Синдром Вильямса
Шрифт:
— Ну, это же вы с отцом. Вы вне конкуренции, — рассмеялся Матвей. — Вы мой идеал семьи. А у нас и правда ерунда какая-то была. Она рассказывала о своих увлечениях. Ну, ты знаешь, сейчас есть такая субкультура — ролевики. Начитались Толкинена, воображают себя хобитами, эльфами и всеми остальными.
— И кем же воображала себя эта твоя… знакомая? — Елена Михайловна достала две чашки и разлила чай, старательно делая вид, что тоже говорит обо всякой ерунде.
— Эльфом. Говорила, что они древний народ, что они не умеют убивать, а на них охотятся какие-то крайне жестокие охотники. — Матвей тряхнул головой, сделал маленький глоток чая и рассмеялся. — И уверяла, что я тоже охотник. И все потому, что она мне нравится. — Он снова отхлебнул чая и пожал плечами. — То есть нравилась, пока не наговорила этой ерунды про эльфов. Сам не понимаю, что на меня нашло. Ничего особенного в ней нет, скорее
— Это не ерунда, — сказала женщина, в упор глядя на сына. — Это чистая правда.
Глава 2. Блуждающий брат
Разговор длился почти час, и Елена Михайловна начала терять терпение. Самое ужасное заключалось в том, что Матвей не злился, не обижался, не сердился. Иногда посмеивался, иногда терялся и задумывался. Но злости в нем не было. И с каждой минутой все сильнее в нем проглядывал незнакомец с чужим запахом, выворачивающим женщину наизнанку. Она отодвинула стул и старалась не наклоняться вперед. Видеть, как твой сын, твоя кровь бунтует против тебя же и на глазах превращается в тех, с кем ты сражался всю жизнь, — это было невыносимо. И хуже всего было то, что она ничего, совершенно ничего не могла с этим поделать. Убить сына — эта мысль находилась за пределами даже ее моральных границ, которые были куда шире тех, что приняты в этом мире. В большинстве миров. Но какой же цинизм, какой тонкий расчет!
— Матвей, я последний раз говорю, мне очень важно знать имя этой девушки. И как она выглядела. Для твоего же блага…
— Мама, — отмахнулся Матвей. — Я и так сказал тебе слишком много. Я обещал ничего не говорить тебе и отцу о ней.
— То есть она знала, что мы будем спрашивать?
— Мам, ты меня прости, но я все еще не очень верю в это…
— И напрасно! Тебя не удивило, что я заметила, что ты был не с Людой?
— Наверно, я должен удивиться и завтра непременно удивлюсь. Думаю, мне нужно больше времени, чтобы привыкнуть. И наверное я завтра на свежую голову задам тебе кучу вопросов. Но сейчас я очень хочу спать. А еще у меня неимоверно болит рука. Все сильнее и сильнее. У нее что, у этой самой эльфийки, отравленный стилет?
Женщина покачала головой, собираясь ответить, что оружие охотников не убивает охотников и вдруг замерла. Матвей не был охотником. Во всяком случае тогда, когда порезался стилетом, он был уже не совсем охотником. И чем дальше идет перестройка его организма, тем больше последствий у пореза. И ничего-ничего-ничего нельзя с этим сделать!
— Мам, что с тобой? Ты побледнела… Что, правда отравленный? Но наверное, ты же знаешь, как справиться с этим ядом, если ты действительно охотница. И вообще, современной медицине я верю больше, чем заговоренным клинкам. — Матвей хотел добавить и «древним знаниям», но почему-то замолчал и не добавил. Может быть, потому что именно древние знания спасли ему жизнь. А может быть, потому что скажи он это, и мать смогла бы догадаться, откуда он знаком с Кристиной и вычислить ее…
— И напрасно, — вздохнула Елена Михайловна. — Медицина не увидит в этой ране ничего особенного. Сухожилия не задеты, крови нет, воспаления вокруг раны нет… Пропишут болеутоляющее…
— А ведь идея! Выпью-ка я анальгин.
Женщина безвольно опустила плечи.
— Выпей, но тебе это ничем не поможет.
— Почему, мам?
Матвей присел рядом с ней, обнял ее за плечи.
— Ты чего-то боишься? Первый раз вижу тебя испуганной.
И тогда мать в ней взяла верх над всем остальным. Она кивнула головой и честно ответила:
— Боюсь, что ты не проснешься завтра утром.
— Мам, ну хотя бы ты не говори ерунды! — взмолился Матвей.
— Это не ерунда. — Она тряхнула головой. Сколько, сколько раз за сегодняшний день она говорила эту фразу? И кому — собственному сыну! А ведь они сами решили не рассказывать ему ничего, не посвящать в их вымирающую профессию.
— Мама, если ты так боишься, я могу просто не ложиться спать. Хочешь? Устроимся на диване, сварим кастрюлю кофе, поболтаем, а? Ты расскажешь мне еще одну страшную историю про черные ножи. А утром ты забудешь все свои страхи. И мы будем тихо и спокойно жить дальше. Ну, или не тихо и не спокойно. Но жить будем точно.
Речь Матвея убаюкивала. Елена Михайловна не помнила раньше в его голосе таких добрых и нежных интонаций, он словно бы уговаривал ребенка, отвлекал его от разбитой коленки. Но сейчас на кону — не разбитая коленка, а жизнь ее сына.
Елена Михайловна решительно поднялась.
— Так, ты давай действительно вари кофе, а я пойду позвоню отцу.
— Мам, дай
ему поспать хотя бы час. У вас там сейчас пять утра. Ну что тебе решит этот час?— Да мне только час придется ему объяснять, в чем дело! — в сердцах бросила женщина, но вернулась в свое кресло на кухне. В словах Матвея была доля рациональности.
— А если тебе так уж надо с кем-то поговорить, — улыбнулся Матвей, — можешь рассказать мне пока, почему ты решила, что завтра я не проснусь. А заодно, чем тебя так испугала моя рана и этот нож. А я пока сварю кофе.
Матвей подошел к плите и занялся кофе. Женщина смотрела, как он двигается и кусала губы. Как они ошиблись тогда, решив отказаться от его инициации! В нем было все, что нужно — крепкое спортивное тело, отточенные движения — ни одного лишнего жеста, ни одного ненужного взмаха, он мог бы вслепую станцевать танец на ножах без единого пореза. Ловкий, быстрый, живой.
Заплясал огонь, поплыл запах горячего кофе, зашипела вода, потом минута сосредоточенного ожидания, первая нота закипания — и все. Турка снята с огня, черный огонь переливается в белые чашки…
Матвей придвинул к ней блюдце с конфетами и улыбнулся.
— Итак, где твоя страшная сказка, мама?
И она начала рассказывать.
— Давным-давно в одной далекой галактике…
— …бушевали звездные войны? — поднял брови Матвей. — Не нужно, это историю я знаю. Но там не было ничего про черные ножи. И вуки не похож на эльфа.
— Я могу начать иначе, — сказала Елена Михайловна. — Давным-давно, в тридесятом царстве, в тридесятом государстве жили-были…
Матвей поднял руки в шутливом жесте признания поражения. Елена Михайловна продолжила:
— …жили-были обычные люди. Они занимались своими делами: влюблялись, женились, рожали детей, воспитывали их, отдавали в свет и умирали. Жили люди по-разному: кто-то лучше, кто-то хуже. У одних детей было больше, у других меньше, одни доживали до полностью седой головы и бороды, другие умирали без единого седого волоса. Но в целом, все были довольны, так было заведено, такой был порядок. Но однажды в этом мире… эээ… в этом тридесятом царстве появились другие люди… Они прошлись по деревням и рассказали, что хлеба и яблок можно выращивать больше, если использовать другие сорта растений. Что коровы могут давать больше молока, а пчелы — больше меда. Над ними смеялись, но они уговаривали попробовать. И уговорили. Некоторые — таких были единицы — согласились взять на пробу новых семян… И оказалось, что урожай действительно больше, на него меньше влияет засуха и холода, мед с новых цветов слаще и дольше остается светлым, а молоко — жирнее и пахнет лучше. Бросились тогда остальные искать такие же семена — а пришлых и след простыл. И так получилось, что те, кто с самого начала решился попробовать новое, быстро начали богатеть — и хлеб у них был вкуснее, и мед, и сыр, и больше их было, хватало не только на себя, но и уходило на продажу в город. И покупали эти продукты охотнее, чем обычные. И не торгуясь, давали большую цену. А эти другие люди, пришлые, они называли себя цветочным народом, пришли в города. И за один грош лечили любого, кто приходил к ним за помощью. Год жили они в каждом городе и уходили в следующий. А те, кого они лечили, не только не болели больше вообще никакими болезнями, а жили дольше и старели медленнее. У обычного человека уже и зубов не оставалось, а у этих, когда смеялись, от зубов солнечные зайчики отскакивали. Да и дети у них рожались здоровыми и красивыми, загляденье. И народ стал делиться на две неравные половины. И те, которых было больше, стали завидовать тем, кого было меньше, хотя зависти раньше не было в этих краях. И начали твориться разные страшные вещи, о которых раньше никто даже помыслить не мог.
И тогда собрался на этой земле совет мудрецов, куда пришли самые мудрые из мудрых, самые уважаемые из уважаемых. А все, кто не пришел, дали клятву выполнить все решения совета мудрецов. Не три часа и даже не три дня длился совет. Тридцать дней собирались мудрецы и говорили, и думали, и решали одно и смотрели на последствия, и понимали, что это было неправильное решение. И думали над другим. И на тридцать первый день они поняли, что нужно делать.
Созвали они самых лучших охотников и разослали их во все концы земли с наказом найти пришельцев и привести. И велено было охотникам не оставлять без внимания ни одного дома, ни одного лесного шалаша, ни одной лодки на реке или палатки в поле. Год рыскали охотники по всей земле, обошли каждый клочок леса, обшарили все хутора и пустующие избушки. Не осталось такого места, где не ступала бы нога охотника. Но удалось им найти только одного пришельца и привести его к старейшинам. Это был мужчина, не молодой и не старый, не уродливый и не красивый. На такого посмотришь и через минуту забудешь.