Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
Восемь лет спустя Кондратьев составил другой текст автобиографии – на этот раз по заказу С. А. Венгерова, собиравшего материалы для своего Словаря русских писателей и ученых. [1405] Автобиография хранится вместе с сопроводительным письмом Кондратьева Венгерову: [1406]
Ст. Поповка Николаевской ж. д.; поселок Подобедовка. Большой просп., дача Кондратьевых.
6. VII. 1914.
Милостивый Государь Семен Афанасьевич.
Отвечаю не тотчас же на Ваш запрос, т<ак> к<ак> живу на даче и лишь вчера получил адресованное мне на городскую квартиру Ваше письмо. Т<ак> к<ак> архив мой теперь не при мне, то я посылаю Вам лишь краткие сведения о себе и написанном мною (опуская журнальные и газетные статьи).
Примите уверение, глубокоуважаемый профессор, в моем совершенном почтении к Вам.
Александр Кондратьев.
Кондратьев, Александр Алексеевич, родился 11. V. 1876. в Петербурге. Отец и мать были русские и православные. Мать потерял (умерла) 3 1/2 лет. Отец служил в Государственной Типографии (умер в ноябре 1904 г.). По его совету и желанию я пошел, по окончании 8-й СПБ. Гимназии, на Юридический Фак<ульте>т, где с достаточною степенью добросовестности изучал соответствующие науки. В гимназии был несколько лет учеником Иннокентия Федоровича Анненского, с которым поддерживал хорошие отношения вплоть до его смерти. Русский язык в гимназии преподавался мне Петром Максимовичем Филоновым и Платоном Васильевичем Красногорским. Им обоим я весьма признателен за то, что они научили меня грамотно писать. Любовью к литературе учебным заведениям, в которых воспитывался, обязан мало. Писать стихи начал в гимназии; печатать их – в Ун<иверсите>те (в 1899 г.). Первый рассказ напечатан мною в амфитеатровской «России» в 1901 г. (на тему из области деревенской мифологии). [1407] Напечатал много стихов, преимущественно под псевдонимом Э. С., в журнале «Шут», издававшемся Р. Р. Голике. Сотрудничал и помещал стихи и рассказы в журналах: «Новый Путь», «Золотое Руно», «Перевал», «Весы», «Аполлон», «Русская Мысль», «Огонек» и многих других. Помещал также статьи, заметки, стихи и беллетристические произведения в «Голосе Москвы», «Русской Молве», а также еще в 2–3 недолго выходивших московских газетах (о «России» Амф<итеатро>ва я уже упоминал). Из альманахов сотрудничал почти исключительно в «Грифе». Кроме того я занимался исследованиями в области истории русской литературы; написал несколько статей об Алексее Толстом (помимо вошедших в книгу о нем – «“Крымские очерки” гр. А. К. Толстого», см. «Современник» 1912 г., VI). [1408] Писал об Авдотье Глинке, Н. Ф. Щербине, Панкратии Сумарокове… [1409]
Стихотворения мои вышли в двух книжках: 1) Стихи А. К. СПб. 1905 г., 2) «Черная Венера». СПб. 1909. Беллетристика состоит из романа «Сатиресса» М. 1907, кн<игоиздательст>во «Гриф», и двух книг рассказов: 1) «Белый Козел». СПб. 1908, и 2) «Улыбка Ашеры». СПб. 1911. Кроме того, в кн<игоиздательст>ве «Огни» – «Гр. А. К. Толстой. Материалы для биографии». Мною же переведена была книга Пьера Луиса «Песни Билитис», второе издание которой было уничтожено по постановлению суда. [1410]
Из других событий литературной жизни моей, пожалуй, стоит упомянуть лишь о победе на поэтическом конкурсе, организованном журналом «Золотое Руно» в 1907 г. [1411]
Мои внелитературные занятия – служба – сперва в Юридической части Управления Железных Дорог, затем (с 1908) в Канцелярии Государственной Думы. [1412]
Ал. Кондратьев.
1405
7 июля 1914 г. Кондратьев писал А. И. Тинякову: «Недавно получил ц<иркуля>р от Семена Афанасьевича Венгерова с приглашением прислать для Биобиблиографического словаря соответственные данные» (Топоров. С. 204).
1406
ИРЛИ.
1407
Рассказ Кондратьева «Последнее искушение (Рассказ духа)» был опубликован в пасхальном номере петербургской газеты «Россия» (1901. № 694. 1 апреля. С. 4); А. В. Амфитеатров заведовал в «России» отделами славянским, литературным, театро-музыкальным и изящных искусств. В указателе «Основные даты жизни и творчества А. А. Кондратьева», составленном Олегом Седовым, сообщается, что «первой публикацией прозы» Кондратьева в 1901 г. в газете «Россия» был рассказ «Домовой» (Кондратьев А. Сны. С. 540), однако указанный рассказ («Домовой (Очерки деревенской мифологии)») был опубликован в журнале «Отечество» (1903. № 2. С. 33–38), вторично – в журнале «Нева» (1906. № 1. С. 86–91), затем вошел в сборник Кондратьева «Белый козел».
1408
Книга Кондратьева – «Граф А. К. Толстой. Материалы для истории жизни и творчества» (СПб.: Огни, 1912); статья – «“Крымские очерки” Алексея Толстого (Из записной книжки поэта)» (обстоятельства ее публикации в журнале «Современник» отражены в письмах Кондратьева к Б. А. Садовскому от 11 и 19 мая 1912 г. // De visu. 1994. № 1/2 (14). С. 7).
1409
Имеются в виду статьи Кондратьева «Авдотья Павловна Глинка» (Новый журнал для всех. 1913. № 7. С. 111–116), «Молодость поэта Щербины» (Русская Мысль. 1914. № 4. Отд. II. С. 118–134), «Панкратий Сумароков (Жизнеописание основателя первого в Сибири журнала)» (Новый журнал для всех. 1914. № 6. С. 43–45). Авдотья Павловна Глинка (1795–1863) – поэтесса, прозаик, переводчица; дочь П. И. Голенищева-Кутузова, жена поэта, публициста, прозаика Ф. Н. Глинки. Николай Федорович Щербина (1821–1869) – поэт; был близок Кондратьеву прежде всего как автор антологических стихотворений. Панкратий Платонович Сумароков (1765–1814) – журналист и поэт (см.: Стихотворения Панкратия Сумарокова. СПб., 1832), внучатый племянник А. П. Сумарокова; в 1789–1791 гг. издавал в Тобольске журнал «Иртыш, превращающийся в Иппокрену» – первое периодическое издание в Сибири. См.: Смирнов-Сокольский Н. Рассказы о книгах. М., 1960. С. 158–164; Ларкович Д. В. Литературная судьба П. П. Сумарокова: Опыт семантического анализа. Сургут, 2007; Ларкович Д. В. Сумароков Панкратий Платонович // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 3 (Р – Я). СПб., 2010. С. 202–206.
1410
Перевод книги французского писателя Пьера Луиса (1870–1925) «Песни Билитис» (1894), выполненный Кондратьевым, впервые был издан в Петербурге в 1907 г. Второе издание «Песен Билитис» было отпечатано в 1911 г. 27 декабря 1911 г. Кондратьев писал В. Я. Брюсову: «В декабре я выступал в Судебной Палате, защищал Песни Билитис, но неудачно. Палата утвердила приговор Суда об уничтожении. Не знаю, буду ли подавать в Сенат. Необходимо, чтобы последний высказался, ибо при нынешнем толковании ст<атьи> 1001 безусловному уничтожению подлежат почти все произведения античной литературы, при старом режиме бывшие неприкосновенными. Как юрист я считаю современное толкование ст<атьи> 1001 нарушением ее смысла, т<ак> к<ак> она требует для уничтожения книги наличности двух признаков: 1) безнравственности и 2) неблагопристойности (внешней неприличности изложения), а не одного какого-либо из них» (РГБ. Ф. 386. Карт. 90. Ед. хр. 8).
1411
В литературно-художественном конкурсе на тему «Дьявол», объявленном журналом «Золотое Руно» в конце 1906 г., по разделу поэзии вторую премию (первая не была присуждена) получил Кондратьев за сонет «Пусть Михаилом горд в веках Иегова…» – опубликованный вслед за тем в «Золотом Руне» (1907. № 1. С. 29). См.: Топоров. С. 144–145.
1412
Об этой своей службе Кондратьев более подробно сообщает в позднейшей памятной записке: «Служа в Канцелярии Гос. Думы, исполнял обязанности помощника редактора “Справочного листка Гос. Думы” ‹…›, а после революции – “Известий Временного Комитета Гос. Думы”. Начиная с 1908 г., исполнял делопроизводительские обязанности в комиссии по запросам (о незаконных действиях правительства). Кроме того несколько последних лет службы был одним из редакторов “Стенографических отчетов заседаний Гос. Думы”. Был зачислен во время правительства Керенского в организовавшуюся тогда из чиновников Гос. Думы и Государственной Канцелярии канцелярию Учредительного Собрания, но после перехода власти к большевикам и упразднения Гос. Думы и ее канцелярии остался без места. В январе 1918 г. с разрешения начальства покинул Петроград и уехал в Крым, где тогда проживала моя семья» (Струве. С. 4).
Третий автобиографический документ Кондратьева относится уже к совсем другой эпохе. Это, собственно, не автобиография в строгом жанровом определении, а письмо, содержащее рассказ о жизненных перипетиях писателя в пореволюционные годы и о том положении, в каком он оказался в разоренной войной Польше, под Краковом, бежав из имения своей тещи на Волыни, «освобожденной» советскими войсками. Адресат письма, Евгений Александрович Ляцкий (1868–1942) – литературный критик, историк литературы, фольклорист, – постоянно проживал в Праге с 1922 г., где вел широкую общественную и благотворительную деятельность, состоял председателем Комитета по улучшению быта русских писателей в Чехословакии. Связанный с Ляцким еще по Петербургу деловыми отношениями и близкими историко-литературными интересами, [1413] бедствующий Кондратьев обратился к нему за денежной помощью и, получив ее, откликнулся подробным письмом, в котором не только поведал о своей жизни, но и поделился надеждами на будущее и собственными специфическими «узнаниями» (в частности, сообщил своему корреспонденту о некоторых «сновидческих» прецедентах, которым он придавал большое значение и которые нашли преломление в его творчестве – прежде всего в повести «Сны», включающей автобиографическую подоплеку). [1414] Письмо приводится по автографу из архива Ляцкого. [1415]
1413
В архиве Ляцкого сохранилось 10 писем Кондратьева к нему (ИРЛИ. Ф. 163. Оп. 2. Ед. хр. 244), 9 из них относится к 1909–1912 гг., 10-е – приводится ниже.
1414
4 декабря 1957 г. Кондратьев писал Е. Н. Рудневой: «Много у меня накопилось ‹…› черновиков начатых в разное время повестей и романов (порою фантастических, основанных на виденных мною снах). Закончить их вероятно не удастся» (Струве. С. 56). Ср. письмо Кондратьева к А. М. Асееву от 16 февраля 1954 г., содержащее рассказ о виденных снах и их связи с реальностью (Там же. С. 42–43).
1415
ИРЛИ. Ф. 163. Оп. 2. Ед. хр. 244. Л. 23–24 об.
Absender Aleksander Kondratjew.
15/2. V. 1942.
Дорогой Евгений Александрович.
Вчера получил Ваше доброе письмо, а сегодня дочь принесла присланные Вами деньги (ей выдали на почте польскою валютою 20 злотых). Огромное Вам спасибо за Ваше великодушие. Стыдно мне принимать эти деньги, зная, что Вы сами стеснены в средствах. Но отказаться тоже не могу. Только вместо букета приобрету кусок мыла, ибо здесь, выражаясь мягко, наблюдается некоторый недостаток такового, равно как и некоторых других предметов, чем пользуются тайно продающие эти предметы или продукты лица. Кило сала (помимо получаемых по карточкам не очень часто жиров) стоит около 100 злотых. Вздорожали несколько керосин, сахарин и сахар… Но пока, слава Богу, сыты (кончаем остатки запасенного с осени картофеля и крупы)… Мне еще в 1907 г. все это было предсказано. Ясновидящая говорила между прочим, что хотя будет трудно, очень трудно, но того, ч<то>б<ы> нечего было есть, не случится. В свободные получасы разворачиваю иногда спасенные дочерью и увезенные ею из усадьбы записные книжки свои и некоторые бумаги и отрываюсь от действительности… Мне не очень повезло в занятиях моих литературою и историей литературы. Пропал, между прочим, с любовью составленный труд – биография поэта Федора Туманского, в котором приведены были некоторые его ранние стихотворения. У меня существует подозрение, что, благодаря сходству инициалов, кое-какие произведения Туманского приписываются Тютчеву. В одном из ранних произведений первого есть выражение, повторяющееся у второго («Возвышенная стыдливость страданья»)… [1416] Остались в Петербурге выписки и заметки по славянской мифологии и фольклору, лет за 10 до революции. Да и книги кое-какие по этим областям там остались. У меня был между прочим труд Вашего предшественника по «Слову о Полку Игореве», гр<афа> Мусина-Пушкина. [1417] Конечно, ошибок у него много, но и любопытного много, особенно принимая во внимание его эпоху. Вы – первый, если не ошибаюсь, указали, что произведение это принадлежит нескольким авторам… [1418] Время от времени задумываюсь над значением слов: «Див? кличет вверху древа» и т. д.
Не повезло мне и в изучении оккультных наук. Правда, несколько книжек по демонологии, главным образом на франц<узском> языке, у меня были, но романа из жизни обитателей ада написать мне так и не удалось. Покойный профессор Вяч<еслав> Мих<айлович> Грибовский [1419] добыл раз для меня из библиотеки СПБ. Ун<иверсите>та что-то вроде адского адрес-календаря на франц<узском> языке – середины ХVШ в., если не ошибаюсь. – «Эту книгу я доставал там несколько ранее и для покойной Мирры Лохвицкой», – говорил он мне… Этот Грибовский кончил свои дни в Риге и до самой смерти своей писал мне оттуда. Я не принадлежал к числу университетских его слушателей (меня больше интересовал тогда Л. И. Петражицкий). [1420] С Грибовским же я сблизился по кружку поэтов и поэтесс К. К. Случевского. У меня сохранилась здесь даже рукописная статейка – воспоминание об этом кружке. [1421] Сохранилось и еще что-то вроде статейки – заметка с воспоминаниями об умершем поэте Рославлеве, [1422] одном из молодых писателей, носивших, по примеру Горького, Леонида Андреева и Бунина, поддёвку (такую же носил и Есенин)… Две тетради с наклеенными на их страницах газетными вырезками воспоминаний моих о знакомых русских писателях остались в г. Ровно. Не знаю, уцелели ли…
Возвращаюсь к невезению с оккультными науками. Еще в СПб. работал я над биографией поэтессы Авдотьи Глинки, жены поэта Ф. Глинки. Т<ак> к<ак> кое-какие материалы по биографии последнего и бумаги его хранились в Шереметевском архиве, я был очень рад, когда получил туда рекомендацию не то из Публичной Библиотеки, не то из Архива Академии Наук (не помню). Мне говорили между прочим, что там хранятся розенкрейцерские ритуалы для вызова видений. Т<ак> к<ак> я в тот момент больше интересовался Авдотьей Глинкой, то, получив на первый раз лишь часть рукописей Глинки, не очень был огорчен, не найдя там текстов этих ритуалов, а лишь тетрадь со тщательно зарисованными видениями. Цветными карандашами там изображены были надгробные памятники, эмблемы, кажется, – ангелы и т. п. Я решил, что самые ритуалы я успею списать в другой раз. В подлинности их я не сомневался, т<ак> к<ак> Федор Глинка был в довольно высоких для России градусах… Когда же я пришел во второй раз, Шереметевский архив был закрыт по случаю войны (1914 г.).
На Волыни (с 1918 по 1939 г.) у меня было сравнительно много свободного времени и очень мало попадало в руки интересных книг. По истории литературы я перечитывал учебники и «курсы», бывшие в библиотеке Ровенской гимназии, ядром которой послужила библиотека б<ывшего> директора Ровенского реального училища Соколова. Ничего нового для себя я там не прочел, но списал много. Составлял я тогда для себя что-то вроде рукописной библиотеки-словаря по истории русской поэзии. Покупать книги удавалось редко, – главным образом, начиная с середины тридцатых гг., когда жена моя унаследовала именье, в котором мы жили. Жили мы не столько на доходы с земли, сколько на остатки от сумм, вырученных от продажи земельных участков для уплаты обыкновенных и чрезвычайных налогов. Доходов для жизни и налогов не хватало, и приходилось продавать землю. Пробовали сдавать землю в аренду, – арендаторы не платили нам условленных взносов, так что не на что было даже воспитывать детей. Сына, напр<имер>, пришлось взять из Львовского политехникума, куда он поступил, прилично выдержав вступительные экзамены. Боюсь, что именье это, на котором не было налоговых долгов (все были уплачены до войны), нигде не заложенное, в наши руки не вернется. Еще поляки некогда говорили мне, – «Ваша земля нужна нам для наших польских крестьян»…
У меня лично была земля в Шлиссельбургском уезде (доходов она не давала). Во время войны осенью 1916 г. я ее продал (вместе с совладельцами). На мою долю досталось не то 125, не то больше тысяч рублей. 75.000 р. я отдал на военный заём. На остальные деньги отправил в Крым и держал там семью до осени 1918 г., когда перебрался на Волынь, к теще. Несколько тысяч пропало в каком-то Киевском банке, а то, что не было растрачено на жизнь, утратило цену и обратилось в ничто…
Теперь все это кажется мне сном. Я благодарен Судьбе, что сон моей жизни не лишен был интересных картин и впечатлений. В молодости, когда я служил в М<инистерстве> П<утей> С<ообщения>, удалось мне 3 раза совершить три больших путешествия (1904, 1906 и 1908 гг.). Помимо европейских больших городов и находящихся в них музеев, побывал я в Греции, Египте и Малой Азии. Это дало содержание многим стихам. А картины российской «Великой и Бескровной», виденные мною в Таврическом дворце! [1423] Сколько предшествовавших поколений желало их повидать! А сколько интереснейших литераторов и ученых удалось мне встретить в жизни, и не только встретить, но и пользоваться их расположением. Благодаря Вам, напр<имер>, увидела свет работа моя об Алексее Толстом… [1424] О другом очень полюбившемся мне в молодости поэте, Н. Ф. Щербине, закончить работы мне не удалось. Петр Бернгардович Струве напечатал в «Р<усской> М<ысли>» начало этой работы: «Молодость поэта Н. Ф. Щербины». Незадолго до начала войны мой варшавский (тогда еще заочный) знакомый, приват-доцент С. Ю. Кулаковский (сын киевского профессора византинолога) [1425] прислал мне, без предупреждения, в презент, эту статью, вырезав и склеив соответствующие страницы из книжки журнала. За день до получения этой посылки вижу сон: приходит ко мне будто бы покойный Н. Ф. Щербина. Я его спрашиваю: чему я обязан удовольствием его видеть. А он мне отвечает: «Ведь Вы обо мне писали». Когда я получил свою статью, я понял, почему видел этот сон. А поэта А. К. Толстого во сне никогда не видел. Зато за последние годы, годы изгнания, часто вижу разных покойных или по всей вероятности умерших поэтов, знакомых своих. Хотя бы, напр<имер>, Петра Петровича Потемкина, [1426] который мне приснился в 1941 г. А на другой день иду в клинику, где содержалась жена, подхожу по дороге к лотку с книгами (меня обычно тянет к этим лоткам). Спрашиваю, нет ли русских книг. Торговец протягивает мне книжку стихов Потемкина. Купил ее за 30 грошей. Снились мне здесь в Холмщине и И. И. Ясинский, и С. А. Кречетов-Соколов, и совсем недавно – Б. В. Бер. [1427] (Не знаю, слыхали ли Вы об этом поэте – я познакомился с ним у Шеллера-Михайлова, – у которого собирался очень небольшой поэтический и артистический кружок довольно интересных людей, как напр<имер> кн. Г. С. Гагарин†, Евдоким Николаевич Квашнин-Самарин, Ив<ан> Ив<анович> Тхоржевский, молодой скульптор Микешин, сын знаменитого, и др.). [1428] Валерий Яковлевич Брюсов снится мне обычно перед болезнью кого-либо из членов моей семьи. При жизни В. Я. очень хорошо всегда ко мне относился, хотя я, пока он был жив, не напечатал о нем ни строки. А после его смерти печатал только хорошее. Не знаю, чем объяснить такое совпадение. Думаю, что объяснить могут только оккультисты.
Простите, что я так заболтался, и таким мелким почерком! Рассчитываю на доброту Виды Павловны, [1429] которая не откажет, вероятно, прочесть Вам мои каракули.
Жена, хотя и очень смущена неожиданностью Вашего подарка, просит меня поблагодарить Вас за Ваше внимание к ней и доброту. Она просит Вас также сообщить, не известно ли Вам чего-нибудь о судьбе Вашей поклонницы, общей знакомой нашей Марии Эмильевны Штраус.
Дай Вам Бог здоровья и благополучия и радости, дорогой Евгений Александрович. Не знаю, удастся ли мне Вас увидеть. Многое будет зависеть от того, вернут или нет жене ее именье на Волыни (немного больше 150 дес<ятин>). Если бы удалось повидать Вас, был бы счастлив. Не знаю, удастся ли сыну перетащить нас на Волынь. Он в марте переехал туда и пристроился там, кажется, на пивном заводе. Но на Волыни едва ли не сильнее, чем здесь, чувствуется, особенно в городах, экономический (вероятно, – временный) кризис. Пристроиться же самому на какое-либо место не удается, из-за незнания немецкого и недостаточного знания польского и местных наречий… Счастлив буду, если напишете.
Виде Павловне целую ручки. Вас обнимаю.
Ваш душевно Александр Кондратьев.
16/3 – V – 1942.
1416
У Ф. И. Тютчева: «Божественной стыдливостью страданья»; вариант (исправление стиха, принадлежащее Н. А. Некрасову): «Возвышенной стыдливостью страданья» (заключительная строка стихотворения «Осенний вечер», 1830). См.: Тютчев Ф. И. Лирика / Издание подготовил К. В. Пигарев. М., 1963. Т. 1. С. 39, 235. Федор Антонович Туманский (1799–1853) – поэт, троюродный брат В. И. Туманского. См.: Языков Д. Федор Антонович Туманский (Его жизнь и поэзия). М., 1903. Работа Кондратьева «Ф. А. Туманский. Материалы к биографии» сохранилась в рукописи в архиве В. И. Анненского-Кривича (РГАЛИ. Ф. 5. Оп. 1. Ед. хр. 119).
1417
Алексей Иванович Мусин-Пушкин (1744–1817) – археограф и коллекционер, издатель древнерусских памятников; подготовил (вместе с Н. Н. Бантыш-Каменским и А. Ф. Малиновским) первое издание «Слова о полку Игореве» (М., 1800).
1418
Имеется в виду книга Е. А. Ляцкого «Слово о полку Игореве. Повесть о князьях Игоре, Святославе и исторических судьбах Русской земли. Очерк из истории древнерусской литературы. Композиция, стиль» (Ргаhа, 1934). Согласно Ляцкому, «Слово о полку Игореве» представляет собой композицию, осуществленную «слагателем» из нескольких песен (поэма о князе Игоре, поэма о Святославе, отрывки из песни-плача об Изяславе Васильковиче Полоцком и отрывочные строфы старых циклов). См. статью о Е. А. Ляцком Р. П. Дмитриевой (Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 3. СПб., 1995. С. 190–192).
1419
В. М. Грибовский (1866–1924) – юрист, профессор Петербургского университета.
1420
Лев Иосифович Петражицкий (1867–1931) – юрист, профессор Петербургского университета.
1421
В собраниях литературного кружка «Вечера Случевского» Кондратьев участвовал с 1906 г., позднее (в 1910-е гг.) выполнял в нем секретарские обязанности. 16 апреля 1929 г.
Кондратьев писал бывшей участнице кружка М. Г. Веселковой-Кильштет: «Так приятно порою бывает вспомнить о собраниях поэтесс и поэтов на “Вечерах имени Случевского”! Ведь Вы теперь один из старших по времени избрания в этот кружок бывших его членов. ‹…› Припоминая годы молодости, стараюсь восстановить некоторые даты и обстоятельства из жизни нашей поэтической общины, так сказать историю оной» (ИРЛИ. Ф. 43. Ед. хр. 281). В письме от 26–27 февраля 1953 г. к А. М. Асееву Кондратьев сообщал: «Триестский лагерный журнал выходил в крайне ограниченном количестве экземпляров. Напечатанные в одном из номеров этого журнала мои воспоминания о кружке поэтов и поэтесс имени К. Случевского очень незначительны по содержанию своему и сводятся главным образом к перечислению его членов» (Струве. С. 37).1422
Александр Степанович Рославлев (1883–1920) – поэт, прозаик. Воспоминания Кондратьева о нем нам неизвестны.
1423
Впечатления от Государственной Думы в период после Февральской революции (самые негативные) Кондратьев изложил в письме к Б. А. Садовскому от 20 июня 1917 г. (De visu. 1994. № 1/2 (14). С. 25–26), а также в письме к Ф. Сологубу от 28 июля 1917 г.: «Члены Думы увы, в большинстве случаев, ленивы, трусливы и бездарны!.. ‹…› Таврический Дворец ломают внутри, расширяя зал заседаний» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 342).
1424
Е. А. Ляцкий был одним из руководителей издательства «Огни», напечатавшего монографию Кондратьева об А. К. Толстом. В письме к Ляцкому от 10 октября 1910 г. Кондратьев сообщал о завершении своей работы над биографией А. К. Толстого, в письме от 4 сентября 1911 г. благодарил Ляцкого за ведение корректуры книги (ИРЛИ. Ф. 163. Оп. 2. Ед. хр. 244).
1425
Сергей Юлианович Кулаковский (1891–1944) – филолог; в пореволюционные годы жил в Польше, писал о современной польской литературе (см.: Современные польские поэты в очерках Сергея Кулаковского и в переводах Михаила Хороманского. Берлин: Петрополис, 1929). Его отец – историк античности Юлиан Андреевич Кулаковский (1855–1919). См.: Тименчик Р. Д. Заметки на полях именных указателей // Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 158.
1426
П. П. Потемкин (1886–1926) – поэт, автор стихотворных книг «Смешная любовь» (СПб., 1908), «Герань» (СПб., 1912), «Отцветшая герань. То, чего не будет» (Берлин, 1923).
1427
И. И. Ясинский (1850–1931) – прозаик, поэт, критик, журналист; участник кружка «Вечера Случевского». См. отзыв Кондратьева о нем в письме к Г. П. Струве от 24 января 1931 г. (Струве. С. 18). Сергей Кречетов (наст. имя – Сергей Алексеевич Соколов; 1878–1936) – поэт, критик, руководитель издательства «Гриф». Борис Владимирович Бер (1871–1921) – поэт, переводчик.
1428
Князь Георгий Сергеевич Гагарин (ум. в 1915) – поэт, автор сборников «Стихи» (СПб., 1908) и «Стихотворения. Второй сборник» (Пг., 1914). Е. Н. Квашнин-Самарин (1877/78 – 1920) – поэт, историк морского флота. И. И. Тхоржевский (1878–1951) – поэт, переводчик. Борис Михайлович Микешин (1873–1937) – скульптор, сын академика Михаила Осиповича Микешина.
1429
Жена Е. А. Ляцкого Видослава Павловна Ляцкая (урожд. Зелена, Zelena; 1913–1991), сербский филолог-славист, переводчица на сербскохорватский.
В. А. Мануйлов – ученик Вячеслава Иванова
В ноябре 1920 г. Вячеслав Иванов был избран профессором по кафедре классической филологии на историко-филологическом факультете Бакинского государственного университета и исполнял свои обязанности (чтение лекционных курсов, ведение семинаров) по май 1924 г. включительно, 22 июля 1921 г. был удостоен степени доктора классической филологии за работу, два года спустя вышедшую в свет отдельным изданием под заглавием «Дионис и прадионисийство» (Баку, 1923). [1430]
1430
См.: Котрелев Н. В. Вяч. Иванов – профессор Бакинского университета // Труды по русской и славянской филологии. XI. Литературоведение (Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 209). Тарту, 1968. С. 326–339.
После тяжелых жизненных испытаний первых пореволюционных лет, проведенных в Москве, Иванов воспринял свое пребывание в Баку как период относительного благополучия. «Университет, где я занимаю кафедру классической филологии, мне мил, – писал он 12 мая 1922 г. И. М. Гревсу. – Он имеет около 2000 студентов, достаточное число действительно выдающихся ученых сил, работает дружно всеми своими аудиториями, семинариями, лабораториями и клиниками, печатает исследования, пользуется автономией и, по нашим временам, представляет собою зеленеющий маленький оазис среди академических развалин нашей родины. ‹…› Вокруг меня ревностные ученики. ‹…› Мне говорят, что у меня призвание быть академическим учителем, и в самом деле кафедра – лекции, семинарий, направление т<ак> наз<ываемых> “научных сотрудников” ‹…› – совсем по мне, по моим вкусам, по моему эросу». [1431] В какой-то мере постоянные бакинские общения Иванова с коллегами по университету и студентами соотносились с былыми «симпосионами» на петербургской «башне»; вновь ему открылась возможность выступить в привычной для него роли протагониста и духовного наставника. Одним из «ревностных учеников», о которых Иванов упоминает в письме к Гревсу, был Виктор Андроникович Мануйлов (1903–1987), впоследствии выдающийся историк русской литературы XIX века, крупнейший специалист по Лермонтову, главный редактор «Лермонтовской энциклопедии» (М., 1981), зачинатель изучения жизни и творчества М. Волошина. [1432]
1431
История и поэзия: Переписка И. М. Гревса и Вяч. Иванова / Издание текстов, исследование и комментарии Г. М. Бонгард-Левина, Н. В. Котрелева, Е. В. Ляпустиной. М., 2006. С. 273.
1432
См. о нем: Виктор Андроникович Мануйлов. К 80-летию со дня рождения: Указатель литературы / Сост. О. В. Миллер, В. А. Захаров. Темрюк, 1984; Лихачев Д. С. Виктор Андроникович Мануйлов // Русская литература, 1983. № 4. С. 230–133; Лихачев Д. С. Прошлое – будущему: Статьи и очерки. Л., 1985. С. 540–549; Кручинина А. С. Вечер памяти В. А. Мануйлова // Русская литература. 1989. № 3. С. 253–255; Памяти В. А. Мануйлова // Русская литература. 1993. № 4. С. 226–234; Назарова Л. Н. Воспоминания о Пушкинском Доме. СПб., 2004. С. 24–61; Пушкинский Дом. Материалы к истории. 1905–2005. СПб., 2005. С. 478–479.
Литературные интересы В. А. Мануйлова обозначились еще в дореволюционные годы – в Новочеркасске, где он родился и учился в Частной классической гимназии Е. Д. Петровой. По окончании ее (уже переименованной в 8-ю Советскую школу II ступени) летом 1921 г. начинающий восемнадцатилетний поэт отправился в Москву, где сразу оказался в гуще литературной жизни: «Лето 1921 года подарило мне незабываемые встречи с С. А. Есениным, В. Маяковским, М. Кудашевой и Б. Пастернаком, я слушал В. Я. Брюсова и впервые был у него дома ‹…›, познакомился с Рюриком Роком, Сусанной Мар, Наталией Бенар, В. Шершеневичем, А. Кусиковым, А. Б. Мариенгофом и другими». [1433] 4 августа 1921 г. в кафе имажинистов «Стойло Пегаса» Мануйлов познакомился с Есениным и передал ему на просмотр тетрадку своих стихов; после этого он по рекомендации Есенина был принят во Всероссийский Союз Поэтов и получил удостоверение его действительного члена, встречался с ним еще несколько раз и выступал с чтением своих стихов с эстрады. [1434] Таким образом, когда в следующем году Мануйлов оказался в Баку, где в дневные часы отбывал военную службу в политотделе Каспийского военного флота, а по вечерам учился на историко-филологическом факультете университета, он уже обладал определенным опытом общения с литературной средой.
1433
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека: Воспоминания. Автобиографическая проза. Из неопубликованных стихов / Под ред. д. ф. н. Н. Ф. Будановой. СПб., 1999. С. 75.
1434
См.: Там же. С. 108–111, 76; Летопись жизни и творчества С. А. Есенина. Т. 3, кн. 1. М., 2005. С. 161–163 (сост. В. А. Дроздков). // Среди лиц, оказавших на Мануйлова в юношеские годы определенное воздействие, следует упомянуть и Льва Александровича Велихова (1875 – не ранее 1940), в прошлом – редактора-издателя журналов «Горное Дело» и «Земское дело», издателя газеты «Русская Молва», депутата 4-й Государственной Думы, члена ЦК конституционно-демократической партии и члена Учредительного собрания. Велихов, с которым Мануйлов встречался в 1920-е гг. в Новочеркасске, возлагал большие надежды на его поэтическое будущее и всячески побуждал его поверить в силу и подлинность своего таланта. С гимназических лет Велихов дружил с поэтом и художественным критиком, редактором журнала «Аполлон» С. К. Маковским (последний писал о нем в воспоминаниях: «С ним в течение долгих лет мы были неразлучны; в его семье я был принят как родной, вместе путешествовали мы по Европе ‹…›. Левушка был юноша недюжинных способностей, почитатель муз и общественник-идеалист ‹…›» // Маковский Сергей. Портреты современников. М., 2000. С. 87). В одном из писем к Мануйлову Велихов, наставляя своего корреспондента, ссылался на прискорбную, с его точки зрения, творческую судьбу Маковского: «Мне кажется, что в Вас или поэзия должна убить художественную критику, или литературная учеба убить поэзию. В Вас неминуем этот логический поединок. ‹…› Говорю все это потому, что был близко, интимно дружен с большим поэтом Сергеем Маковским и присутствовал при трагедии этой личности. Эрудиция, рефлексия постепенно убила в нем непосредственный поэтический талант. Вместо того, чтобы стать великим поэтом, он сделался в сущности второсортным художественным критиком» (Собрание автора).
И тем не менее встреча с Вячеславом Ивановым произвела на него экстраординарное впечатление: «Впервые я увидел Вячеслава Иванова ранней весной 1922 года в вестибюле Азербайджанского государственного университета. Высокий, румяный, он шел легкой походкой, немного сутулясь ‹…› Это Вячеслав Иванов – с нескрываемым восхищением сказал мне мой собеседник. Его волнение передалось мне: да, именно таким я представлял себе этого удивительного человека, о котором столько уже слышал, учеником которого мечтал стать». «Читал он обычно, – продолжает Мануйлов, – в самой большой аудитории. Греческие и латинские стихи звучали у него как музыка. Все лекции Вяч. Иванова были необыкновенно красочны и, открывая неведомые миры, оставляли глубокое впечатление. Он говорил всегда увлекательно, вдохновенно, хотя и не для всех понятно, удивляя разносторонностью своих интересов и познаний. ‹…› Вскоре лекции Вячеслава Иванова стали для меня и небольшой группы сплотившихся вокруг него учеников, посещавших также и его семинары по Пушкину и поэтике, самыми главными, самыми значительными в нашей университетской жизни событиями». [1435]
1435
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 86–87.
В сообщении «О Римском архиве Вяч. Иванова» Д. В. Иванова и А. Б. Шишкина говорится: «Один из авторов этих строк вспоминает, как с волнением и гордостью рассказывал В. А. Мануйлов в ближнем круге о том, что в брюссельском собрании сочинений Вяч. Иванова воспроизведена бакинская фотография поэта с его учениками, где студент Мануйлов сидел ближе всех к учителю; оригинал ее висел у изголовья Мануйлова». [1436] В этих словах – две неточности. Одна – мелкая: автор этих строк отчетливо помнит, что фотография Иванова в группе друзей и учеников висела не у изголовья, а на стене, вдоль которой стояло спальное ложе В. А. Мануйлова в принадлежавшей ему комнате коммунальной квартиры в доме на углу 4-й Рождественской (тогда и поныне 4-й Советской) и Дегтярной улиц. Вторая неточность – более существенная: в вышедшем в свет в 1971 г. томе I брюссельского Собрания сочинений Вячеслава Иванова воспроизведена другая фотография, 1923 года (вклейка между с. 160 и 161): Иванов и 11 его учеников, по правую руку от учителя – Мануйлов, по левую – М. С. Альтман. Фрагмент фотографии, висевшей в комнате Мануйлова, был опубликован в томе IV брюссельского издания в 1987 г., в год его кончины, и этот том он уже не мог подержать в руках. На этой фотографии, после 1987 г. неоднократно воспроизводившейся, Иванов запечатлен в группе участников бакинского поэтического кружка «Чаша», [1437] собиравшегося в большой комнате у профессора химии Петра Измайловича Кузнецова. Снимок сделан в мае 1924 г. на веранде квартиры Кузнецовых: 19 человек, в их числе дочь Иванова Лидия, его друзья Вс. М. Зуммер и С. В. Троцкий, ученики Иванова: будущий известный критик и литературовед Ц. С. Вольпе, литературовед и библиограф М. А. Брискман, впоследствии видный лингвист-германист М. М. Гухман, художник-график и поэтесса В. Ф. Гадзяцкая, в будущем научный сотрудник Эрмитажа искусствовед М. Я. Варшавская, а также Е. А. Миллиор, К. М. Колобова, Е. Б. Юкель и др. Давая в мемуарах краткие пояснения о ряде лиц, представленных на фотоснимке, Мануйлов добавляет: «Фотографируясь, я удостоился чести сесть у ног Учителя и положить ему на колени согнутую в локте правую руку». [1438]
1436
Русско-итальянский архив. III. Вячеслав Иванов – новые материалы / Сост. Даниэла Рицци и Андрей Шишкин. Салерно, 2001. С. 543. Ср. примечания О. Дешарт: «Виктор Андроникович Мануйлов, профессор Ленинградского университета, с детской радостью смотрит порою на старую бакинскую фотографию, на которой он был снят сидящим на полу, у ног В. И.» (Иванов Вячеслав. Собр. соч. Брюссель, 1979. Т. III. С. 827. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте сокращенно: римскими цифрами обозначается том, арабскими – страница).
1437
См.: Альтман М. С. Разговоры с Вячеславом Ивановым / Сост. и подготовка текстов В. А. Дымшица и К. Ю. Лаппо-Данилевского. Статья и комментарии К. Ю. Лаппо-Данилевского. СПб., <1995>. Между с. 192 и 193; Вестник Удмуртского университета. Филология. 2000. Между с. 112 и 113; Башня Вячеслава Иванова и культура Серебряного века. СПб., 2006. Правый форзац. 21 мая 1924 г. Мануйлов сообщал в письме к родителям и сестре Нине: «На днях у нас была “Чаша поэтов”. Все снялись. Фотографию привезу – очень милая штука. Я читал новые вещи ‹…› Мои стихи хвалили» (Римский архив Вяч. Иванова).
1438
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 95. Более полные и подробные сведения о лицах, запечатленных на этом групповом снимке, см. в изд.: Вестник Удмуртского университета. Специальный выпуск / Сост. Д. И. Черашняя. Ижевск. 1995. С. 47–48.
Такая композиция в центральной части фотоснимка может быть признана знаковой. В мемуарах Мануйлов признается: «В 1922–1924 годах в Баку я был как бы член семьи Вячеслава Ивановича, он доверял мне и многое рассказывал о себе ‹…›». [1439] У Иванова установились неформальные доверительные отношения с целым рядом его бакинских учеников – ближе всего с Ксенией Колобовой, Еленой (Нелли) Миллиор, Моисеем Альтманом, автором ценнейшего документального источника – «Разговоров с Вячеславом Ивановым», составленных по образцу классических «Разговоров с Гёте» И. П. Эккермана. И все же близость учителя и ученика, наглядно продемонстрированная на групповом фотопортрете, имела особый характер, что признавали и другие, безмерно преданные учителю ученики. 12 июня 1924 г. Е. Миллиор писала Мануйлову: «Что касается забот В. И. о тебе, – он действительно большой души человек! Делать так, как он, по-настоящему, до конца, решительно и вместе просто – кто мог бы еще из окружающих тебя людей, особенно профессоров?» [1440] 28 июля того же года Мануйлову писала К. Колобова, откликаясь либо на его устное признание, либо на слова из неизвестного нам письма: «Если тебе В. И. дороже родных, то я не могу даже подумать, дороже кого мне В. И. ‹…›». [1441]
1439
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 169.
1440
ЦГАЛИ СПб. Ф. 440. Оп. 2. Ед. хр. 1309.
1441
ИРЛИ. Ф. 713 (В. А. Мануйлов).
Чем была обусловлена эта близость? Разумеется, Иванову должен был импонировать студент с широкими литературными и культурными интересами, инициативный, деятельный, способный к организационной работе (Иванов поручил Мануйлову обязанности секретаря двух своих университетских семинаров – по Пушкину и по поэтике) и вместе с тем начинающий поэт: в бакинские годы поэтическое поприще было для него на первом плане. Не могли не располагать к себе и душевные качества, тогда уже вполне проявившиеся: юноша, открытый миру и людям, излучающий доброжелательность и теплоту (те, кому довелось общаться с В. А. Мануйловым в его преклонные годы, подтвердят, что эти качества он пронес нерастраченными через всю свою нелегкую жизнь) и вместе с тем готовый к благодарному постижению не только внешних личин и оболочек мира, но и его «тайн», живо интересующийся разного рода эзотерикой. «…Чего стоят всяческие “метафизические” и “чернокнижные” ереси, до которых и я большой охотник, оставаясь, впрочем, жизнерадостным язычником, стремящимся ко Христу», – признавался Мануйлов в первом своем письме к М. А. Волошину (21 октября 1925 г.). [1442] Эта самоаттестация свидетельствует о том, что в лице Мануйлова Иванов обрел не только исполнительного и преданного ученика, но и духовного последователя, способного подхватить и развить те мажорные звучания, которые доминировали в его собственном самосознании. В мемуарной книге, писавшейся в советские годы и в расчете-надежде на публикацию в советских идеологических условиях, Мануйлов очень обтекаемо и явно не договаривая касается тех аспектов, которые обусловили его неформальную, внутреннюю связь с университетским наставником: «Вячеслав Иванов был сама мудрость. Но он проявлял такую любовную заинтересованность, что с ним говорилось, как с родным человеком, который мудрее тебя, но говорит с тобой, как с равным, хотя знаешь, что ни о каком равенстве не может быть и речи. ‹…› Однажды я спросил Вячеслава Ивановича, почему он так внимателен ко мне и тратит столько времени на разговоры со мной вне университета, дома. Он ответил, что беседы со мной и рассказы об уже пережитом, знание моего прошлого и настоящего позволяют ему уверенно заглянуть в будущее, а направленность моего пути он уже чувствует по моим ранним стихам». [1443] Уверенность Иванова в том, что и в будущем, – перспективы которого тогда уже четко вырисовывались для него отнюдь не в благоприятном свете, – Мануйлов выдержит заданную «направленность пути», побуждала, таким образом, уделять ученику повышенное и благосклонное внимание.
1442
В. А. Мануйлов в переписке с Максимилианом Волошиным / Публикация А. В. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2011 год. СПб., 2012. С. 424.
1443
Мануйлов В. А. Записки счастливого человека. С. 90. Ср. суждения Л. А. Велихова в письме к Мануйлову от 24 сентября 1925 г.: «Я понимаю Вашу дружбу с Вячеславом Ивановым. Я искренне убежден, что Вы были полезнее ему, чем он Вам, ибо не верю в предрассудки возрастов. Восходящее солнце динамичнее заходящего, и утренняя бодрость мне милее вечерней грусти. Ни одна “юбилейная” слава в мире не сравнится с надеждой на славу, ибо в последней заключены все возможные пути, а в первой, увы, лишь остывающие воспоминания об одном уже совершившемся процессе».
Тему взаимоотношений учителя и ученика затрагивает и Ксения Колобова в стихотворении, написанном, вероятно, по случаю первого юбилея Мануйлова – 20-летия со дня его рождения (22 августа / 4 сентября 1923 г.); она возникает, обрамленная главной темой – «первой юношеской любви» [1444] Мануйлова к Елене Борисовне Юкель, также ученице Иванова по Бакинскому университету, представленной в обличье Елены из греческой мифологии – спартанской царицы, прекраснейшей из женщин:
1444
Назарова Л. Н. Воспоминания о Пушкинском Доме. С. 27.