Синдром подводника. Том 2

Чтобы как-то совместить требования службы с возможностями досуга и отдыха, я прибег к своей методе. Благо, вахту я нес в полном одиночестве, не считая всякого рода учений и «высиживаний» по боевой тревоге или беготни по учебным мероприятиям в составе толпы.

Безусловно, вопросы службы и вахты были мною поставлены в разряд приоритетных, поэтому этой задаче подчинялись все остальные. Прежде всего, осмотры отсека, по результатам которых производился доклад на ГКП. При заступлении на вахту и перед ее сдачей, а также при смене видов деятельности мною качественным образом производился осмотр отсека.

В первую очередь после заступления, пока я был свеж и бодр, при необходимости изучал служебные документы, а если таковой необходимости не было, то читал какую-нибудь интересную книгу или журналы типа «Зарубежное военное обозрение», «Морской сборник», «Иностранная литература» и прочую художественную литературу. Затем, все еще оставаясь в хорошем тонусе, в течение получаса занимался зарядкой, чтобы не потерять спортивную форму, но без фанатизма, в меру. В комплекс входили элементы каратэ с отработкой ударов руками и ногами, силовые упражнения, а также упражнения на растяжку. Так в автономке, например, я довел свою физическую форму до девятнадцати подтягиваний. После зарядки я не менее получаса расхаживал по отсеку туда-сюда, благо, длина дорожки составляла около восьми метров и было где разгуляться. Это была самая длинная и просторная «беговая» дорожка на нашей подводной лодке. Кстати, некоторые члены экипажа пытались в море серьезно заниматься спортом, чем резко ухудшали состояние здоровья, вплоть до возникновения жалоб на сердце, причем не беспредметных.

В каком-то документе я вычитал, что в условиях начала войны, если будет израсходован ракетный и торпедный боезапас корабля, часть экипажа, в том числе личный состав БЧ-3, должен переквалифицироваться в минеров для выполнения диверсионной работы. Не знаю, какие бы из нас получились подрывники-диверсанты, ведь с нами даже занятий на эту тему не проводили. Хотя… переквалифицироваться, конечно, означало обучиться. В этом смысле я морально был готов продолжать борьбу доступными средствами. Около половины вахтенной поры я обычно выделял на сон, так как далеко не всегда удавалось посвятить достаточно времени этому нужному и важному занятию — по причине объявления неожиданных учебных, боевых и аварийных тревог. Для своего подпольного сна я располагался на раскладном стуле, откидывался вместе со спинкой назад, опирался на огнезащитный чехол (ОЗЧ) боеголовки, который надевался на боевое зарядное отделение торпеды, а ноги забрасывал на другую торпеду или балку торпедопогрузочного устройства. В таком положении — полулежа или, наверное, все-таки в лежачем — я и предавался нарушению дисциплины, сну. Хотя, если отойти от бравады, это все-таки был не сон, а дрема. Потому что отдых мой был чутким, и на любое пусть даже едва уловимое движение или звук тут же включалось сознание, а самое главное — при пробуждении я не имел помятого вида. Обычно я просыпался за пять минут до начала доклада об осмотре отсека, ибо, как уже отмечалось, дважды в час производился вызов вахтенного отсека по «Каштану».

Сначала вахтенный инженер-механик сам вызывал меня на доклад об осмотре отсека, что мне не очень нравилось — ждать вызова, особенно если по какой-либо причине он не происходил в положенное время, было то же, что ждать у моря погоды. Взяв на вооружение один из мичуринских принципов, что не надо ждать милости от природы (в данном случае вызова от вахтенного механика), я решил перехватить инициативу на себя. Сбор докладов главный командный пункт (ГКП) всегда начинал с первого отсека, а я, дабы не пребывать в утомительном ожидании начала этой акции по инициативе вахтенного инженер-механика, опережал его. И эту привычку мне удалось закрепить в практике. Я просыпался ровно за пять минут до начала доклада, сам вызывал ГКП и отчитывался. Моя инициатива в нашей смене прижилась и со временем воспринималась в порядке вещей. И так это замечательно получалось, что я почти ни разу не проспал самого ответственного на вахте мероприятия — доклада. Хотя нет, пару проколов все-таки было. Но самое интересное, что при каждом моем проколе ГКП, полагаясь на мою «ответственность», вместе со мной успешно опаздывал с докладом. И со стороны вахтенного механика — командира первого дивизиона, капитана 3-го ранга Павла Глебовича Топильского на меня не было никаких нареканий. Даже наоборот, как-то мимоходом он высказал очень даже похвальные слова в адрес моей вахтенной дисциплины.

Вывод: Строгость в отношении выполнения обязанностей, как и все в мире, относительна. Если вы решаетесь нарушить ее, то отходите исключительно в сторону улучшения выполнения своего долга. Помните, нет ничего приятнее того, чтобы отказывать себе в непозволительных слабостях, надо только научиться этому.

Предпоходный период

Непосредственно перед выходом подводной лодки в автономное плавание одной из самых важных задач, стоящих перед командованием, было возвращение офицерского и мичманского состава на штатные места согласно боевому расписанию: «Со швартовов сниматься». Подчас эта задача оказывалась непосильной, и тогда принималось решение вывести подводную лодку на якорь, чтобы дособирать личный состав экипажа и при этом не растерять уже имеющийся на борту. В последние минуты, до того как подводная лодка отвяжется от пирса, можно было наблюдать занятные сцены прибытия офицеров и мичманов на корабль.

При этом были случаи, когда в море уходили люди, имеющие за плечами крупные «залеты», иногда граничащие с воинским преступлением. И тогда «включался» главный принцип: «Море все спишет». Это расхожая интендантская поговорка, известно, мясо стухло его, и списали (за борт). В этом случае командиры говорили: «Ладно, пусть идет в море, а мы посмотрим, как он себя там проявит».

Помнится, например, случай, имевший место на Камчатке, когда у интенданта образовалась офигенная недостача — свыше 10 тысяч рублей. С тем он и ушел в море, чтобы спрятать концы в воду. Ведь в море идет полноценная жизнь — расходуются продукты. Тем более что паек у моряка солидный, опять же — одноразовое белье выдается... Вот так и получилось, что по приходу из автономки недостача у этого растратчика исчезла — все било по нолям.

Но чаще залетали по пьянке. Как-то мы уходили в море, а наш боцман Витя Радзан явился к отплытию пьяный. Естественно, старпом Ротач негодовал, сильно ругался.

— Ну вот кто вместо тебя за рули сядет? — сокрушался он. И командиру БЧ-1 Косте Роговенко, непосредственному начальнику боцмана, попало от него на орехи: — Вот теперь сам сядешь за рули, раз подчиненных распустил!

Положение спасло то, что у них в БЧ был нормальный старшина, который рулями управлял, как волшебник. Ну а Витя проспался и потом сидел на рулях, как провинившийся бобик — тихо и покорно.

На другой лодке был смешной случай: там два мичмана из БЧ-5 пришли к отплытию совсем пьяные. Оказавшийся рядом старлей из БЧ-4, делать нечего, запихнул их такими в лодку. Но старпом решил не закрывать на это безобразие глаза и применил показательный метод воспитания.

— В первое погружение напоить негодников вместо рассола соленой водой, чтобы в науку было, — приказал он.

Вывод: Дорогу осилит идущий, а чтобы идти — нужны силы. Перед любым делом, рассматриваемым как автономный поход, приведите в хорошее состояние свое здоровье. Не позволяйте слабостям быть сильнее вас, а болезням нарушать ваши планы.

Так как наш автономный поход весь отражен в моих дневниковых записях, то они послужит каркасом дальнейшего повествования, на который я буду наращивать мышцы воспоминаний в виде деталей, уточнений и развернутых объяснений. Некоторые из них до сих пор сохранили свежесть красок и впечатлений. Так вот, напоследок наш корабельный врач, старший лейтенант Иван Васильевич Ещенко, в медицинских книжках, к ведению которых относился со всей щепетильностью и трепетом, — каждый формуляр, содержащий бесценные сведения о здоровье подводника, со всем тщанием у него был обернут в плотную бумагу красного цвета с соответствующими бирками на обложке и корешке; а сверху, дабы не оказался затерт, дополнительно упакован в полиэтиленовую пленку, как ценный фолиант в суперобложку, — производил формальную запись. Приблизительно такую:

14/XII-78 г.

Предпоходовый осмотр.

Жалоб нет. Пульс — столько-то ударов в минуту, ритмичный. А/Д — столько-то мм рт. ст. В легких дыхание — везикулярное. Живот — мягкий, при пальпации безболезненный.

Физиологические отправления не нарушены.

Дз.: Здоров.

Вр. — подпись

За два месяца до этого Иван Васильевич соизволил допустить нас к средствам личной гигиены, пардон дыхания, учинив другую запись: 27/X-78. Допущен к работам в ИП-46, ПДУ-1.

Тут подразумевались: изолирующий противогаз, который в отличие от фильтрующего, использовавшегося в Гражданской обороне, имеет замкнутый цикл дыхания; и портативное (переносное) дыхательное устройство, которое имеет вид темно-красного пенала. Это как в фильмах про Отечественную войну, где немцы всегда представлялись с ребристыми цилиндрами противогазов. Так, наверное, и образ советского, да уже и российского подводника кинематографисты просто обязаны предъявлять зрителям с ПДУ. И кстати, похожие приборы носят шахтеры.

Это все предусматривалось на случай аварийной ситуации, чтобы каждый из нас имел возможность выжить, включившись в упомянутые дыхательные аппараты.

На глубине

На этом наши мытарства на берегу закончились и начались другие — в море.

«18.12.1978 г., московское время 13¹⁵

Бухта Павловского

… сегодня мы заступили на боевую службу…

… вчера с тобой расставался…

Вчера заступил на вахту ночью в 24.00 часа и стоял до 04.00 утра, а перед этим было мое время отдыха около 4 часов… А когда заступил на вахту, то даже и спать не хотелось, хоть и спал перед этим 2-2,5 часа, усталости не чувствуется. Стараюсь сейчас больше читать. Еще вчера осилил «Актеры зарубежного кино», так себе, ничего хорошего… Вчера начал читать какую-то худобу — книжицу, в которой не хватает доброй части страниц, дочитал. Книжица о подводниках, кто-то из моряков хвалил, а мне понравилась лишь отчасти — чего-то в ней не хватает, быть может, даже доброго юмора.