Синдром

На обратном пути, по дороге в «Комфорт-инн», их застал дождь. Одиночные косые капельки на лобовом стекле быстро перешли в настоящий ливень, прежде чем Дюран успел разобраться, как включить «дворники». Все вокруг застилала пелена дождя, а незадачливый водитель лихорадочно жал на кнопки и дергал за рычаги, едва различая дорогу за покрытым перламутром стеклом.

Наконец Джеффри обнаружил местонахождение кнопки, с помощью которой приводились в действие стеклоочистители, и, повернувшись к Эйдриен, сказал:

— Знаешь, я постоянно думаю…

Эйдриен сосредоточенно следила за дорогой.

— О чем?

— О той электрической дряни, которой была напичкана комната…

— Угу. — Дюран замолчал, а Эйдриен не терпелось узнать его мнение: — И что ты об этом думаешь?

— Подозреваю, это как-то связано со мной, — нерешительно проговорил он и получил в ответ лишь выразительный взгляд.

Дюран валялся в постели, когда Эйдриен отправилась в ванную. Она стояла под душем, греясь в струях теплой воды, барабанившей по шее и плечам. Неожиданно вспомнился Билл Феллоуз — выпускник университета Хоуарда, который проходил нечто вроде последипломной практики на их фирме.

Как и многие молодые сотрудники, Феллоуз занимался главным образом тем, что выполнял грязную работу. Впрочем, он не сидел на месте и впоследствии заметно продвинулся. С Биллом они познакомились, когда ему поручили помогать ей в деле «Амалджимейтид»: он участвовал в составлении базы данных по документам и рабочему материалу. Эйдриен вспомнилось, что она чувствовала себя в чем-то виноватой перед Феллоузом. Парень — эксперт по юридической части, а Эйдриен день изо дня передает ему бумаги, которые он должен проштамповать и пронумеровать. А потом девушке пришло в голову, что и она сама является специалистом в юриспруденции, тогда как ее работа не намного интереснее. Более того, в сущности, они занимаются одним и тем же.

Почему Феллоуз вспомнился именно теперь? Весной он помогал главному защитнику в одном деле. Надо сказать, случай был довольно интересным. Особенно в сравнении с процессом «Амалджимейтид». Эйдриен подзабыла подробности, но дело имело какое-то отношение к возвращению памяти. По крайней мере, в общих чертах. На суде выступал эксперт, который давал показания со стороны клиента юридической конторы и прекрасно запомнился благодаря Биллу, прирожденному миму. Перед глазами всплыло смуглое живое лицо парня, изображавшего сцены суда, пока они с друзьями сидели за текилой в одной забегаловке неподалеку. Эксперт действительно производил впечатление и обладал глубоко звучащим басом.

Намылив пеной волосы, она зажмурилась и подставила лицо струям воды. Можно узнать у Билла, как звали того доктора; спросить — не согласится ли тот осмотреть Дюрана. Не исключено, что психиатр направит их по нужному направлению — посоветует знающего коллегу или что-нибудь в этом роде.

Через пару минут Эйдриен сполоснула волосы, вышла из душевой кабинки и завернулась в полотенце. Тесная ванная комната наполнилась паром, который застилал зеркало серым туманом. Махровой рукавицей она стерла с него влагу, чтобы видеть свое отражение, и запустила пластмассовую расческу в спутанные волосы. Впрочем, не стала слишком усердствовать — хорошо хотя бы, что выходные. Натянув новые колготки, девушка нырнула в темно-синее, купленное накануне платье, которое по цвету очень напоминало форму морских пехотинцев. Серьги — на месте, и она, переродившаяся, точно Афродита, выходит из ванной.

Дюран отвел взгляд от телевизора, механически повернулся к экрану и тут же снова посмотрел на Эйдриен.

— Ух ты, — только и проговорил он, — выглядишь… очень мило.

— Спасибо, — ответила девушка, надевая туфли. — Вернусь поздно. Меня не жди — ложись спать. Только не вздумай исчезнуть.

— Да? А ты куда направляешься? — В тоне Джеффри сквозила подозрительность.

— На работу.

— На работу? Ты что, спятила? Мы же в бегах! Бога ради, одумайся! К тому же сегодня воскресенье, никто по выходным не работает.

— Но мне все-таки придется туда заскочить.

Психотерапевт выключил телевизор, приподнялся на кровати и посмотрел ей прямо в глаза.

— Тебя пытаются убить! Когда такое случается с человеком, он обычно берет отгул.

— Я не могу.

— Придется. А если тебя выследят?

— Отсюда?

Дюран покачал головой:

— Оттуда. От офиса.

— Нет, они на это не пойдут. Им весь день придется сидеть перед конторой, даже не зная наверняка — покажусь ли я там. Они скорее наблюдают за квартирой. По логике вещей я бы направилась туда, а не на работу. Особенно в воскресенье, так что… со мной все будет в порядке. За нами же не КГБ охотится, в самом деле.

Дюран откинулся на кровати:

— Ты уверена?

Она улыбнулась.

— Очень смешно. Ха-ха.

— Значит, ты твердо решила? — на всякий случай переспросил он.

Эйдриен кивнула.

— Тогда, будь добра, позвони, — попросил Джефф, — когда доберешься и когда будешь уходить. Договорились?

Чтобы передвигаться по городу, беглецы взяли напрокат «додж стратус» невообразимого цвета «зеленый металлик». В салоне висел стойкий запах новой машины, а стекла постоянно запотевали. Эйдриен направлялась на север мимо элитного загородного клуба офицеров военно-морского флота. Дождь ослабел, но в воздухе по-прежнему было очень влажно, а под рукой, как назло, не оказалось ничего подходящего для протирки лобового стекла. Эйдриен ежеминутно терла его ладонями, только размазывая грязь.

Впрочем, сейчас ее одолевали другие заботы, и все мысли блуждали вокруг одной проблемы. Эйдриен вдруг подумалось, что Дюран прав насчет поездки на работу. Самое разумное, что она могла предпринять в данной ситуации, — пропустить несколько рабочих дней и взять больничный. Но босс бы этого не понял, а рассказать ему, как все обстоит на самом деле, — верный способ усложнить себе жизнь. По его понятиям, юристам, работающим на «Слу-Холей», просто не пристало попадать под дуло пистолета.

Впрочем, девушка уже ничего не боялась: страх, который она испытывала день за днем, капля по капле вытек и иссяк.

Еще в детстве Эйдриен поняла одну нехитрую бесспорную истину: страх опустошает душу и вытягивает силы. Шли годы, пока она жила в состоянии почти беспрерывного беспокойства. После смерти бабушки девочка боялась, что о ней некому будет позаботиться; потом, в череде приемных домов и промежуточных остановок в интернатах, появился страх, что побьют, обругают, унизят. Проигнорируют или «задавят». Даже социальные работники страшили ее — они так вкрадчиво держали Эйдриен за руку и задавали вопросы, значения и последствий которых она не умела предугадать. То, что правильных ответов девочка не знала, выдавали еле заметные признаки недовольства: растянутые в задумчивой улыбке губы, перефразированные предложения. Однажды она подслушала разговор между представителем службы надзора и семейной парой, которая проявила интерес к усыновлению «младшего ребенка» — то есть ее одной. Эйдриен до смерти напугалась и несколько недель подряд ходила за Никки по пятам, ужасаясь мысли, что их могут разлучить.

То были пронизывающие единичные страхи. Почти ежедневно они накатывали и отходили, точно приливы. Но существовала и другая разновидность стресса. Хроническое, беспрерывное беспокойство, постоянная утечка адреналина, которую вызывала мысль о том, что какой бы приют сестры ни нашли, они скоро его лишатся. Поэтому неудивительно, что через некоторое время способность Эйдриен бояться опустилась до нуля. И к тому моменту когда сестры оказались у Дека и Марлены, поведение девочки перешло из состояния постоянной боеготовности к подобию кроткого послушания — пресловутый «робот» миссис Данкирк. Годами позже, будучи студенткой второго курса юридического факультета, Эйдриен на основании закона о свободе информации добилась выдачи личного дела, заведенного на нее в социальной службе. Оттуда девушка почерпнула массу информации о том, что с ней не так: сложности с установлением привязанности к людям, отчуждение, пограничное состояние психики, равнодушие. Диагноз менялся, и каждый сотрудник службы привносил в него что-то свое. Однако если говорить начистоту, эти нарушения не имели ничего общего с истинным положением дел. Все проблемы Эйдриен сводились к одному: она устала сражаться.