Синдром подводника. Том 2

…»

Как уже отмечалось, на РПК СН имелись в двух нижних аппаратах две торпеды с атомной боеголовкой, как в просторечии говорят, то есть с ядерным боеприпасом (ЯБП). Поэтому допуск к этому грозному оружию БЧ-3 в полном составе и командования корабля являлся важной частью боевой подготовки. А для этого необходимым было: безукоризненное знание этой матчасти, правильное обращение, эксплуатация, уход, умение правильно ввести и снять одну из семи степеней предохранения и т. д.

На флоте при работе с техникой существует такое понятие, как «поправка на дурака». Возникновение этого термина было предопределено сложностью материальной части техники, а также обилием обязанностей по ее эксплуатации. Когда в заведовании имеется передовая техника, требующая выполнения великого множества действий по уходу за ней, по ее содержанию, эксплуатации, проведению различного рода профилактических мероприятий и так далее, да и еще в изобилии, то всегда имеется опасность что-нибудь перепутать, забыть, да и просто механически что-то не то с ней сотворить. Поэтому в наиболее ответственных ситуациях при эксплуатации материальной части предусматриваются различного рода блокировки, выдуманные, казалось бы, для вполне очевидных обстоятельств или приемов ее использования. Пусть кому-то они кажутся очевидно глупыми, но в цейтноте или при аварийной ситуации помогут не растеряться, не перепутать действия.

Вывод: 1. Наличие «Поправки на дурака» отнюдь не только предполагает некомпетентность пользователя высокотехнологичной техникой, но и отсутствие у него необходимого автоматизма, что в ответственный момент может привести к нежелательным последствиям.

2. Если у нас «поправка на дурака» была мерой, выручающей человека в экстраординарных ситуациях, то ныне она как явление, как примета наступившей жизни переросла в «поправку на идиота», особенно касаемо тех, кто создает новый мир — мир абсурда и безнравственности.

Кстати, в последнее время этих «поправок на дурака» тоже хватает, даже на гражданке, ибо повсеместно падает уровень компетенции. Например, в инструкции по использованию печки СВЧ пишут, что в ней нельзя сушить мокрых кошек. Любой наш человек скажет, что сушить кошку в печке СВЧ — это просто глупость, тем не менее опыт американцев, делающих деньги на судебных процессах против изготовителей техники, которой они не умеют пользоваться, вынуждает закладывать в инструкцию и такие нелепости. Словно инструкцией можно возместить отсутствие мозгов у пользователей техникой, или отсутствие у них совести.

А пример флотской, правильной, нужной «поправки на дурака» приведу по линии БЧ-3 — блокировка в виде тяги, не позволяющей при открытой задней крышки торпедного аппарата открыть переднюю. И это очевидно. При двух открытых крышках торпедного аппарата существует реальная возможность затопления отсека забортной водой. И таких поправок в каждой боевой части — просто навалом.

Добавлю, что на флоте существует одна команда, которую выполняют все, независимо от того кто ее подал, особенно при погрузке торпедного или ракетного боезапаса. Команда эта насколько коротка настолько и проста: «Стоп!». Дело в том, что проще перестраховаться и быстро исполнить эту команду, нежели потом расхлебывать последствия ее неисполнения, которые могут оказаться весьма плачевными или, что еще хуже, — трагическими. Думаю, что это тоже является разновидностью «поправки на дурака».

«17 июля 1979 г.

В экипаже капитана 2-го ранга Н. И. Лазарева занятия по специальности под руководством флагманского минера флотилии, а после обеда — МПР (межпоходовый ремонт) торпедных аппаратов № 3, 4, 5, 6.

Отработка вахты по вопросам пожарной безопасности».

В экипаже капитана 2-го ранга Николая Ивановича Лазарева на РПК СН «К-497» старшиной команды торпедистов был уже упоминаемый мичман Николай Павлович Сердечный, а старшими специалистами — мичманы Сергей Иванович Заборющий, Евгений Васильевич Зязев. При этом посещении корабля запомнился мичман Заборющий, который с большим темпераментом демонстрировал свое отношение ко мне как к выскочке, нагло занявшему чужое место. Сергей Иванович не преминул выказать мне предъяву за своего незаслуженно обиженного начальника, старшину команды Сердечного, который по указанной выше причине не смог оседлать должность, на которой я пребывал. Судя по поведению Сергея Ивановича, он не знал предыстории моего назначения на эту должность.

Тем не менее, не обращая внимания на выпады отдельных товарищей с горячими головами, я делал свое дело. Если у кого-то что-то где-то в отношении меня зашкаливало, то зарвавшегося человека я спокойно одергивал или ставил на место, невзирая на звания и должности. Это все тот же вопрос служебных взаимоотношений. Мы пребывали в равном звании, однако меня подняли на ступеньку выше в должности, и из-за этого хамства в свой адрес я терпеть не собирался. Сам же мичман Сердечный стоически перенес свое несостоявшееся назначение в штаб, поэтому препон и трудностей во время моих проверок не чинил.

Скачки

В старом помещении штаба наш небольшой кабинет, похожий на пенал, с табличкой, на которой красивыми каллиграфическими буквами было начертано «Ф-1, Ф-3» вмещал рабочие места флагманского штурмана капитана 2-го ранга Леонида Ивановича Скубиева, его помощника капитан-лейтенанта Виктора Владимировича Плетнева, флагманского минера капитана 3-го ранга Виктора Григорьевича Перфильева и его помощника — старшего инструктора БЧ-3 в моем лице. Отношения между обитателями кабинета мне нравились. При полном и безоговорочном взаимном уважении имели место юмор и смех, безобидные подколки и подначки, которые всеми принимались по прямому назначению — внутрь, то есть в состоянии радостного возбуждения все это «безобразие» клалось прямиком на душу. По-моему, это из-под их пера, пардон, с их языка сошла модифицированная под штабные реалии пословица, звучащая так: «Под лежачего флагмана шило не течет».

Когда наш пенал «Ф-1, Ф-3» находился в полной комплектации, то на старших товарищей можно было ставить, что на лошадей во время скачек. Прямо-таки захватывающая конкурентная борьба разворачивалась на дистанции от столовой до вожделенного объекта в нашем кабинете. На время адмиральского часа этим объектом становился еще не очень старый, хоть местами и продавленный диван замечательно оранжевого цвета. Иногда я заражался азартом, болея за «лошадь», на которую ставил про себя, не осмеливаясь это делать вслух. Это было потрясающе — наблюдать, как после обеда кто-нибудь из наших флагманов, на все сто оправдывая наименование своей должности, стремительно врывался в кабинет и с видом лидера сезона плюхался на диван! Удовлетворенно. Плашмя. С размаху. Лидер «скачек» принимал горизонтальное положение и сразу не «отбивался», а с довольным видом, изнывая от нетерпения, ждал своего «заклятого конкурента», чтобы добить издевательским приколом, типа «Загнанную лошадь неплохо было бы пристрелить» или «А как я тебя на повороте обошел?». И только после получения садистской сатисфакции мирно задремывал, сладко, иногда и с храпцой. Подавляющее количество единоборств выиграл Леонид Иванович и, как я понимаю, с подачи Виктора Григорьевича, который слегка подыгрывал Скубиеву, ибо по званию и по возрасту был моложе.

В случае же отсутствия матерых «зубров» награду в виде места на вожделенном оранжевом диване безоговорочно получал Виктор Плетнев. Не видя в моем лице конкурента вообще, он с видом помещика, реализующего право первой ночи, не спеша и без суеты занимал его. Лично я на этот приз не претендовал, даже когда в кабинете оставался в одиночестве. И не из-за моего почтительного отношения к оранжевому трону-дивану, и не из-за боязни осквернить ложе старших товарищей, а просто не имел привычки спать днем.

Кроме оранжевого дивана, главного и абсолютного кубка «конных бегов», в нашем кабинете, вмещавшем четверых, были награды хоть меньшего, но тоже призового достоинства — три письменных стола, и отнюдь не выдающегося, а обыкновенного грязно-желтого цвета. Понятное дело, что первые два приза были распределены между двумя флагманами. Так получилось, что я в кабинете появился раньше Плетнева, поэтому приз бронзового достоинства считался моим. И как мне казалось, Виктор не особо претендовал на бронзу, так как в это же время и на законных основаниях, под вполне благовидным предлогом, безраздельно обладал главным кубком. При этом он продолжал играть роль помещика на своем оранжевом ложе, иногда даже «зорко» подремывая при Леониде Ивановиче, пока он по рабочей необходимости не пресекал эту служебную «вакханалию». Так как я по натуре не узурпатор, то свой грязно-желтый стол при необходимости уступал Виктору Плетневу без пререканий и оговорок.

«18 июля 1979 г.

1. Экипаж В. А. Шпирко — проверить исходное раскрепление стеллажных торпед, в том числе ОЗЧ (огнезащитный чехол, надеваемый на боевое зарядное отделение торпеды, снаряженное взрывчатым веществом).

2. Состояние материальной части на кораблях».

В тот же день мною была проверена БЧ-3 на РПК СН «К-500» экипажа капитана 1-го ранга Валентина Андреевича Шпирко. Прикомандированным на вакантное место был мичман Сергей Михайлович Марков. В результате проверки сделано 22 замечания, 15 из которых были устранены в моем присутствии.