Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана

Алька купил по стаканчику мороженого и, пока ели, подумал, что неплохо бы для закрепления их дружбы позвать его к себе домой.

Правда, бабка могла бы, ничего не объясняя, просто выгнать Макара. Ясное дело, такой не ровня ему. И всё-таки Макарка был очень нужен ему сейчас, и Алька позвал.

Макарка, чуть помедлив, согласился. Он привык, что отдыхающее шефствуют над ним: подкармливают, угощают сладким, дарят кое-что; привык жаловаться на свою полусиротскую жизнь, чтобы отдыхающие были щедрей. И действовало.

Алька привёл его к себе и показал две большие комнаты на втором этаже.

— Лучший корпус, — с уважением сказал Макарка. — Артистократический. Все в него рвутся, да не всем удаётся… А у вас целых два номера и на втором этаже… Твой отец часом не министер?

— Пока нет, а вот я постараюсь быть министером. — Алька поглядывал на уродливо громадные уши и никогда не чищенные зубы… — Располагайся, как дома… — Он широким жестом показал Макарке на глубокое плетёное кресло-качалку на балконе перед столиком. — Я принесу что-нибудь пожевать… Ты жвачку любишь?

— Жевал несколько разов. Мятную — рот холодит. Угощали отдыхающие, — вздохнул Макарка. — Где у нас её возьмёшь?

Пока Алька ходил по комнатам, Макарка сидел в кресле, для форса закинув ногу на ногу, сидел и потихоньку приходил в себя. «Вот это живут! — думал он, вспоминая виденное в комнатах. — Бывают же такие счастливцы!»

На столе в одной комнате сверкал и пускал зайчики никелированной отделкой японский кассетный магнитофон; когда Алька зачем-то открыл дверку шкафа, Макарка увидел там такое множество висевших на плечиках и лежавших в ящиках многоцветных рубах и маек, что у него дух захватило: ему бы одну такую — ходил бы как настоящий курортник! На столике лежала длинная серая труба… Подзорная, что ли? Макарка робко взял её в руки, увидел стёкла впереди и сзади, наставил трубу на темневшее меж кипарисами море и стал крутить более широкую трубку, наводя фокус, и море приблизилось к нему. Он вдруг поймал шлюпку. «Ой, Митька!» — вскрикнул Макарка, увидев в ней спасателя в плавках, с сигаретой, зажатой в углу рта…

Ему бы, Макарке, такую подзорную трубу!

На балкон вышел Алька с тарелкой красной черешни.

— Угощайся, мама только что принесла.

Макарку никогда так церемонно не угощали. Он положил в рот три ягоды, медленно съел их и спросил:

— А у тебя есть велосипед?

— У кого же его нет! Спросил бы про автомашину, так у меня её пока что нет, но у папы есть новенькая чёрная «Волга». Ты давай ешь. Хочешь лимонада? Я сейчас принесу.

Алька включил магнитофон, в комнате мягко и нежно зазвучала музыка и поплыла через балкон к морю. Алька вернулся и поставил перед Макаркой тарелку с большим куском пахучего торта с затейливым шоколадным узором и бутылку лимонада.

— Работай!

Макарка пил из стакана холодный, приятно покалывающий нёбо лимонад и вдруг представил, что он, Макарка, он, а не Алька — сын Виктора Михайловича, и у него есть свой велосипед, и отец возит его на чёрной «Волге» по городу, и дома у него полно всяких игрушек — подзорных труб, пистолетов, удочек, ружей… Что ни попроси у отца — всё купит или где-нибудь достанет, потому что у него куча денег… У Альки всё есть, а у Макарки ничего — разве это справедливо?

— А ты нескучно живёшь, — Алька зевнул и отпил глоток лимонада. — Я тоже не люблю скучать, заходи ко мне, будем вместе купаться и загорать… Ты вот не старше Васьки, а куда живей его!.. С тобой интересно.

Макарка внимательно слушал и думал: «К чему он клонит? Чего он хочет от меня?» Он привык, что ничего в жизни не делается просто так, даром. А Алька ни к чему не клонил, просто размышлял.

Вошёл отец Альки, молодой, в шортах, похожий на парня. Он первым поздоровался с Макаркой и стал расспрашивать, у кого из местных можно купить хорошие камни, какое сухое вино у них считается лучшим.

Виктор Михайлович спрашивал, Макарка отвечал, и ему приятно было отвечать человеку, у которого была собственная «Волга». Потом высунула на балкон голову Алькина бабка — толстые щёки сердито отвисли, глазищи подозрительные, и, окинув Макарку с головы до ног неодобрительным взглядом, исчезла. Зато Алькина мать, тоже на минуту заглянувшая на балкон, очень мягко и любезно улыбнулась Макарке, и он невольно вздохнул: «Какая добрая и красивая у Альки мамка, небось ни разу не орала на него, не хлестала по лицу мокрым полотенцем…»

На прощанье Алька подарил Макарке две пластинки жвачки с рычащим тигром на этикетке. Макарка крикнул: «Спасибочко» — и убежал.

Алька сидел на каменной ограде у причала и ждал «Иван Айвазовский». Море шумело, белая пена гуляла по гальке, и валы то отступали, то набрасывались на берег. Ждал он долго. Наконец на горизонте появилась точка. Она всё росла, увеличивалась и превратилась в теплоход. Он шёл к Кара-Дагскому, сильно зарываясь в волну и качаясь. На причале его встречали ожидавшие. Алька сидел на ограде и слушал, как медленно бьётся его сердце, — ему очень хотелось увидеть Ваську.

Вначале Алька увидел художника, бледнолицую Иру и Васькиных родителей с незнакомым худощавым мужчиной в синей куртке. А вон и Васька. Он шёл легко и бодро вместе с каким-то мальчишкой — длинным, темноволосым и тощим; тот что-то втолковывал ему, и Васька кивал головой и время от времени подпрыгивал от удовольствия…

Альке стало неприятно.

Глава 22. Далеко не детская история

Васе было весело с Андрюшкой, пока они шли от причала, потом через парк, но как только Вася остался один, ему стало не по себе. Сколько раз слышал он, как папа разговаривал с мамой об этом самом Коковихине, как они горячились и спорили, но ему, Васе, всё это было до лампочки или, как теперь говорят, до форточки. Он даже не понял до конца, в чём там дело, и совершенно случайно узнал от постороннего мальчишки!

Они шли к своему корпусу — мама всё ещё бледная после качки и чуть пошатываясь, папа — со всей кладью. Вася был мрачный и тихий. Он попробовал ответить себе, почему всё это узнал не от папы. Ну, во-первых, потому, что очень не хотел ехать сюда; во-вторых, не привык влезать в папины дела. Но это же было такое необычное дело!

Как же он ничего не расспросил у папы?

Даже самому стало странно. Васе вспомнилось всё, что говорил ему в глаза Алька о нём и каким изобразил на холсте Иван Степанович. В этом, наверно, всё дело!

С этой минуты Вася только и думал, как бы поподробней узнать у папы, как всё там было. Не терпелось, да сразу не мог, что-то мешало. Так долго не спрашивал — и вдруг! И Вася молчал. Лишь вечером, когда они гуляли вдоль моря, Вася спросил:

— Па, а что там была за авария? Кто-нибудь погиб?

Папа посмотрел на него чуть удивлённо:

— К счастью, никто. Что это ты вдруг заинтересовался?

Вася промолчал. Через несколько шагов он снова спросил:

— Па, а как всё это было?

— Зачем тебе, Вася? Это долгая, сложная и далеко не детская история… Нужно ли тебе её знать? — Папа, наверно, хотел, чтобы Вася подтвердил: «Нужно», а может, и не хотел, а спросил лишь для порядка.

Но Вася не отстал:

— Пап, расскажи.

— Ну, если тебе так уж хочется, слушай… — ответил папа. — Траулер Коковихина врезался в другой траулер, и его едва удалось спасти.

— А чего же он врезался? — спросил Вася. — Ведь капитан, как ты говорил, замечательный, опытный!

— Ещё какой! — сказал папа. — Он отлично водил суда, отлично знал все районы лова и особенным капитанским чутьём чувствовал рыбу, спускал трал и в любую погоду умел держаться на рыбьем косяке, а это так не просто, здесь опыт, талант и храбрость нужны! И всегда перекрывал план… Так вот, увидев впереди траулер, пересекавший его курс, Коковихин дал по телеграфу в машинное отделение команду «задний ход», а Мылкин — третий механик, бывший в то время на вахте, дал полный вперёд… Он был навеселе и спутал команды, а потом всячески отпирался, утверждал, что в точности выполнил команду из штурманской рубки.