Синдром Адели

— Ааааа…. — Поджала под себя щиколотки. — Отпусти… Отпусти… Умоляю!!!! — Знаю! Не поможет! Но мне более ничего не остаётся! Лег на меня сверху. Почувствовала, как твердый член упирается в киску, по которой стекает слюна. Головка надавливает. — Нееет!!! Неееет!!! Прошу!!!

Язык касается моих губ, проводит по контуру, собирая с них солоноватую влагу. Его рот накрывает мой, но я не отвечаю. Он просто обсасывает кожу вокруг, рычит от ярости, пока стону в истерике. Упирается дальше. Подбирается… Скулю побитым псом, от влагалища разносятся ноющие волны, чувствую это! Чувствую, как он входит! Мокрый, склизкий язык ложится на лицо, рисует по впадинам от щеки узоры; негласно хриплю "ненавижу…", впиваясь обломками ногтей в плитку.

Он входит глубже, каждый миллиметр, каждый миг невыносимая тупая, пульсирующая боль, отдается ломотой в костях.

— Расслабься, Сука! Расслабься, иначе порву тебя к чертовой матери, а врача ты не увидишь… Не увидишь, дрянь… — Шипит мне в лицо, ещё сильнее натягивая волосы. И я пытаюсь! Готова сделать что угодно, чтобы просто прекратилась боль… Но не выходит! Ничего не выходит! А он не останавливает, увеличивает напор. Он во мне!

Нет! Нет!!! Он во мне! Мерзко вводит. Вводит… Выводит… Снова проходит глубже. Боль сильная. Боль теряется. Каждая клеточка напряглась. Тело непослушное, как каменное. Замерла, и терплю, глотая сбивчивое дыхание, беззвучно. Жизнь теряется. Жизнь уходит. Слова мамы пытаюсь вычеркнуть из памяти. Не говори со мной… Не говори… Нет больше твоей Эви. То, во что она превратилась, не стоит даже памяти о пустой, раздавленной оболочке.

Толчки усилились. Равнодушно обмякла, с каждым проникновением пронося через себя новые ноющие посылы. И так он делал какое-то время. Не чувствовался больше зуд в корнях волос. Каждую секунду я смотрела в его глаза. Похотливые, безжалостные, пустые.

— Аааа…. Даааа… Тугая дырка! Моя тугая дырка! — простонал мне в рот, напрягся, и я почувствовала, как по складкам стекает нечто вязкое, отвратительное. Ещё несколько раз протиснул в меня обмякший член, и вытащил, тяжело и грузно дыша мне в ухо. Я лежу… На холодном полу. Заливаюсь слезами.

Подонок встал на колени. Потянул мою рубашку вниз. Будто брезгливо протер краем сорочки промежность, и поднялся. Молча. Стряхнул с головки остатки капель, поднял свою рубашку и вышел. А я не вставала. Не помню, сколько. Лежала и смотрела на ткань в крови и сперме. Вдыхала отвратительный запах этого чудовищного дня. Сжалась калачиком, обняла колени. Между ног болит, но это уже и не важно. Шепнула себе…

– С днём рождения, Эви…

"Ла…ла-ла-ла….Ла-ла-ла… Ла-ла-ла… Моя леди…" — напеваю вьевшийся мотив, впиваясь сточенными до крови ногтями в бетонную стену. По лицу ползет улыбка… Вдавливаю сильнее, оставляя отметину. Противный скрежущий звук, сводивший с ума первые месяцы — теперь меня забавляет. Давай же… Тонкая, израненная фаланга хрустит, от давления, но проклятый, искусанный, тонюсенький ноготь больше не оставляет таких следов, как в первые дни. Кальция не хватает! Нервный смешок дополняется частыми всхлипами, и перерастает в истеричный смех… Смеюсь, шатаясь взад-вперед, прижимая свободной рукой колени к груди. Не прекращая впиваться в потресканый холодный бетон… Ну же! Давай! — "Моя… Леди…" — оставь чёрточку… Пожалуйста… Оставь! Я сказала! Рррррр!!! — яростно прорычала, всё так же улыбаясь… — Оставь чёрточку, проклятый, сдертый до мяса, ноготок… Оставь! — лишившись терпения, с размаху начинаю выбивать дурь из дурацких пальцев! Кровь и сукровица мажется по стене… И я замерла… Притихла… Смотрю на алые следы… Мне нравится… Эти разводы завораживают… Они похожи на цвет моей невинности, которую Он отнял.

— Теперь я грязная… — ухмыляюсь ещё шире, касаясь собственной крови — Грязная… Как эта ночная сорочка на мне… — обхватила льняную ткань, бело-черного от подвальной пыли цвета. Пропахла его запахом… Мерзость… Его сперма, слюна… Цепко сковала, и хотела рвануть… Только, тогда снова придется лежать здесь несколько дней голой. Нет… Такой радости ему не доставлю… Пусть будет. — Ха-ха-ха….
– какой у меня мерзкий смех… В такт песенке сойдёт — Ла…ла-ла-ла….Ла-ла-ла… Ла-ла-ла… Моя леди…"

Доведя мотив до окончания, огляделась. "С днём рождения, Эви… С днём рождения, Эвии… " — протянула в уме свое имя, и на меня вдруг накатило прозрение! А ведь это оно! Именно оно! Лучшего дня не сыскать!

Подскочила, и заковыляла к противоположному углу. Упала на колени, мелкие осколки щебня впиваются в кожу. Саднит. Ложу ладони на груду собранной в горку грязи, и разгребаю ее. Вот он… Вот он…

Карманный нож, что я стащила с кухни. Пригодился. Я знала, что ты пригодишься! Посмотрела себе на запястья. Интересно, сколько нужно времени, чтобы истечь кровью? Что ж, Очень скоро мы это узнаем….

Глава 13. Раскаяние

Артём

Когда всё закочилось, я встал, застегнул брюки и, взглянул на неё: истерзанная, в разодраной ночнушке, на её плечах и груди синели укусы. Её трясло. По внутренней стороне бедра стекала моя сперма, вперемешку с девственной кровью — прямо на голый грязный пол. Взял ключи от машины и уехал, оставив её лежать на полу. Я не боялся побега. Бежать некуда. Всё забито наглухо: окна без ручек, тройные стеклопакеты, которые не так-то просто разбить, тем более такой, как она. Дверь железная снаружи, закрывается на один замок, но какой! Сделанный из прочной стали, врезной, с фигурными пластинами и четырьмя винтами с дополнительными броненакладками… Вторая дверь, внутренняя, запирается на обычный замок, но и его не открыть обычной шпилькой…

Я сидел за столиком в малолюдной забегаловке и вспоминал то, что сегодня сделал. Каждый удар сердца отдавался болью, шел по венам. Казалось, что оно хочет выскочить… выскочить из моего тела… оторваться от меня… Дыхание стало частым, я просто заглатывал воздух, не имея возможности нормально вздохнуть.

За что?! Зачем?! Почему?! Для чего?!… Крутилось в голове. Это как кошмар, который никак не закончится.

Я обхватил щеки ладонями, щетина колокола пальцы, но это меня не тревожило. Снова и снова прокручивал всё, что произошло. Всё, что за это время делал с ней. Словно пытаясь запомнить каждое мгновение… каждый взгляд… каждое слово… Сердце не перестовало стонать, а в лёгких медленно сгущался ком, перекрывая доступ кислорода. Меня накрыло чувство раскаяния, безысходности, ненависти к себе. Чувство настолько сильное, что я захотел своей смерти. Я и так умер! Умер, вместе с ней, когда увидел… Пустоту! Я увидел пустоту в её глазах!…

Только сейчас до меня стала доходить реальность происходящего… Я понял, что означал её взгляд… Меня пронзило могильным холодом. Таким, словно меня живьем закопали. Я пулей вылетел из бара, кинув на стол две сотенные купюры. Едва залез в авто, не пристегнувшись, нажал на газ и рванул с места…

Открыл дверь и опрометью бросился вниз по лестнице. Дольше обычного возился с металлической дверью, — хоть засов я больше не использовал, — так тряслись руки.

Эви сидела на полу, привалившись к стене. В одной руке зажат нож, а другая… Божее!!! Другая была вся покрыта застывшими сгустками крови, а рядом на полу остывала красная лужица. Её взгляд потух. Она смотрела сквозь меня.

— Эви! Боже, Эви! — Закричал не своим голосом. — Что ты сделала, детка?! Что Я наделал?! — Подбежал и пощупал пульс на шее: дышит. Пульс еле прощупывается. Но есть! Подхватил ее на руки и поднялся по лестнице в свою спальню.

— Эви, милая, родная, посмотри на меня, — произнёс, едва услышал тихий стон. — Посмотри на меня! — Она безотчетно замотала головой, отказываясь открывать глаза. — Всё хорошо, детка. Всё будет хорошо.

Принёс всё необходимое и обработал раны: соединил рваные части кожи, продезинфицировал и наложил повязку. Дал ей выпить обезболивающее и успокоительное, благо в аптечке этого добра хватает.

Как же так, Господи?! Как же я до такого докатился?! Жестоко издевался над девочкой! Она же совсем ещё ребенок!

— Эви, милая моя, прости! Прости, если сможешь! Нет! Не прощай! Я не заслуживаю! Да и сам я себя простить вряд-ли смогу…

Я говорил с ней почти час, пока она мирно спала. Я говорил о том, что я искуплю. Восполню, сделаю все, что в моих силах, чтобы она забыла. Забыла какую боль чувствовала рядом со мной и как жестоко я с ней обращался. Я говорил и говорил, зная, что она меня не слышит. Ведь сказать тоже самое ей в лицо, я не смогу. Я не достоин говорить с ней. Да я даже дышать с ней одним воздухом не достоин.

Как я смог всё испортить?! Ведь я не один год любил её. Восхищался издалека, обожал… Обожал в ней всё, даже её несносный характер. И так теперь убил её. Сломал. Уничтожил всё, что было ею. Господи! Пожалуйста! Пусть она поправится! Я больше никогда! Никогда! Не причиню ей боли. Из-за меня Эви не проронит больше и слезинки. Я буду ей опорой и защитником! Сделаю всё, чтобы она была счастлива. Чтобы больше никогда! Не столкнулась с жестокостью.

Пока Эви спала, я подготовил соседнюю с моей комнату: драил полы, вытерал пыль, поменял постельное бельё и повесил свежие шторы: здесь не убиралось, я даже вспомнить не могу, сколько… Во дворе срезал цветы и поставил их около кровати в высокую вазу.