Синдром отсутствующего ежика

– Мам… – Ийка хотела отстраниться, но, наверно, не смогла.

Так мы постояли пару минуток, потом я сама ее отпустила, погладила по холодной щечке и сказала:

– Пытайся, дочка. Если тебе кажется, что таким образом ты станешь счастливой, – давай вместе попытаемся. Для этого нам совершенно не нужно с тобой ссориться. Только и живя со мной, ты бы не стала резать колбасу по двенадцать часов.

– Но я не поступлю сама в институт, мама! Я не смогу!

– Может, и ничего? Можно пойти для начала в колледж, допустим, художественный, на отделение дизайна, тебе же это нравится, и ты хорошо рисуешь, очень хорошо. Потом уже легче будет поступать в институт. Ты рано пошла в школу, у тебя в запасе лишний год… И к тому же – разве ты уже выбрала институт?

Ийка насупилась и покраснела.

– Ясно. Институт выбрал папа?

– Еще нет, – повела плечиками Ийка. – Но он советуется… с друзьями… У него знаешь какие друзья, мама!.. Мы ездили на дачу… – Ийка быстро взглянула на меня, чтобы убедиться, что я спокойно слушаю ее откровения.

Я слушала по-прежнему спокойно. Я знала, что на обдумывание и на переживания у меня будет еще предостаточно времени. Как раз хватит на неделю до следующей встречи. Почему-то именно в этот момент мне пришло в голову – раз уж так произошло, я ведь имею законное право, как родитель, живущий отдельно, на встречу раз в неделю? Имею право платить алименты… Кстати!..

– Возьми, пожалуйста, деньги. – Я протянула Ийке две тысячи рублей. – Я тебе положила деньги на телефон. Шестьсот рублей, как раз твой месячный тариф. Говори на здоровье.

– Спасибо, мам, – вполне искренне ответила мне Ийка.

Я могла догадываться, что в том мире, где она теперь живет, две тысячи рублей – смешные деньги, на которые нельзя купить ни курточку, ни сапожки, ни, подозреваю, «нормальную» кофточку. Как только они понимают, глядя друг на друга, – что «нормальное», то есть купленное за ненормальные деньги в именных бутиках, а что – «ненормальное»!

– Иечка, а почему ты курточку свою не носишь? Она же модная.

Ийка выразительно посмотрела на меня:

– Она была модной прошлой весной, мам, даже позапрошлой. А сейчас она уже смешная, сейчас носят всё ярко-розовое или цвета мяты и не такое приталенное, понимаешь? Другие силуэты совсем. Я же не хочу быть смешной…

Я кивнула. Я знала главное: ссориться с Ийкой и оставлять ее на произвол судьбы и Вадика Хисейкина я просто не имею права, как бы больно она мне ни делала, какие бы глупости ни говорила.

– Ты получила зарплату у папы? – невзначай спросила я, просто по-свойски, как подружка.

– Нет… Ну, то есть… он мне дал денег на расходы… немного, двести рублей… И сказал, что сидеть с собственным братом за деньги – неприлично. И потом – я же ем у них и ни за что не плачу…

Ой, ой и еще раз ой. Только ни в коем случае не ужасаться вслух.

– Конечно, – понимающе кивнула я. – Так что там на даче у папы было?

– На даче… – Ийка мечтательно вздохнула. – Там знаешь какая красота! Это тебе, мам, не дачный участок в шесть соток – убожество… И такой дом у него! Просто дворец, мам… Даже не знаю, сколько там комнат… Может, восемнадцать… Или двадцать… И я, главное, жила раньше и всего этого не видела… – Ийка настороженно взглянула на меня, но я как ни в чем не бывало улыбнулась и опять кивнула. Ужасно, но выхода иного не было. Оставить ее наедине со всеми ее восторгами, страхами и обидами я не могла.

Иечка слышала все эти годы страшенные истории про папу и его бедных пациентов, лишившихся денег, сна, здоровья и нормального, пусть и слишком большого носа. У некоторых несчастных после операции нос начинал вдруг расти в сторону или пухнуть, у других на коже после подтяжек выступали странные, похожие на трупные, темные пятна, и никакими силами нельзя было их вывести. Только замазывать, замазывать тональным кремом, по нескольку раз в день. Третьим просто попадала инфекция и им долго, очень долго приходилось лечиться, жить на антибиотиках, потом лечиться от антибиотиков, в результате чего организм за год мук так старел, что непонятно становилось – зачем же надо было делать операцию или «инъекции молодости», чтобы выглядеть гораздо хуже, чем до них.

Иечка росла во всем этом ужасе. Хисейкин часто был откровенен со мной и о своих неприятностях говорил на родительских встречах. Все боялся, что кто-нибудь из пациентов умрет, несколько раз чудом избежал суда… Но девочка моя никак не связывает папино богатство со всеми его недобросовестными экспериментами. Может, если бы у него была дорогая хорошая аппаратура, положенный штат сотрудников, если бы он тратил деньги на лучшие препараты, а не на взятки проверяющим из Министерства здравоохранения, то и дела бы у него шли лучше.

– Туда к папе приехал один артист, Славик, – продолжала Ийка. – Я забыла фамилию, он в сериале играл… И еще один, из реалити-шоу, ведущий. Такие люди, мам!.. – Ийка покрутила головой.

– Ты с ними разговаривала?

– Нет, только смотрела… У Славика были темные очки с встроенной фотокамерой, представляешь? Он может любого человека, который на него смотрит, сфотографировать и потом показать ему, чтобы тот увидел, как он завистливо смотрел на Славика…

Я с трудом удержала вздох. Да, даже и предположить не могу, откуда в ней это. Возможно, она просто молода и глупа непроходимой глупостью юности, когда все силы организма уходят на правильную выработку новых для него гормонов и резко замедляется умственное развитие. Так бывает, это пройдет. И Ийка сама увидит, что артист Славик интересен только в том случае, если с ним будет интересно и приятно разговаривать и во второй, и в третий раз, а не только смотреть, замерев от восторга, как он жует и пьет в своих темных очках с фотокамерой, если она, конечно, есть в тех очках. Поймет, что ведущий из реалити-шоу, скорей всего, самовлюбленный дурачок, смазливый и пустой, и не может сказать ни одного слова от себя, кроме того теле-текста, который ему все время показывают на специальном мониторе, чтобы он не завалил передачу.

Мы тепло попрощались с Ийкой. Она, кажется, поняла, что я не собираюсь силком возвращать ее домой и не буду критиковать ее «взрослые» решения.

Я проводила дочку взглядом, увидела, как она, чуть сжавшись и одновременно вскинув голову, вошла в подъезд, как в вожделенные врата нового мира. Я надеялась, что она, хотя бы для закрепления мира, обернется и помашет мне, но, наверно, Ийка была в тот момент занята другим. Она ощущала себя. Ощущала почти жительницей элитного дома. Вряд ли она что-то демонстрировала мне – Ийкины поступки так сложно не строятся. Она шла и думала – как она выглядит со стороны. Что говорят о ней другие обитатели закрытого двора. Думала – похожа ли она на них…

По дороге я разрешила себе все же поплакать – для того, чтобы спокойной и доброжелательной прийти к родителям, ни в коем случае не дать им понять, как все неважно и непонятно у меня с Ийкой. Но, поплакав, пришла вот к какой мысли. В конце концов, если она не сможет догнать школу после пропуска (а пока, как я поняла, ходить в школу она действительно не собиралась – так, вероятно, было удобнее Хисейкину), или вообще бросит учебу, то у нее, поскольку она самая младшая в классе, есть год в запасе. Значит, пойдет снова в девятый класс. В самый худший вариант – что Ийка теперь навсегда останется у Хисейкина в роли бесплатной прислуги и гувернантки для его сына – верить не хотелось. Потому что для прислуги-то и восьми классов вполне хватит.

Глава 17

В следующий раз я решила привезти Ийке какой-нибудь приятный подарок. Я думала-думала… И поняла, что ничего привезти ей, кроме денег, которые у меня катастрофически таяли – от зарплаты осталось чуть более тысячи рублей, – я не могу. Духи, косметику мы обычно покупали вдвоем, и ей не всегда нравилось то, что предлагала я. Что же касается одежды или даже колготок – в ее нынешнем окружении с такими подарками лучше не затеваться. Книжки… Лучше не расстраиваться, книжки явно сейчас интересуют Ийку меньше всего. Может, я слишком много читала ей в детстве? Или она не очень внимательно меня слушала… Подарю ей карточку в магазин косметики и всяких женских глупостей, это будет самое разумное.