Синдром Дездемоны
Шрифт:
– Дом 283, крайний подъезд. Приехали.
– А-а… – растерянно протянула Алька, вцепившись пальцами в кресло.
«Не выйду, – подумала она. – Ни за что не выйду из машины!»
Выйти пришлось.
Вначале она увидела едва различимую в тусклом свете фонарей тень. Тень подошла к машине, открыла дверцу, заглянула внутрь и оказалась Тихоном Вандышевым.
«Это сон», – подумала Алька и продолжала сидеть не двигаясь.
Лицо у Тихона, она успела заметить, было бледным и взволнованным. Он расплатился с водителем, поблагодарил его, потом улыбнулся ей и сказал:
– Пойдем.
Пришлось
В прихожей он помог ей снять куртку. Пока Алька расстегивала ботинки, Тихон отнес куртку в гостиную и аккуратно положил ее в кресло. В прихожей, кроме голых стен, не было ничего – никаких шкафов, никаких вешалок, только рулон обоев в углу и то самое ведро с клеем…
То есть теперь уже без клея.
Тихон вернулся, и некоторое время они молча разглядывали друг друга.
Алька не знала, куда деться!
– Юлька спит, – зачем-то сообщил Тихон.
– Можно на нее посмотреть?
– Конечно. Она в спальне. Идем.
Она шла вслед за Тихоном, осторожно ступая, чтобы не произвести лишнего шума и не разбудить Юльку. Потом некоторое время любовалась на нее, спящую, развалившуюся по-царски на самой середине огромной кровати.
Она безумно ей нравилась.
И еще…
Тихон стоял за спиной, Алька слышала его дыхание и сходила с ума.
Кажется, целую вечность продолжалась эта пытка.
А потом Алька, сама от себя такой смелости не ожидая, повернулась, строго посмотрела ему в глаза и сказала сердито:
– Ты зачем меня звал? Забыл уже?
– Нет, – ответил он тихо и осторожно. – Не забыл.
И шагнул к ней, приблизившись вплотную.
Алька закрыла глаза.
И теперь уже не видела, а только чувствовала, как взметнулись вверх его руки, прикоснувшись к ее плечам.
Что-то сладко мурлыкнув, она ткнулась носом в его теплую шею с запахом одеколона. Ей было хорошо. Так хорошо, как никогда, наверное, не было. Она просто готова была умереть от счастья!
– Я умру сейчас, – сообщила она Тихону. – От счастья.
– Подожди, – глухо пробормотал он ей в пылающую щеку. – Не умирай, пожалуйста. Я ведь еще не успел даже… тебя поцеловать.
– Целуй быстрее, – жалобно попросила она и поцеловала его сама.
Это оказалось так просто, так естественно и так умопомрачительно!..
И после того как она сама поцеловала Тихона, Алька совсем успокоилась, поняв, что и дальше все будет так же просто и так же естественно.
И так же умопомрачительно.
Его поцелуи горели на теле огненными вспышками – изредка, лишь на секунду, открыв глаза, Алька видела в темноте их ослепляющее сияние и не могла понять, существует ли оно на самом деле или просто кажется ей. Не отрываясь друг от друга, каким-то немыслимым образом они переместились из спальни в гостиную и рухнули на диван, который в этот момент благоразумно не издал ни звука.
«Я же его люблю», – вдруг подумала Алька.
Целых три дня,
прошедших с момента их последней встречи, она все время о нем думала и все никак не могла понять, почему это в тот вечер она решила, что не сможет без него жить. Не могла, как ни пыталась, ответить на этот вопрос, все искала какие-то сложные причины. А причина оказалась всего-то одна и очень простая.И как это она сразу не догадалась?
И как это она раньше жила без него на свете целых двадцать два года?!
– Я тебя люблю, – пожаловался Тихон ей в плечо, поднявшись обратно вверх по влажной дорожке своих поцелуев. – Я только сейчас понял. И как это я жил без тебя на свете… целых… целых тридцать два года?!
Потом, обессилевшие и оглушенные, словно после взрыва, они долго лежали, обнявшись, на диване. Алька подрагивающими пальцами перебирала взъерошенные волосы Тихона, а он время от времени легонько целовал и гладил ее плечо.
То самое, на котором еще остался след от его удара.
И все время повторял:
– Прости меня. Прости. Если бы я знал…
– Если бы ты знал, – тихо возразила Алька, – ничего бы не случилось. Ты просто забрал бы у меня Юльку… И все.
– И все, – эхом повторил Тихон. И добавил: – Я тебя люблю.
И снова поцеловал ее в плечо.
Лежать вот так, перебирая пальцами его волосы, слушая его шепот и наслаждаясь легкими поцелуями, было ужасно приятно. Так приятно, так хорошо, спокойно и радостно, что Алька, казалось, готова была пролежать на этом диване всю оставшуюся жизнь. Но откуда-то изнутри уже поднималась горячая волна, и снова начинало сладко ныть и скручиваться внизу живота, а поцелуи Тихона становились все более крепкими и более долгими, и просто так лежать на диване уже совсем не хотелось…
И все повторилось сначала. А потом – еще и еще.
Заснули они только под утро, когда небо за окном из черного превратилось в бледно-голубое.
Сон, приснившийся ему в этот короткий предутренний промежуток, был каким-то странным.
Во сне Тихон словно бы разделился на две половины.
Два Тихона Вандышевых, абсолютно одинаковых, тщательно выбритых и причесанных, сидели в каком-то незнакомом просторном кабинете с кожаной мебелью и репродукциями картин Ван Гога на стенах. В незашторенное окно светило солнце, и один Тихон Вандышев спрашивал строго у другого Тихона Вандышева:
– Ты совсем с ума сошел, да?
– Я просто влюбился, – бесхитростно отвечал другой Тихон Вандышев, почему-то пряча глаза.
Приглядевшись, третий Тихон Вандышев – настоящий и в данный момент спящий – смог все же разглядеть некоторые различия между двойниками.
Строгий Тихон был одет в строгий костюм и был похож на прокурора. Он сидел и покуривал сигарету, откинувшись на спинку широкого дивана и демонстративно закинув ногу на ногу. Пепел от сигареты летел прямо на пол.
Бесхитростный Тихон Вандышев одет был попроще – в серый джемперок с двумя синими полосками посередине и в джинсы, уже многое повидавшие на своем веку.