежды, что Вы возьмете назад свои слова и решения». [1290] В тот же день он описал Эллису заявления и требования Белого («Вы, конечно, сами можете представить, какой беспощадный отпор я ему дал в своем ответе») и выразил готовность «действовать самодержавно», как руководитель «Мусагета», в разрешении конфликта, обещав автору «Vigilemus!» свою поддержку: «Католик, – поступите хоть раз как Лютер: hier stehe ich: kann nicht anders; Gott helfe mir. [1291] Ибо если Вы стоите за сказанное в брошюре с такою же непреклонностью, как Лютер, отстаивающий свои воззрения перед собором католических епископов, и если по вторичном более внимательном просмотре по корректурам ‹…› я не найду в Вашей брошюре никакой предосудительной огласки эзотерического и никакой личной обидной фразы по адресу Штейнера, то я напечатаю Вашу брошюру в Мусагете, хотя бы от этого произошел крах всего издательства». [1292]
1290
РГБ. Ф. 167. Карт. 5. Ед. хр. 30.
1291
Стою на этом: иначе не могу; Боже, помоги мне (нем.); слова М. Лютера на Вормсском рейхстаге (18 апреля 1521 г.), которыми он заключил ответ на вопрос, признает он свои сочинения или отказывается от них как от еретических.
1292
РГБ. Ф. 167. Карт. 6. Ед. хр. 25.
Эллис, впрочем, демонстрировать лютеровскую непреклонность оказался не готов. В очередном «официальном» послании в «Мусагет» (18/31 октября 1913 г.) он заявлял: «В интересах мира и спасения “Мусагета” готов в границах приличия и допустимости уважить редакционные поправки г. Бугаева в “Vigilemus”, поскольку они не изменят смысла credo этой брошюры. Если таковые (поправки) окажутся чрезмерными и бьющими по чести моей, как лица, обязанного не брать назад сказанного в принципе, буду просить “Vigilemus” баллотировать в “Мусагете” и подчинюсь сей баллотировке безусловно. [1293] При негативном исходе ее издам “Vigilemus” без марки “Мусагета” и всякой цензуры». Однако в «интимном» продолжении того же послания, адресованном лично Метнеру, Эллис щедро поделился своими эмоциями: «Ничего в жизни б<олее> возмутительного, несправедливого, глупого я не испытал. Дрянность Белого безграничн<а>, но дело не в нем. Сиверс им руководит, и все дело в антропософ<ской> интриге, ловко и метко направленной против Мусагета. ‹…› Я после “Vigilemus” не могу видеть в Белом ни своего вождя, ни редактора, ибо он – несовершеннолетен морально. ‹…› Каким образом, не прочитав брошюры, Бугаев лает?» [1294] В недатированном письме к Б. П. Григорову, говоря о своей «злосчастной брошюре», Эллис склоняется к мысли ее «в “Мусагете” не печатать, а опубликовать под маркой “издание автора”». [1295]
1293
Под «баллотировкой» подразумевается решение редакционного комитета издательства «Мусагет» относительно издания книги, принимаемое путем голосования.
1294
РГБ. Ф. 167. Карт. 8. Ед. хр. 20. Свою убежденность в том, что возникший конфликт обусловлен некой «антропософской интригой», Эллис выражал и в недатированном письме к С. Н. Дурылину: «…в официальном заявлении о выходе из “А<нтропософского> общества” я назвал себя “сыном видимой Церкви”, что вызвало организованное гонение на меня и шпионаж, в рез<ультате> которого антропософы через Белого (который, между нами, невменяем) наложили секвестр на мою ‹…› брошюру “Vigilemus”» (РГАЛИ. Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 928).
1295
РГБ. Ф. 636. Карт. 1. Ед. хр. 31.
О том, как справился Белый с взятой на себя ролью цензора, можно судить по корректурным листам «Vigilemus!» с его правкой (продублированной рукой Н. П. Киселева), которые сохранились в архиве «Мусагета». [1296] Среди них нет авторского предисловия и примыкающих к основному тексту «Десяти экскурсов к трактату “Vigilemus!”», занимающих в целом более половины объема книги. Всего в распоряжении Белого было, таким образом, около 45 страниц наборного текста. Белый сделал в нем 17 купюр различного объема – от одной-двух-трех строк до пространных абзацев. При этом изымать сведения, восходящие к «интимным» лекционным курсам Штейнера и к доверительным беседам с ним, «цензору» не пришлось – по той причине, что таковые в тексте Эллиса не приводились и вообще никак не затрагивались; в нем фигурировали лишь отсылки к опубликованным книгам Штейнера, причем их проблематика освещалась в спокойном, объективистском тоне, без каких-либо резких полемических выпадов и выдвижения идейных контраргументов. «Брошюра моя не только не против Steiner’a и антропософии, но, напротив, за них», – заявлял Эллис в недатированном письме к Б. П. Григорову; [1297] эта авторская характеристика отнюдь не соответствует действительности: антропософия осмыслена в книге как один из симптомов современного вырождения идеи подлинной религии, – однако и для диаметрально противоположных утверждений о том, что Эллис изготовил «пасквиль», нацеленный против доктрины Штейнера, книга «Vigilemus!» достаточных оснований не давала. Казалось бы, причин для «цензорского» вмешательства – даже если согласиться с аргументацией Белого, убежденного, что в идейно близком ему издательском сообществе не могут высказываться критические суждения по адресу антропософии, – не возникало. И тем не менее в своей запальчивости Белый не счел для себя возможным отступить и признать беспричинными посягательства на чужой текст. Не найдя в изложении Эллиса ничего «недозволенного», доносящего до «профанов» те сакральные суждения, которые предназначались только адептам антропософии, он предпринял вивисекцию текста, руководствуясь, скорее всего, подспудным неосознанным стремлением продемонстрировать во что бы то ни стало свою «цензорскую» волю и излить накопившийся гнев на автора трактата. Безусловный и последовательный эгоцентризм, являющийся одной из самых неотчуждаемых черт психологического облика Белого, сказался в данном случае в его обращении с вполне суверенным произведением другого автора как никогда ярко. Обзор не дозволенного Белым к печати дает в этом отношении весьма выразительную картину.
1296
РГБ. Ф. 190. Карт. 36. Ед. хр. 4.
1297
РГБ. Ф. 636. Карт. 1. Ед. хр. 31.
Разорвав личные отношения с Эллисом, Белый посчитал необходимым устранить из текста трактата любые упоминания собственного имени, невзирая на то, что в этих упоминаниях он и его творчество рассматривались в самом высоком ценностном регистре. «…Можно условно говорить о теософии Вл. Соловьева, Фомы Аквинского, Данте, Андрея Белого и т. д.», – пишет Эллис; Белый упоминание собственного имени из этого перечня вычеркивает, и это один из немногих случаев, когда его правка была принята автором. [1298] На той же странице делается отсылка к статье Белого «Круговое движение», сам он аттестуется как «первый среди символистов», а также говорится о верности миросозерцания Белого христианству; весь фрагмент Белый вычеркивает. Таким же образом он поступает с абзацем, содержащим цитату из «Кругового движения», которую Эллис расценивает как «речь от души и духа всего символизма, не изменившего себе», [1299] а заодно и с упоминанием «симфоний» Белого и его «изумительного описания Сфинкса» в панораме новейших писателей, демонстрирующей сочетание в их творчестве христианских основ с другими культурными ценностями. [1300] Вычеркивает Белый и упоминание своей книги «Золото в лазури» в ряду других произведений, манифестирующих русский символизм, [1301] и примечание к этому упоминанию, содержащее цитату из его книги статей «Луг зеленый» (это примечание Эллис из печатного текста убрал).
1298
См.: Эллис. Vigilemus! Трактат. М.: Мусагет, 1914. С. 41.
1299
Там же. С. 5.
1300
Там же. С. 8.
1301
Там же. С. 48.