Синдром Вильямса

И вдруг зазвонил телефон Матвея — у меня своего не было. Я не знала, кому могу звонить здесь, а меня и подавно никто не знал. Матвей даже не подумал отойти, и я отлично слышала их разговор с Людочкой. Она спрашивала, где он, говорила, что скоро освободится и они могут поехать к ней домой, потому что ее родители уехали открывать дачный сезон, а она дома совсем одна… А девушке так страшно оставаться ночью дома одной… Тем более весной. Матвей отвечал ей скудно и невпопад, но она ничего не замечала.

— Я приеду, как только смогу, — сказал он и нажал отбой.

К этому моменту я уже сложила всю еду в пакет, свернула плед и скатерть, и забросила свой рюкзак на плечи.

— Я думаю, на этом нам стоит попрощаться, — сказала я, как только Матвей закончил разговор. — Спасибо, что показал это место.

Он был не готов к моим словам. Вообще. Обида, растерянность, снова обида и недоумение поочередно отражались в его глазах.

— Это… Слушай, что я должен был сказать по телефону своей девушке, по-твоему? Ты же сама сказала, что не… не хочешь быть со мной.

Я кивнула. Он думает, что дело в ревности? Пусть думает дальше.

— Я помню дорогу на станцию, — сказала я и пристегнула поводок к ошейнику собаки. Карабин звонко щелкнул в натянутой тишине. — Доеду на электричке.

Матвей поднялся.

— Я не отпущу тебя.

Я отступила на шаг назад и обернулась. Если придется бежать, нужно хотя бы понять приблизительное направление. Видимо, мой испуг тоже читался у меня на лице слишком отчетливо, потому что Матвей поднял руки вверх и тоже отступил назад.

— Кристин, я не понимаю, что с тобой. Послушай, я не собираюсь тебя держать. Довезу до города и высажу, где скажешь, хоть у первого метро. Но здесь до платформы километров пятнадцать.

— Ничего, я дойду.

— Я даже не знаю, останавливаются ли там поезда.

— Останавливаются, мы же видели, когда ехали.

— Кристина. Я обещаю, что ничего тебе не сделаю. Не скажу никому про тебя. Вообще ничего. Не знаю, почему ты так меня боишься. Не знаю, кто тебе промыл мозги этой историей охотников и эльфов, ты не похожа на ролевиков. Но я точно знаю, что если мужчина привозит девушку в лес, то он обязан увезти ее обратно. Я понимаю, ты не хочешь, чтобы я знал, где ты живешь. Хорошо, я не буду пытаться это узнать. Но оставить в лесу одну я тебя не могу, понимаешь? Это неправильно. Для меня неправильно. Вот ты говоришь, что не можешь убивать. А я не могу бросать девушек в лесу.

— В лесу я себя чувствую лучше, чем в городе, — перебила я его. — И я не одна. Я с собакой. Я могу жить в лесу годами.

— Если тебе захочется жить в лесу годами, — твердо сказал Матвей, — собирайся и живи. Но отправляйся в этот лес сама, без моего участия. — Он помолчал и добавил. — Кристина, я тебя очень прошу. Пожалуйста, сделай мне одолжение. Позволь отвезти тебя в город. Обещаю, больше я тебя никогда не увижу.

— Хорошее обещание, — сказала я. — А можешь пообещать, что никогда ни при каких условиях не станешь меня убивать?

— Кристина, ты мне спасла жизнь, как я могу тебя убить?

По-всякому, вздохнула я про себя, но вслух ничего не сказала. Матвей истолковал мое молчание по-своему.

— Хорошо. Я обещаю, что никогда ни при каких условиях не причиню тебе вреда и не убью тебя. Клянусь.

У него перехватило горло на последнем слове и голос стал совсем низким. Что ж, по крайней мере, это настоящая клятва.

— Договорились, — сказала я. — Бери вещи, поедем. Тебя Люда ждет…

Он мгновенно покраснел.

— Эээ… Я…

— Не оправдывайся. Она влюблена в тебя, а ты в нее. Я — флуктуация. Неконтролируемая реакция организма. Мне нет дела до твоей личной жизни, по большому счету… — Я улыбнулась. — Пойдем к машине.

Часть 4. Охотники и жертвы. Глава 1. Обратная сторона медали

Вечер неотвратимо превращался в ночь, а Матвей не возвращался. Можно было бы позвонить, но Елена Михайловна не любила мобильные телефоны. Они притупляют интуицию и лишают самостоятельности. Женщина стояла на балконе и смотрела на сумерки, которые становятся все плотнее, превращаются в настоящую тьму, вдыхала такой непривычный запах города и не могла избавиться от ощущения, что она не видит чего-то важного. Вернее, что она увидела что-то важное, но никак не может понять, что это. Как будто память самовольно взяла и отбросила прочь вещь, которую никак нельзя забывать.

Город шумел, но все тише. Как успокаивается дыхание засыпающего человека. Город, который давно стал безопасным. Это было хорошо, но немного неправильно. То есть для города это было как раз правильно. А вот для нее — нет. Она чувствовала себя ненужной. Еще не старой, полной сил, знающей много полезного и важного, умеющей такое, что дано немногим… и все ее тренировки, весь ее опыт, умение чувствовать опасность, безошибочно вычислять жертву в миллионом городе, превращаться в тень добычи и, наконец, брать свое — все это стало ненужным. Так, забив гвоздь, убирают в кладовку молоток, избавившись от мышей, прячут мышеловку… Елена Михайловна невесело рассмеялась. Мышеловка, которая должна гордиться своими успехами, вот кто она такая. Вот самое верное сравнение.

Прошуршали шины, мигнули огни фар. Елена Михайловна перегнулась через перила. Матвей торопливо шагал к подъезду: куртка распахнута, волосы встрепаны, глаза блестят. Мягкая, правильная походка. Инстинктивно верный выбор одежды. Жаль, что пропадет такая наследственность. Елена Михайловна еще раз вздохнула и отправилась открывать дверь.

Еще с порога ее обдало чужим запахом. Чужим, но слишком хорошо знакомым. Мед и цветы. Она втащила за руку сына в коридор и быстро захлопнула дверь. Запах не исчезал. Женщина смотрела на Матвея и не верила себе. Это был не ее сын. То есть нет, это был ее сын, роднее некуда. Но он пах как добыча. Какие-то неуловимые ноты, привкус тумана во рту.

Ее захлестнула волна ненависти — до черных пятен перед глазами, до спазма горла.

— Мама, что с тобой? Ты в порядке? — встревоженно спрашивал Матвей, а она смотрела на него и ничего не могла ответить.

— Я сейчас, я вызову скорую, мама, ты держись, — он взял ее за руку, и это была не его рука — она была мягкой и слишком нежной для ее сына. Он никогда так не прикасался к ней, с такой заботой. Он заставил ее сделать несколько шагов к креслу и почти насильно усадил. Она тут же вырвала руку.

Матвей бросился на кухню, на ходу доставая телефон.

— Не нужно скорую, — сказала Елена Михайловна, заставляя успокоиться.

Нет, но какова наглость! Взять потомственного охотника и сделать с ним такое! Это не наглость даже, это жестокое, извращенное издевательство!

— С кем ты был сейчас? — спросила Елена Михайловна.

— С Людой. А что такое, мам?

Матвей стоял перед ней, так и не сняв куртку, только рюкзак бросил в угол под вешалкой. Рюкзак был подозрительно большим. С таким рюкзаком к девушке не ездят. Да еще на машине!